Читать книгу Наследники Рима. Все романы цикла «Божественный мир» в новом и полном издании - Борис Толчинский - Страница 20

В одном София оправдала ожидания Ульпинов, а в другом преподнесла их молодому другу неприятные сюрпризы.

Ночью с двадцать третьего на двадцать четвёртое апреля под покровом темноты она покинула Нарбонну. Непосвящённые о том узнали рано утром, когда не обнаружили на рейде ставший привычным силуэт фрегата «Пантикапей».

Вечером того же дня фрегат вошел в Неаполитанский залив. Министра колоний Аморийской империи встречали президенты девяти италийских республик, три императорских экзарха и медиоланский герцог – эти правители-федераты были срочно призваны в Неаполь секретной директивой министра. Всю ночь София не смыкала глаз. После совещания с президентами, экзархами и герцогом она встретилась с молодым тевтонским королём Оттоном VIII, который находился в Неаполе на отдыхе, и неаполитанским магнатом греческого происхождения Аристидом Фонтакисом – этот магнат часто выступал неофициальным посредником между имперским правительством и пиратами Эгейского моря. Ещё не наступило утро, а король Оттон и магнат Фонтакис спешно покинули Неаполь и направились: первый в свою столицу Вюрцбург, а второй на остров Делос, главную базу пиратского флота.

Двадцать пятого апреля София Юстина посетила имперскую разведшколу в окрестностях Неаполя, самую мощную в этой части света. Шеф разведшколы претор Фламиний Семерин был дальновидным человеком, так сказать, по роду службы. Он не стал выяснять полномочия министра колоний и в точности исполнил все её предписания. При этом Фламиний Семерин поклялся соблюдать чрезвычайную, как во время войны, секретность. Из разведшколы София вернулась на фрегат, и он немедленно покинул Неаполь.

Как и пророчили Ульпины, в столице Империи затянувшийся европейский вояж министра колоний представлялся подозрительным многим влиятельным персонам. София торопилась в Темисию, чтобы их подозрения не переросли в уверенность.

Днём двадцать девятого апреля она уже выступала перед плебейскими делегатами. Вожди радикальной фракции, оказавшиеся в курсе если не всех, то большинства проблем нарбоннских галлов, устроили молодой княгине настоящий разнос, а Кимон Интелик даже потребовал незамедлительной отставки юстиновского правительства. Княгиня София с присущей ей изобретательностью отбивала атаки прикормленных плебеев сенатора Корнелия Марцеллина. Старший Интелик не подозревал ещё, что недалёк тот день, когда ему придётся, чтобы спасти своего сына Андрона, сменить хозяина на хозяйку.

Вечером София Юстина посетила отца, первого министра, и встретилась в Квиринальском дворце с видными деятелями аристократической фракции, которую неформально возглавляла. Все встречи она сочла успешными; судя по всему, её шансы сменить отца в Малом Квиринале мятеж нарбоннского принца Варга не только не ослабил, но даже укрепил.

Новые победы над жестокими обстоятельствами дались Софии нелегко. К концу дня двадцать девятого апреля она едва держалась на ногах и грезила лишь об одном – о горячей ванне и теплой постели в фамильном юстиновском дворце.

Ее надеждам не суждено было сбыться. Почти у самых ворот фамильного дворца карету с буквой «J» на дверцах нагнал мобиль специального курьера министерства колоний. Курьер доставил министру экстренную депешу посла Луция Руфина. Прочитав её, София велела развернуть карету. Час спустя она прибыла в Эсквилинский аэропорт. Ещё час ушел на подготовку правительственной аэросферы к полёту и улаживание обязательных формальностей. В начале второго ночи воздушный корабль с министром колоний на борту гондолы отправился в путь.

Семь часов спустя правительственная аэросфера причалила к приёмной мачте крейсера «Уаджет», который по-прежнему дрейфовал в пятнадцати гермах от нарбоннского берега. Огромная плавучая крепость пришла в движение и заняла место на рейде порта, в двух гермах от берега, и лишь тогда спустила шлюпку.

В десять часов утра (по эталонному имперскому времени, исчисляемому от Мемнона, было только восемь) София Юстина прибыла во дворец герцога.

Она не опоздала.

* * *

Из воспоминаний Софии Юстины

Тот страшный день, последний день того горячего апреля, мне не забыть до конца жизни.

Но сначала – о событиях, случившихся в моё отсутствие.

Мои опасения оправдались: принц Варг, не мудрствуя лукаво, проигнорировал мольбу несчастного отца. Ответом герцогу Круну стали отчаянные попытки принца раздуть пламя мятежа. Из замка Эльсинор во все концы Нарбоннской Галлии он слал свои воззвания. Его рукой водили опытные демагоги. Неудивительно, что в первые же дни к Эльсинору потянулся всякий сброд, мечтающий повоевать: рыцари-идеалисты, обнищавшие крестьяне, городская беднота, служители языческих божков и жрецы-расстриги, но, в основном, авантюристы всех мастей, искатели добычи. Привычный набор сторонников предателя и бунтовщика!

Без сомнения, принц и его наставники рассчитывали на большее. Они надеялись призвать подмогу из сочувствующих стран, а также профессиональных наёмников и пиратов. Я их опередила, обязав наших федератов, под страхом самых жёстких кар, не оказывать мятежникам даже символическую поддержку. Что касается пиратов, я им пообещала, через Аристида Фонтакиса, полный разгром эгейских баз имперским флотом, если хотя бы один их торговец будет замечен в поставках оружия принцу Варгу. Пираты и сами понимали: одно дело обирать суда негоциантов и совсем другое – помогать заклятым врагам имперского правительства.

Благодаря моим усилиям позиции герцога Круна укреплялись с каждым днём. Жители Нарбонны быстро забыли явление призрачного «Донара» и горели желанием доказать свою преданность законному государю. Дружественные правители изъявляли Круну военную поддержку. Так, двадцать пятого апреля прибыл отряд в тысячу ратников из Медиолана, на следующий день Тосканская республика прислала ещё две тысячи солдат, а двадцать седьмого на девяти судах явились тевтонские рыцари, числом более трёх сотен, с конями и в полном обмундировании. Не остались в стороне и другие архонты, с которыми у меня состоялся разговор в Неаполе.

К двадцать восьмому апреля герцог Крун имел в своем распоряжении войско в тысячу двести конников и шесть тысяч пеших ратников. Это не считая наших легионеров и всей мощи крейсера «Уаджет». Принц Варг сумел собрать не более пятисот рыцарей и двух тысяч пехотинцев. Наблюдая такой поворот событий, большинство баронов вернулись к герцогу или удерживали нейтралитет. С принцем остались лишь закоренелые бунтовщики Хримнир, Эльред и Тюр.

К несчастью для нас, у принца имелись двое, стоившие тысячи закованных в броню рыцарей каждый. Мне пришлось отказаться от намерения покончить с Ульпинами немедля; в пещере, где они укрылись, их удалось бы достать слишком дорогой ценой. Я пообещала герцогу, что наши диверсанты покончат с Ульпинами, как только мятеж Варга будет подавлен.

Утром двадцать девятого апреля войска герцога взяли в кольцо замок Эльсинор. Мой мужественный друг не собирался прибегать к долгой осаде – он провоцировал мятежников на выступление.

Днём состоялся первый бой. Большой отряд мятежников во главе с самим принцем попытался прорваться в сторону пещеры Гнипахеллир. Очевидно, безумец спешил к наставникам за очередной порцией «мудрых» советов. Итоги боя вышли неоднозначными. Со стороны герцога пали около трёхсот воинов, принц потерял не более ста двадцати. Несмотря на это, контратака повстанцев захлебнулась, и Варгу пришлось искать спасение за стенами Эльсинора.

Непосредственного участия в битве герцог Крун не принимал, это я ему категорически запретила, но руководил войсками с близлежащего холма. Первая победа – в сложившихся обстоятельствах я бы не стала называть её «пирровой» – вдохновила его, и герцог объявил, что завтра утром, то есть уже сегодня, тридцатого апреля, он возьмет Эльсинор штурмом.

Боги рассудили иначе.

На обратном пути в Нарбонну с ним случился удар. По словам очевидцев, герцог внезапно побледнел, согнулся в седле, стал судорожно глотать ртом воздух, затем вырвал, забился в корчах и свалился с лошади. Врачей рядом не было, поскольку этот упрямый варвар не пожелал, чтобы на схватку с сыном его сопровождали наши миссионеры. Какой-то галльский лекарь оказал герцогу первую помощь. Круна доставили в Нарбонну на носилках. И тут уже взялись за дело настоящие врачи.

По их словам, этот удар был самым тяжелым за всё время болезни. Они определили вздутие живота, обильный пот, высокую температуру. Герцога постоянно рвало, и рвота напоминала кофейную гущу, равно как и испражнения. Наши врачи давали ему висмут и другие обычные лекарства, но это почти не помогло. К радикальным мерам тогда не стали прибегать. В конце концов, герцог заснул, а посол Руфин, вняв совету врачей, отправился на крейсер «Уаджет» и по видиконовой связи передал для меня экстренную депешу.

Ни посол, ни я не предполагали, насколько всё серьезно. А врачи, если и предполагали, – что они могли изменить в тех условиях, в той варварской стране, где всякий, даже друг Империи, относился к ним с опаской и предубеждением?

Ночью приступ повторился. Врачи не отходили от постели герцога. Вместо того чтобы отдавать все силы на спасение больного, им приходилось заботиться о конспирации. За стенами палаты, в крепости и в городе, находились тысячи свирепых варваров, для которых герцог Крун был важным символом и единственным связующим звеном. Все уже знали об ударе. Обстановка была нервозной, но Кримхильде, барону Фальдру и другим советникам герцога удалось немного успокоить страсти. Они подтвердили приказ государя о завтрашнем походе и клятвенно заверили, что герцог справился с болезнью и нынче ночью просто спит.

На самом деле он не спал.

К утру моему другу стало лучше. На рассвете он сам поднялся с ложа, оделся и вышел на балкон донжона. Все, кто его видел, приветствовали мужественного государя радостными криками. Герцог сказал, что поход начнётся в десять и что он лично возглавит выступление. Наши врачи, услыхав такое, пришли в ужас. По их словам, уже в тот рассветный час герцог едва переставлял ноги. Остаётся только удивляться могучей воле этого человека.

И вскоре, в семь утра – моя аэросфера в это время подлетала к крейсеру – у герцога случился второй удар. На этот раз он потерял сознание. Обморок был настолько глубоким, что врачам удалось привести моего друга в чувство лишь полчаса спустя.

Я увидела его и ужаснулась. Когда от рака крови погибал мой сводный брат Овидий, и я, девочка, смотрела на брата, мне не было так страшно, как теперь, когда на моих глазах уходил из жизни этот, в сущности, чужой мне человек. А то, что герцог умирал, мне стало ясно и без подсказки врачей.

В то жуткое мгновение я не смогла быть сильной. Увидев герцога, я стыдно разрыдалась, и он – он, умирающий! – стал успокаивать меня. Он говорил, что боль пройдет, что всё течет по плану, что мы побеждаем и что в десять он лично поведёт войска в последний бой с мятежным сыном… Он говорил опять, какая я хорошая и умная, какой я верный друг, как благодарен мне, спасительнице галлов, и многое ещё он говорил… Пока я не нашла в себе силы и не оставила его врачам.

Он забылся тревожным сном, а я учинила эскулапам строгий допрос. Увы, мне не в чем было упрекнуть их! Разве что, в том, что они мне прежде обещали по меньшей мере месяц его жизни. Но врачи – не боги.

Вот, вкратце, их резюме. У герцога случилась перфорация, иначе прободение, желудка. Худший финал язвенной болезни! Содержимое желудка исторглось в брюшную полость, началось внутреннее кровотечение и воспаление брюшины.

Я спросила, остался ли ещё шанс спасти больного. Может быть, ответили врачи. Для этого нужно немедля погрузить герцога в анабиоз и в таком состоянии отвезти в Темисию или в Киферополь, на операцию, причем от заморозки до разморозки должно пройти не более восьми часов. Я обрадовалась: у меня была аэросфера, которую я предусмотрительно задержала до выяснения ситуации; из Нарбонны до Темисии семь часов полёта, а Киферополь ещё ближе. Мы успеем!

Наверное, в тот момент во мне уснул политик. А когда проснулся, я тотчас поняла, что это невозможно. Во-первых, сам больной не согласится. Для варвара анабиоз – та же смерть. И он захочет умереть в своей Нарбонне, а не в нашем Киферополе; он мне это говорил уже. Пока мы будем переубеждать его, он умрет. Да, мне хватило бы власти увезти герцога насильно, не растрачивая драгоценное время на уговоры, но…

Но я представила, как это будет выглядеть в глазах его народа: «Проклятые амореи тайно увозят государя накануне решающей битвы!». Мятежники не могут и мечтать о таком подарке. После этого их победа станет делом времени.

И главное: по мнению врачей, счастливый результат операции относится к летальному как один к десяти. То есть, десять шансов против одного, что, погубив дело герцога, его мы не спасем.

Мне вновь пришлось стать сильной. Я размышляла, как нам пережить кончину герцога с наименьшими потерями. О том, как сама переживу смерть друга, которого я полюбила всей душой, мне думать было некогда; отныне я одна была в ответе за его страну, за дело, которому он отдал жизнь.

Троих курьеров я отправила на крейсер за подмогой. Мне нужна была центурия морской пехоты, никак не меньше. Больше – тоже опасно, это вызовет у галлов подозрения. Я надеялась, что центурия настоящих имперских легионеров составит нам надежную защиту от тысяч диких варваров. Нам – это мне, моим людям, Кримхильде и всем, кто останется нам верен после смерти Круна.

И снова жестокий удар Нецесситаты! Мои курьеры не добрались до берега. Мятежники двоих убили, а третьего курьера взяли в плен. Всё это я узнала позже.

Ближе к десяти напряжение стало нарастать. Командиры отрядов пытались пробиться к герцогу, но стража их не пропускала. Это ещё более усиливало подозрения. Нужно было что-то предпринять. Я встретилась с бароном Фальдром и от имени имперского правительства поручила ему возглавить военный поход, так как герцог болен. Фальдр выслушал приказ, отдал мне честь, вышел – и я успокоилась.

Как выяснится вскоре, я поступила самонадеянно.

Врачи позвали меня к герцогу. Рядом была Кримхильда; её он вызвал прежде. Слезы опять застлали мне глаза, и я ничего не могла с собой поделать.

Он бормотал какие-то слова… я их не слышала. Жизнь уходила из него, он уже не мог пошевелить ни рукой, ни даже пальцем. Лишь глаза молили меня, и я нагнулась к нему. В нос мне ударил зловонный запах изо рта… он много рвал. Меня саму тошнило, но я себя переборола и выдавила ободряющую улыбку.

– Всё будет хорошо, мой друг, – сказала я.

Ну, что ещё ему могла сказать в эту минуту?

Он просипел мне в ухо, я едва разобрала:

– Благородная княгиня… София… поклянитесь мне…

Поклясться? О да, я была готова ему поклясться в чём угодно! Нет ничего священнее последней воли великого человека.

– Говорите, герцог, говорите!

– Молю вас… ради всех богов молю… пощадите! Пощадите… мою страну… моих детей…

Он так и сказал: «Моих детей»! Наверное, в тот миг моё лицо выдало мои чувства, и герцог, сделав над собой чудовищное усилие, повторил эту страшную мысль:

– Пощадите их – моих детей! Дочь… и сына!

– Варга пощадить?! – вырвалось у меня.

– Да, его! И дочь… и мою страну… не дайте ей погибнуть! Молю вас… благородная княгиня!

Видно, недаром варвары не позволяют своим женщинам участвовать в делах правления. Женщины бывают чувствительны сверх всякой меры, а политика не терпит сантиментов. Мужчина на моём месте… А, что рассуждать теперь! Я поклялась ему, поклялась кровью Фортуната-Основателя, что течёт в моих жилах. Предполагаю, Фортунату было б стыдно за меня!

И то был не конец. Он призвал Кримхильду. Странно, в её глазах слез не было совсем. Но я-то знаю, что она отца любила!

Крун поднял руку. Так бывает в последние мгновения: наши мудрецы называют это «приветствием старухи смерти». Я услышала, как он сказал дочери – да, не просипел, как мне, а именно сказал, веско и твёрдо:

– Беги! Беги с Софией, только так спасёшься! Прости меня, тебе не править тут! Беги, дочка… ради меня – беги!

С этими словами он испустил дух.

Я смотрела на Кримхильду. Она стояла рядом, и мне показалось, что она потрясена последними словами отца больше, чем самим фактом его смерти.

И я внезапно поняла: он безнадёжно прав, мой мужественный друг.

Кримхильда думала иначе. Она подняла на меня глаза и, запинаясь, проговорила:

– Я теперь герцогиня?.. Да! Отец умер, значит, я теперь герцогиня!

Она рассмеялась каким-то странным нервическим смехом, заставив вздрогнуть меня и всех моих врачей.

– Дорогая, – вымолвила я, – ваш бедный отец был прав, к несчастью. Сейчас не время надевать корону.

Судя по её лицу, она восприняла мои слова как пощёчину.

– Я вас не понимаю, ваше сиятельство… княгиня! Ведь вы же сами… и император! Вот его эдикт!

Я с изумлением наблюдала, как она вытаскивает из корсета свиток. Она этот заветный свиток принесла с собой к смертному одру отца!

– Поймите, дорогая… герцогиня, сейчас не время…

– Что за вздор! – возмутилась она. – Я не отступлю! Отец меня назначил, взамен Варга. Вы сами этого хотели!

– И вы взойдёте на престол Нарбонны. Но не сейчас, только не сейчас!

– Сейчас, сейчас, и только сейчас! – как истеричная девчонка, воскликнула она. – Я по закону герцогиня, и никого я не боюсь! Мне присягнули все бароны. Как я могу сейчас бежать, когда поход уже назначен? Я его и совершу!

Как будто и не слышала она последних слов отца. Конечно, слышала – но не вняла им. Я не успела ей ответить, как Кримхильда быстрым шагом покинула меня.

Кого винить мне? Я её демиург. Её – и остального, что творится здесь.

Что было делать, как мне поступить? Мой мужественный друг меня покинул. И я одна осталась, в окружении людей, которые не понимают ни его, ни меня, ни самих себя. И не поймут – тысячи варваров, вооруженных глупой сталью и древними предрассудками взамен ума. И я, в бессильном ожидании спасительных легионеров. Никогда прежде я не чувствовала себя такой жалкой, немощной, зависимой. Так что же, дьявол победил?..

Я вспомнила о дьяволе над хладеющим телом моего друга. Ужасная мысль прожгла мне рассудок, и я приказала врачам сделать вскрытие.

Они ошеломленно посмотрели на меня и в один голос заявили, что это излишне. Причина смерти бесспорна: больного убила прободная язва. Никаких сомнений в том не может быть, наличествуют все симптомы… Я оборвала врачей: мне недосуг было устраивать научную дискуссию. Верно, в медицине я ничего не смыслю – зато умею отвечать на политический вопрос: «Кому выгодно?».

Среди врачей был патологоанатом. Он сделал надрез на животе. Я не могла на это смотреть. Но я себя заставила смотреть. Меня стошнило. Врачи мне помогли, и вскоре я услышала:

– Не может быть! Нет, это невозможно…

Они продемонстрировали мне внутренности и следом объяснили то, о чем я догадалась прежде их, врачей.

Прободения язвы не было. Внутренние органы герцога Круна оказались, как и следовало ожидать, органами тяжёлого больного – но прободения язвы не было. По этой причине мой друг не мог умереть.

Venena?41 Врачи клятвенно заверили меня, что так отравления не протекают. И во-вторых, никто не имел возможности подсунуть герцогу яд. Крун прожил более пятидесяти лет и за это время сам научил себя беречься ядов (особенно имея дело с нами, с аморийцами). Никаких следов яда в организме герцога мои врачи не обнаружили.

– Ответьте мне, – спросила я их, – а мог ли послужить причиной его смерти направленный ментальный импульс?

Вопрос застал их врасплох. Увы, среди моих врачей не оказалось квалифицированного ментопатолога, специалиста по нарушениям мозговой энергетики. Ещё одно моё упущение! Уж мне-то следовало вовремя понять, каким способом ересиархи, сами могучие ментаты, попытаются избавиться от герцога.

Ментальный импульс? Маловероятно, ответили эскулапы. Мощная атака на мозг в принципе способна убить человека, но как тогда быть с ясными симптомами прободной язвы? Разве возможно столь виртуозно разыграть естественную причину смерти?

«Для слуг дьявола – возможно всё», – подумала я, но врачам ничего не сказала.

В сущности, мой вопрос был чисто риторическим.

Prorsus absurdum!..42

Я не смогла уберечь дорогого мне человека от козней тех, кто уже не имел самого права на существование.

А вне стен этой палаты уже творилось нечто. Я подошла к окну, и взору моему предстала дикая картина.

На балконе донжона стояла Кримхильда – в рыцарских доспехах, пурпурной тоге отца и Большой короне. А подле новоявленной герцогини стоял её муж и мой деверь Виктор Лонгин, облачённый в латы галльского барона. Герцогиня Кримхильда размахивала именным отцовским жезлом из слоновой кости и держала перед подданными речь. Ей внимали сотни вооружённых мужчин, заполнивших пространство внутреннего двора цитадели.

Я думаю, они вовсе не были глупцами, эти двое. Они «всего лишь» не рассчитали свои силы. И это тоже я могла понять: ведь всеми мыслями и чаяниями мой деверь и эта молодая северянка оставалась в Амории, в нашей блистательной Темисии, со своими новыми друзьями и покровителями. Но площадь, на которую Кримхильда вышла в стальных латах, герцогской короне и пурпурном одеянии, ничем не походила на Форум космополиса. Символы власти значат для варваров несоизмеримо меньше человека, который носит их. Кримхильда не имела и не могла иметь такого авторитета, каким пользовался среди подданных её покойный отец. Авторитет отца не передался ей с короной и с плащом, к тому же плащом не галльским – нашим, аморийским! И даже если бы этот авторитет передался новой герцогине, он был не в силах поменять ей пол.

И случилось то, что должно было случиться. Увидав, что молодая женщина надела латы и отдаёт им приказы, бароны и рыцари, часом прежде сохранявшие верность старому государю, взбунтовались.

Нет, они ничего у неё не требовали – ибо, если требовать, значит, признавать её право управлять ими. А они, немногим более декады тому назад клявшиеся перед её отцом повиноваться ей как законной властительнице, отныне не признавали её таковой.

Она же этого не понимала. Блеск нежданной власти, иллюзорной власти, ослепил её.

На моих глазах чья-то рука метнула копье. Верная рука: копье перелетело через парапет балкона и вонзилось в шею моего деверя… Это на самом деле я его убила; мне следовало понимать, как кончит он, когда я понуждала этого красавца жениться на Кримхильде. Виктор Лонгин умер на глазах жены, которая его любила. Я знала, что этот кадр будет потом долго сниться мне в кошмарах: брат моего мужа с копьём в шее и кровь, кровь, кровь…

То был недвусмысленный сигнал к восстанию. Убили первого аморийца и сразу же взялись за остальных. Их было тут немного, легионеров, составлявших мою охрану. Они отстреливались… но взбешённая толпа – я лишь потом узнала, ЧТО этим диким людям в своем безумном упоении наговорила бедная Кримхильда – взбешённая толпа их растерзала. За легионерами пришёл черед погибнуть послу Империи Руфину и сотрудникам посольства.

Бежать, бежать! Только бегством я могла спасти свою жизнь. Всё остальное потом. Внутренняя охрана дворца, слава богам, не слышала речь новой герцогини и осталась верна законной власти. Я, мои врачи и приближённые попытались выбраться из дворца чёрным ходом. К нам присоединилась и сама Кримхильда; должно быть, гибель мужа чуть отрезвила её.

Нам преградила путь измена. Начальник стражи барон Фальдр сообразил, что мы попробуем бежать чёрным ходом, так как весь остальной дворец был уже в руках мятежников. Нас атаковали с двух сторон: барон Хримнир и его рыцари преследовали сзади, а впереди стоял и ухмылялся барон Фальдр.

Он приказал охране схватить нас. Пятеро легионеров, не отходившие от меня, вступили с варварами в бой. И даже мои врачи, нужно отдать им должное, взяли в руки оружие, чтобы защищать меня, – ведь я была не только женщиной, министром, но и потомком Великого Фортуната, я была для них последним символом Отечества! Тем временем мы с Кримхильдой и двумя врачами спрятались в какой-то комнате и забаррикадировали дверь. Кримхильда плакала и извинялась, но я велела злополучной герцогине замолчать и выслушать, как следует ей поступить, когда мятежники ворвутся к нам.

Взломав дверь и разметав нашу баррикаду, они ворвались – рыжебородый великан Хримнир и долговязый Фальдр, похожий на шакала. Их чувства прочитала я на лицах: предвкушение скорой и жестокой мести гордых мужей унизившим их женщинам. Для них мы даже не были врагами, мы личностями не были для них, я не была министром колоний, а Кримхильда – герцогиней; мы, вернее, наши соблазнительные тела, были в тот момент для них объектом гнусной похоти. Они мечтали изнасиловать нас; возможно ли большее унижение для аморийской княгини, чем быть изнасилованной диким варваром, животным в человеческом обличии?

Я приготовила им сюрприз. Как только эти двое ворвались в палату, Кримхильда скрутила мои руки за спиной и приставила кинжал к моему горлу. Должна признать, она сделала это с неподражаемым артистизмом, а я сыграла страх и ужас.

– Стоять, трусливые собаки! – голосом владычицы, истинной дочери Круна, воскликнула Кримхильда. – Ещё шаг, и эта женщина умрет!

По-моему, красиво получилось. Для них это была неожиданность. Хримнир и Фальдр застыли. Не давая им времени собраться с мыслями, герцогиня продолжала, и при этом на устах её играла сатанинская ухмылка:

– Ну, Фальдр, раскинь мозгами, что случится, когда она умрёт? Что сделает с тобой и с остальными её отец, первый министр? Ну, представь!

Даже дикарю нетрудно было представить: имперские войска не станут разбираться, чья именно рука отняла жизнь у дочери первого министра. А вид моей подруги не оставлял сомнений в том, что эта женщина не шутит: ей, потерявший сразу и отца, и мужа, уж нечего терять, она убьёт княгиню-аморийку, то есть меня, затем умрёт сама – но, умирая, будет знать, что никто из обидчиков не минует беспощадной расправы.

Хримнир грязно выругался, а Фальдр, этот жалкий пес, выдавил приторную улыбку и сказал:

– Вы нас не так поняли… дамы.

– Ещё шаг, и она умрет! – повторила Кримхильда, а я жалобно простонала:

– Господин барон, пожалуйста, не перечьте ей. Эта женщина не в себе. Прошу, оставьте нас. Мы никуда не убежим, мы ваши пленники.

– Ничего подобного, ваше сиятельство, – осклабился Фальдр. – Вы наша уважаемая гостья, и я уверен, что герцог Варг почтёт за честь повидаться с вами. Он уже спешит в Нарбонну из Эльсинора.

Вот так я и услышала впервые это сочетание слов: «герцог Варг». Признаюсь, в тот миг я ужаснулась… Не принц, но герцог Варг, выкормыш злокозненных еретиков Ульпинов, вскоре решит мою судьбу!

И тут я не сдержалась:

– Как вы могли, барон! Вы присягали…

– Под принуждением, под страхом смерти, а значит, беззаконно! – вскричал Фальдр. – Государю моему, герцогу Круну, я верно служил до самого последнего его вздоха, а этой я служить не стану! Вот ваши грязные монеты, возьмите их назад, я рыцарь и барон, не раб, не мальчик для битья!

Он вытащил из кошеля наши солиды и швырнул это золото мне в лицо. Хримнир сделал то же самое. А затем оба барона вышли вон. В дверях осталась стража.

Облик Варга возник перед моим мысленным взором. Я представила его в короне правящего герцога Нарбонны. И вообразила, как этот юный властелин с триумфом вступает во дворец отца, где драгоценным трофеем его ждёт сама дочь правителя Империи, а фактически – правительница Империи собственной персоной. На память мне пришел мой первый «разговор по душам» с Варгом, ещё в Темисии. Тогда он мне сказал странную фразу: «У богов переменчивый нрав; кто знает, может статься, это вы, великая и неподражаемая София Юстина, в один прекрасный день будете молить меня о пощаде!». Я, помню, рассмеялась ему в лицо. О, боги, неужели этот день, для него прекрасный, а для меня фатальный, уже настал?!

Нет, невозможно! Никогда ещё потомки Фортуната-Основателя не сдавались на милость варваров. И сегодня этого не будет: пусть лучше кинжал, который Кримхильда держала у моей шеи, познает вкус фортунатовой крови! А не сможет она – я сама себя отправлю на суд к небесным божествам. Как Клеопатра; да, велик был юный Цезарь, однако же она избрала сон Осириса взамен манящих золотых цепей! Я знаю, мне достанет воли. Ни один варвар на свете не услышит от дочери Юстинов мольбу о пощаде!

Однако я бы не была собой, если бы думала единственно об этом. Мы выгадали время, и у нас появился шанс. К чести Кримхильды, она больше не плакала. Её глаза сверкали, но не отчаянием – гневом, жаждой мщения! Как только мятежные бароны нас покинули, она шепнула мне:

– Ваше сиятельство, в этой комнате есть потайной ход наружу. Я точно знаю, есть, но где, не знаю.

Мы обязаны были отыскать потайной ход, не вызвав подозрения у тюремщиков. Чтобы обмануть их, мы, две молодые женщины, разыграли смятение. Мы плакали, в волнении мерили комнату шагами, хватались то за один предмет, то за другой… Двое врачей поддерживали нашу нехитрую игру.

Тайник нашла Кримхильда. Не скажу, что это оказалось очень сложно: ход начинался за каминной плитой. Сложнее было отыскать рычаг. Но и его мы отыскали. Теперь нам нужно было проскользнуть через тайник незаметно для тюремщиков. Но как это сделать? Эти, с позволения сказать, рыцари не сводят с меня и герцогини глаз, а в глазах бушует пламя гнусной похоти. Ещё немного, и они сорвутся, позабудут, зачем поставили их здесь.

Нас мог спасти лишь отвлекающий маневр. Двое врачей… они должны были принять удар на себя. Я не знала, смогут ли. Когда я им сказала, они развеяли мои сомнения. Оба считали счастьем умереть, спасая Фортунату. Да, так и сказали, – «Фортунату», – как будто я была не княгиней, а кесаревной Священной династии!

Не стала их разубеждать. В тот миг я испытала гордость за свою великую державу, где даже низкорождённые плебеи верны Божественному Престолу, как герои. Что бы ни болтали языком еретики и варвары, такая держава по праву властвует над миром. У обоих моих спасителей в Амории остались семьи; я поклялась, что позабочусь о детях и вдовах, а самих спасителей моих на родине будут славить, как героев. Чтобы исполнить своё слово, я обязана была спастись.

И вот оба врача неожиданно бросились из палаты, мимо стражей. В тот же миг Кримхильда нажала рычаг. Каминная плита отъехала, и мы ринулись во тьму неизвестности. Затворяющий рычаг мы не имели времени искать, мы попросту бежали по темному коридору, надеясь, что куда-нибудь он нас приведет.

В каком-то месте я споткнулась и почувствовала резкую боль в ступне. Вокруг царил мрак. Кримхильда не оставила меня, помогла подняться, и мы двинулись дальше. Она тащила меня на себе, сама идти я не могла.

Позади уже слышались мужские голоса. За нами погоня! Я приготовила кинжал – он мог мне скоро пригодиться.

Внезапно ход закончился. Мы выбрались наружу, отворив люк древней канализационной системы. Осмотревшись, я поняла, что мы за городом. Поблизости виднелись лес и дорога, а на дороге – множество вооруженных мужчин, конные и пешие. У них не было имперских флагов, и так я поняла, что это войско Варга.

За моей спиной раздался крик. Я обернулась. Моя подруга билась в тисках рыжебородого дикаря Хримнира. Варвар Фальдр, его попутчик, с ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего, надвигался на меня:

– Хотели нас оставить, ваше сиятельство? Не выйдет!

Я обнажила кинжал и быстрым движением порезала себе руку. Барон изменился в лице, но среагировал иначе, чем прежде, во дворце. Он попытался схватить меня. Я отпрянула и поднесла кинжал к шее.

– Прочь, ничтожный варвар, или я сама убью себя! Потомки Фортуната не сдаются в плен!

– Блеф! – рявкнул Фальдр и бросился на меня.

В тот миг я поняла, что нужно умирать. Иначе в самом деле будет поздно.

Я не успела. Внезапно барон Фальдр выпучил глаза, изо рта его хлынула кровь. Он рухнул наземь, а я увидела Кримхильду с окровавленным мечом. На земле подле неё бился в корчах гигант Хримнир; его рука валялась рядом. Ещё я обнаружила, что у Хримнира вспорот живот. Мне стало страшно; не верилось, что эта женщина, моя подруга, изловчилась поразить двоих сильных мужчин менее чем за минуту. Её лицо напоминало маску ликующей валькирии. Она кивнула мне и обратилась к Хримниру:

– Ну что, презренная собака, как тебе твоя госпожа, герцогиня?

Умирающий изрыгнул омерзительное проклятие. Кримхильда взмахнула мечом и отрубила ему вторую руку. Хримнир завыл от боли.

– Я вольна казнить и миловать таких, как ты, – произнесла Кримхильда. – Тебя казню, предатель!

И она ловким движением отрубила ему левую ногу. Меня стошнило. Мы, аморийцы, презираем бессмысленную жестокость. Но то – мы, а она, Кримхильда, была дочерью варварского народа. И она заслужила право на месть.

Барон Хримнир был ещё жив, когда она лишила его второй ноги. И тут уж я вмешалась:

– Добейте его, герцогиня! Вы не можете…

– Могу! Я всё теперь могу. Сам император даровал мне такое право, – жестоко расхохоталась она. – А, впрочем, пусть сперва презренная собака скажет, кто я! Пусть назовёт меня нарбоннской герцогиней!

Барон что-то прохрипел, но мы не разобрали его слов. В ответ Кримхильда просто отрубила ему голову.

Меня трясло. Впервые в жизни мне довелось присутствовать при лютой варварской казни. И казнь совершила женщина, – женщина, которую я считала своим орудием, не более того! Ведаю ли я сама, какие демоны скрываются в её душе?

– Где вы научились так владеть мужским клинком?

Она пожала плечами.

– У отца. Я с детства обожала наблюдать, как он фехтует. Мне, как женщине, запрещалось носить меч, но я… у меня хорошая память!

– Хочу вас поблагодарить, – сказала я. – Если бы не вы, мне пришлось бы лишить себя жизни.

– Благодарить будете, когда мы выберемся, – ответила она. – А благодарность ваша будет заключаться в том, что вы поможете мне подавить мятеж моих баронов.

«Моих баронов!». Это она заявила. И в тот момент я уяснила, что с нынешнего дня и до конца жизни эта женщина будет считать себя законной герцогиней. О, боги… я перестаралась!

Мы спрятались в лесу и стали ждать удобного момента. Нашей единственной надеждой был крейсер «Уаджет». Я поняла, что мои гонцы до него так и не добрались.

Новая герцогиня не уставала изумлять меня. Она проворно влезла на высокое дерево. Оттуда было видно, что творилось в городе. Там шла жестокая бойня. Нарбоннцы бились с иноземцами – тевтонскими рыцарями, медиоланцами и тосканцами. К середине дня галлы победили, а пришельцы, оставшиеся в живых, сдались в плен. В один момент Кримхильде показалось, будто она видит ненавистного брата. Я не поверила, что она его видит на таком расстоянии, но, с другой стороны, Варг, скорее всего, уже прибыл в Нарбонну.

Это могло означать, что скоро беглянок начнут искать целенаправленно: узурпатор достаточно умён, чтобы понимать, насколько мы ценнее многих тысяч обычных пленников.

Я размышляла, как нам добраться до берега моря. В довершении ко всем нашим бедам моя нога опухла, и я совсем не могла идти.

Боги вняли нашим мольбам. Кримхильда сверху увидала повозку дровосека. Повозка ехала из леса. И сам дровосек правил единственной кобылой; судя по всему, он и не подозревал, какие события приключились в столице герцогства за время его отсутствия.

Кримхильда слезла с дерева. Я дала ей золотой солид и велела договориться с дровосеком. Наверное, идея была глупой, и герцогиня поступила правильно, без лишних слов убив беднягу. Что ни говори, а жизнь этого варвара не стоила наших жизней; мы не имели права рисковать.

Герцогиня помогла мне взобраться на повозку. Она взяла вожжи, и мы поехали через лес. Ехали долго и неизвестно куда; мне оставалось лишь доверять первобытному инстинкту этой валькирии. Однажды нам пришлось спрятать повозку, так как мимо проезжал отряд мятежников. К счастью, они нас не заметили.

Вот лес закончился, и показалось море. В душе моей взыграла радость, когда на горизонте я увидела грозные очертания крейсера «Уаджет». Но от корабля нас отделяли три гермы, одна по берегу и две по воде. Целых три гермы, три тысячи мер, и каждая мера могла таить смертельную опасность!

По берегу сновали воины. Вероятно, узурпатор отдал им приказ отрезать нас от воды. Он понимает, что мы стремимся на крейсер. Выйти из леса значило для нас немедленно угодить в лапы врагов. Что же делать?

– У вас найдётся зеркало, герцогиня? – спросила я.

Зеркала у нас не нашлось, но были латы, начищенные до блеска. Кримхильда помогла мне влезть на дерево… Это была пытка! Но я влезла, а остальное было не столь сложно.

Воистину, не знаешь, какая наука пригодится в жизни! В лицее я факультативно изучала кодовый язык. Кто бы мог тогда представить, что высокородная София Юстина будет сидеть на дереве в Нарбоннском лесу и посылать световые сигналы на имперский военный корабль?

Меня, вернее, мои сигналы, увидели и расшифровали. Я это поняла, когда крейсер пришёл в движение. Ещё я услышала боевой сигнал и увидела, как на палубе выстраивается морская пехота, а шлюпки готовятся к спуску на воду.

Но они были слишком далеко! А галлы на берегу тоже увидели мои сигналы. Галлы были ближе! И они спешили на источник сигналов, чтобы захватить нас. Вот их передовой отряд в ста мерах, в девяноста, в восьмидесяти… всё ближе и ближе враг!

Жуткий вопль потряс меня. И обрадовал! Враги горели заживо, невидимый луч поджигал их, одного за другим! Я и не представляла, что крейсеру удастся так быстро подготовить эфиритовый излучатель, обычно на это уходит не менее получаса. Должно быть, контр-адмирал Септимий Доламин, командующий крейсером, оказался более предусмотрительным человеком, чем я полагала.

Берег очистился. Однако враги не бежали, они залегли меж валунов, там, где луч не мог достать их, и ждали, когда мы выйдем. А я не собиралась выходить; время теперь играло на меня.

Крейсер подошёл к берегу на минимально допустимое расстояние и спустил три шлюпки. Враги обнаружили себя и стали забрасывать наших легионеров стрелами. Убийственный тепловой луч вновь заставил этих червей вжаться в землю; враги были бессильны помешать высадке спасительного десанта.

Ситуация изменилась, когда десант добрался до берега. Варвары выскочили из своих укрытий и бросились на легионеров. В ближнем бою враги не боялись теплового луча, так как луч, естественно, не различал своих и чужих, а Септимий Доламин не помышлял стрелять по своим.

Бой закончился вничью. Полегли почти все легионеры, равно как и враги. Мы с Кримхильдой решили прорываться. Враги того и ждали. Только мы вышли из-за деревьев, засвистели стрелы. Нам пришлось вернуться в укрытие. Ситуация казалась патовой.

С крейсера спустили ещё одну шлюпку. Легионеры сошли на берег и – наконец-то! – прочистили дорогу к нам. Какое счастье после всех мытарств увидеть пред собой вооруженного мужчину, который отдаёт честь и называет «сиятельством» не с издёвкой, но с искренним благоговением!

Но я обрадовалась рано. Мы уже были в шлюпке, как на берегу появился новый отряд варваров. Враги, недолго думая, принялись поливать нас стрелами. Минуту спустя им пришлось ретироваться от теплового луча. Но этой минуты хватило, чтобы поразить многих легионеров, бывших с нами в шлюпке. Оставшиеся в живых гребли что есть мочи. Меня положили на дно и накрыли чьим-то бездыханным телом.

И это было не самое страшное. С другого конца леса выехал ещё один отряд. А излучатель на крейсере был один, и ствол излучателя не мог быстро менять прицел. К счастью для нас, на борту имелись также пушки. Пять орудий выстрелили одновременно… нужно отдать под трибунал бездарных канониров! Один снаряд свалился в воду невдалеке от нашей шлюпки. Волна настигла нас, шлюпка перевернулась, и мы очутились в ледяной воде.

Меня спасла Кримхильда. Сама не выплыла бы, да с больной ногой. Как это всё закончилось, помню плохо. Вода повсюду… руки Кримхильды… она плывет и подбадривает меня, не позволяет утонуть… я снова чувствую её руки… кто-то ещё нам помогает… вокруг нас летают вражеские стрелы… но вот уже корабль… меня поднимают на палубу… я жива, и я среди своих!

Силы оставляли меня, но, помню, ещё смогла сказать Кримхильде:

– Признаюсь, нынче утром я решила для себя, что вам не быть нарбоннской герцогиней. Но эти варвары… они позволили себе глумиться надо мной… над нами… принудили скрываться… стреляли в нас… в меня, дочь Юстинов! Спустить такое выше моих сил. Я отомщу! А вы… вы взойдёте на престол Нарбонны, герцогиня, клянусь…

Поклясться кровью Фортуната не успела: довольно и того, что я уже перенесла в тот страшный день.