Читать книгу Важнее и сильнее всего… Повествование о запутанной жизни - Илья Тамигин - Страница 14

Михаил потерял зрение на целых пять дней! Несмотря на димедрол и примочки, отёк рассасывался медленно, как доктор и предсказал. Полная беспомощность была совершенно ужасна и повергала в уныние. А Люся Воробьёва была, наоборот, вне себя от счастья! Она будет ухаживать за бедненьким слепеньким Мишенькой, а он, конечно же, привяжется к ней по настоящему крепко! Сказано – сделано! Все пятеро суток она неотлучно находилась около своего в кавычках жениха, кормила его с ложечки, всюду водила за руку, даже в сортир, читала ему вслух (с выражением!) книги и газеты. Под предлогом необходимости быть всё время рядом, уговорила перебраться в свою палатку, благо подруга Света уже несколько дней жила на квартире у любовника-майора, который поклялся партбилетом, что, как только вернется в родную Вологду, сразу же разведется со своей язвой-женой и женится на ненаглядной красавице-художнице. (Между нами говоря, он и в самом деле собирался сдержать слово коммуниста, оформив под новый брак с москвичкой перевод в столицу!).

Оставаясь с Михаилом наедине ночью, Люся благоразумно спала отдельно, чтобы не вспугнуть добычу, хотя очень хотелось пообниматься ещё, ну, хоть разочек. Но – терпела. А на третье утро ей повезло: Михаил во сне сбросил с себя одеяло и Люся увидела его обнаженным. То-есть, СОВСЕМ-СОВСЕМ обнаженным!!! Она, пользуясь случаем, долго, восхищенно и жадно рассматривала торчащую по утреннему времени вверх деталь анатомии, обычно скрытую под одеждой. Потом тихонько вынула блокнот и тщательно зарисовала в масштабе один к одному. В стиле Микельанджело, то-есть очень-очень выпукло!

Смахтин, оклемавшийся от потрясения, дулся недолго и простил друга. Чтобы Михаил не скучал, принес ему специальной глины, из которой тот лепил ощупью смешные скульптурки воробьёв – в честь Люси Воробьёвой. Люся млела!

Не в силах удержаться от желания похулиганить, Смахтин слегка эти скульптурки дорабатывал и раскрашивал. В результате все они становились похожи на фаллосы с крылышками! Володя отвозил их в Судак и выставлял на продажу под названием «Птицы счастья завтрашнего дня». Восхищенные покупатели расхватывали «птичек» как горячие пирожки!

По вечерам на вырученные от продажи этих крылатых ху… э-э… художеств деньги друзья покупали массандровский портвейн, от одного запаха которого становилось хорошо на душе, а после употребления внутрь жизнь снова становилась прекрасна и загадочна. Эх, скорей бы зрение вернулось!

Прозрев, Михаил первым делом поехал в Симферополь и в «Спорттоварах» купил Кузьмичу новый мопед, вернее, мокик – «Верховину». Аппарат был просто загляденье! Прямо как мотоцикл, только маленький! Никаких педалей, двухскоростной, сиденье на двух человек. А по шоссе аж 60 километров в час выжимает! Дорога до Нового Света заняла всего полтора часа.

Кузьмич был просто счастлив: новый, несравненно лучший, чем прежде, транспорт, и, вдобавок, запасной мотор от старого! Благодаря тому, что Мишина реклама возымела действие и продажа ящиков возросла втрое, он теперь уверенно смотрел в будущее! Конечно, пусть Михаил и дальше пользуется мопедом! Все это выразилось в широкой улыбке, рукопожатии и подмигивании правым глазом. Зачем слова тратить, если и так все ясно!

В выходные Михаил ездил в Судак, но девушку так и не нашел. Автобус с надписью «Совхоз Пу…» больше не появлялся…

Дело в том, что последние две недели, остающиеся до отъезда, на общем собрании стройотряда было решено ездить не в Судак, а в Коктебель. Красивейшее место, россыпи агатов, сердоликов и прочих красивых камушков, музей Максимилиана Волошина…

Эстрелла была рада перемене обстановки, отвлекшей её от грустных мыслей. В дни выезда на море она проводила в воде многие часы, восхищаясь подводными пейзажами и собирая с поросших водорослями скал мидий и крабов, чтобы приготовить на всех паэлью. Море растворяло горе. (О, каламбур получился!) Паэлья имела огромный успех, особенно у руководства! Женатый Шапиро записал рецепт в надежде уговорить жену повторить это чудо кулинарии дома. Неженатый Ковалев записывать ничего не стал, но намекнул, что в Москве он достанет все нужные ингредиенты и они с Эстреллой сварят паэлью вместе. И вместе съедят! Эстрелла отнеслась к этому, как шутке. Хельга же только завистливо сопела: красавец Ковалев ей сильно нравился, но, увы, не обращал на неё никакого внимания.

В середине августа начальника отдела кадров Петропавлыча вызвал к себе начальник первого отдела Филимонов, тоже отставник, но полковник.

– Здравия желаю, Аполлон Данилыч! – поздоровался Петропавлыч, войдя в кабинет.

– Вольно, майор, – негромко скомандовал тот, – Присаживайся, разговор есть.

Кадровик подобрался, почувствовав, что дело серьёзное. На всякий случай сел на самый дальний от стола стул, дабы первоотдельщик не учуял выхлопа.

Филимонов некоторое время не поднимал глаз от бумаг на столе, нагнетая, тем самым, напряженность. Потом поднял голову и без улыбки спросил:

– Как там подготовка к конкурсу идет? Ну, на ВДНХ?

– Дык, Аполлон Данилыч… Нормально идет! Мне главный инженер поручил курировать, ну, я, значит, в курсе всего… Стенд оформляем, Златогор наш восемнадцать уникальных изделий сковал, плюс ещё его раньших работ десяток. Телевидение будет освещать. Через три… нет, через четыре дня открытие выставки, члены жюри приедут со всего Союза, – он вытер внезапно вспотевший лоб, ибо заметил, что первоотдельщик его почти не слушает, а просто рассматривает, как букашку на булавке.

«Где-то, однако, здоровенный прокол! Но, где? Документы все в полном порядке, пять раз проверял!» – запаниковал Петропавлыч.

– Нормально, говоришь… – зловеще осклабился Филимонов, – А вот у меня есть сведения, что Златогор этот в Израиль намылился эмигрировать!

Свет померк в очах начальника отдела кадров! Скандал! Режимное предприятие – и уезд за рубеж! Кто прошляпил, Петропавлыч? Ой, что с ним сделают, представить жутко!

– Да, как это… Не может быть… русак же, я проверял… – косноязычно забормотал он.

– Ты, Палыч, где служил, напомни? – вкрадчиво поинтересовался первоотдельщик.

– Внутренние войска. Двадцать пять лет верой и правдой…

– Ага, двадцать пять лет зэков стерег! А я где?

– Вы… в Комитете…

– Так вот, есть у меня сведения, позволяющие предположить, что Златогор собирается свалить за бугор! Ну-ка, личное дело принеси быстренько!

Отдел кадров находился в другом крыле здания, но Петропавлыч обернулся за пять минут.

– Молодец, Пилипчук, быстро бегаешь! – снисходительно похвалил его бывший контрразведчик, – Ну, давай посмотрим, что за персонаж…

Он долго листал папку, иногда хмыкая и делая пометки синим карандашом.

– Вот, владение языками: французским и латынью, свободно. Странно для кузнеца!

– Так точно, владает, сам проверял! – покивал уже отдышавшийся кадровик.

– Г-м… что это за латынь такая?

– Дык, Аполлон Данилыч… Певучий такой язык, хоть и мертвый… на украинский похож! Он, ну, Златогор, мне стих прочитал! – Петропавлыч глотнул воздуху и ослабил галстук, – Да и по родителям смотреть… Отец – Сергей Демидыч Златогор, из крестьян, дипломатом служил, в этой… как её… Кении! Помёр от желтухи шестнадцать лет назад. Мать – Александра Георгиевна, в девичестве – Ягужинская. Вообще дворяне, правда, польские, – тут он слегка покривился, – Работает преподавателем классической фи… филоногии в ниверситете! Воля ваша, никак яврей не получается!

Филимонов задумался. Действительно, не подкопаешься! Вынул «Герцеговину Флор» и протянул кадровику. Тот с облегчением взял папиросу, поняв, что на этот раз обошлось.

Некоторое время оба молча курили, затем отставной полковник, служивший в КГБ, вообще-то, на хозяйственной должности, медленно и веско произнес:

– Сигнал, тем не менее, был! И игнорировать его мы не можем. Глаз с этого Златогора не спускай, особенно на выставке. Мало ли что! Бди, Пилипчук!

– Так точно, товарищ полковник, буду бдеть!

Вернувшись в свой кабинет, Петропавлыч заперся на ключ, достал из сейфа бутылку «Столичной» и жахнул полный стакан. Для успокоения нервов.

Марина вернулась с гастролей из Ашхабада усталая, но довольная. В этом южном городе на неё запал сам Второй Секретарь Ашхабадского Обкома Коммунистической Партии Туркменистана! Был он старый (сорок шесть лет!), рябой и весь покрытый волосами, но ухаживал красиво: дарил сначала цветы – розы, о-о, какие розы! – затем перешел от ботаники к минералогии. Такой изумруд презентовал – индийскому радже впору! Водил в рестораны, где она объедалась шурпой, мантами, лагманом и пловом, не говоря уже о сластях, вроде рахат-лукума. Ну, и, разумеется, дыни-арбузы, персики, виноград. На третий день, вернее, ночь, слуга народа увез Марину на «Чайке» далеко в горы, на дачу, более похожую на маленький дворец. С колоннами, балконами, башенками, мраморными полами, внутренним двориком, камином и бассейном. А также с пальмами где попало! Напоил совершенно потрясным коньяком с розовым шампанским и заманил в спальню. Там, на широченной старинной кровати с резными балясинами и балдахином, коварный восточный человек и соблазнил наивную невинную комсомолку! Добился своего! То-есть, это он так думал.

Отдышавшись и увидев на ресницах московской красавицы слёзы, а на простыне – свежую кровь нарушенной девственности, Второй Секретарь совсем потерял свою седую голову и попытался загладить неловкость подарками. Ой, много всего надарил! Аляповатые золотые браслеты, цепочки и кольца местного производства, но зато – целых два килограмма! Шубу норковую, шубу каракулевую, шубу из чернобурки, шубу соболью, десяток платьев из натурального шелка, которые в Москве носить невозможно, кожаный комплект – брюки в обтяжку, куртку и сапоги – как будто она мотоциклистка, блин! И ещё ворох национальных нарядов, в которых пришлось, поборов девичью стыдливость, танцевать для него стриптиз. Каждый вечер Марина плакала у ненаглядного «коварного соблазнителя» на волосатой груди, шепча, что полюбила его сразу и навсегда, и теперь не знает, как будет жить дальше.

– Ничего, о звезда моей души, я буду приезжать к тебе в Москву, ты будешь приезжать ко мне в Ашхабад, когда захочешь. Или живи здесь совсем, да? – ответственный партработник обводил рукой дворец, – Всё будет, только прикажи, только покажи пальчиком, моя принцесса!

И дарил, дарил, дарил новые подарки: восемь хрустальных ваз «Баккара», сервизы китайского фарфора, персидские ковры, трехлитровый бидон разливного розового масла, бриллианты…

Перед отъездом даже предлагал «Волгу», но Марина, сославшись на неумение водить, отказалась и взяла деньгами. Для подарков Ашхабадский обком заказал контейнер, иначе было не увезти! Очень удачные получились гастроли! Только поправилась она аж на шесть кило. Придется попотеть у станка!

Томным августовским вечером Марина сидела в старом халате на кухне и делала педикюр. Оставалось всего два ноготка, когда раздался телефонный звонок. Ругнувшись, она встала, и на пятках, чтобы не испортить результат многотрудных усилий, поковыляла в гостиную.

– Алё?

– Дорогая, я приехал! Звоню тебе из «Космоса»! – раздался в трубке радостный голос Костанцо, – Я так по тебе соскучился!

Сердце Марины сладко замерло, затем заколотилось часто-часто, как воробей об стекло. Выражаясь шахматным языком, начинался эндшпиль. Она чувствовала себя сапером, который не имеет права на ошибку, выкручивая взрыватель из коварной вражеской бомбы. Она чувствовала себя боксером на ринге, готовящимся нанести добивающий удар уже оглушенному противнику. Она чувствовала себя охотником, в прицеле которого появился долго преследуемый тигр!

– Костанцо! – драматическим голосом умирающего лебедя воскликнула Марина, – У меня для тебя есть ужасная новость! Я была у гадалки, и она предсказала, что, если ты не поцелуешь меня до полуночи, то я… то я… превращусь в тыкву!

На часах было десять минут одиннадцатого.

– Я сию минуту выезжаю! – завопил итальянец, – Я успею поцеловать тебя до полуночи, cara mia! О, как я буду тебя целовать! Я начну с твоих маленьких пальчиков на ногах, затем долго-долго буду целовать твои божественные коленки, затем…

И он на протяжении минут пятнадцати подробно и экспансивно описывал все места, которые собирался облобызать. Марине это напомнило сдачу зачета по анатомии. Наконец, заверив её в своей огромной, как небо, несокрушимой, как гранит, и жаркой, как недра вулкана, любви, Костанцо повесил трубку.

Марина прикинула, что, даже если он сразу поймает такси, то приедет не раньше, чем через полчаса. Времени на комплексный макияж было маловато, да и два ногтя остались не покрашенными! Но, умудряются же солдаты собраться по тревоге за сорок пять секунд? В общем, правой рукой пришлось красить глаза, а левой – ногти на правой ноге. Когда раздался звонок в дверь, девушка как раз наносила финальный штрих губной помадой.

Дверь открылась и на пороге возник Костанцо с роскошным букетом чайных роз в одной руке и бутылкой советского шампанского в другой. Их губы слились, и только что намазанная помада стерлась! (Стоило ли вообще губы красить, а, Читатель?) Не отрываясь друг от друга, Марина и Костанцо опустились на текинский ковер, где, после лихорадочно-нетерпеливого раздевания с обрыванием пуговиц и крючочков, они слились телами. Затем, не озаботившись одеться, пили шампанское прямо из горлышка, поливая друг друга пеной.

Позже, когда их разлившаяся весенним половодьем страсть вошла немного в берега, Костанцо игриво подмигнул:

– А у меня для тебя сюрприз, дорогая!

– Ну, так давай! – протянула руку Марина пластичным, многократно отрепетированным жестом.

Костанцо поцеловал её в ладонь:

– Не сейчас, завтра! Сюрприз ждет в Метрополе.

В Метрополе ждала Лючия. Вернее, никого она не ждала. Подруг у неё и в Палермо не было. Послонявшись по номеру, довольно убогому, на её взгляд, подошла к окну и долго смотрела на раскинувшийся от горизонта до горизонта город. Где-то там был знаменитый Кремль, ВДНХ, Третьяковская Галерея и Большой Театр. Костанцо обещал всё это ей показать… Впервые она оказалась в огромном, слегка пугающем мире, и было немного неуютно. Время было позднее, пора ложиться спать, но перед сном захотелось выпить чаю. Подосадовав на брата, бросившего её через час после приезда и не объяснившего, как общаться с персоналом (Лючия не знала других языков, кроме родного итальянского), она вышла в коридор и подошла к дежурной по этажу, сидящей за столом под лампой с зеленым абажуром.

– Вы говорите по итальянски, синьора?

Дежурная оторвалась от журнала «Работница» и, широко улыбнувшись золотозубым ртом, ответила:

– Си!

Лючия воспряла духом, и попросила чаю, одну чашку. Хозяйка этажа, поколебавшись, указала пальцем на картинку, изображающую самовар:

– Си?

Лючия кивнула. Её собеседница нажала кнопку интеркома и громко распорядилась:

– Люба! В шестнадцатый самовар отнеси!

Затем подняла глаза на Лючию, показала ладонь с растопыренными пальцами:

– Си!

Видимо, её запас итальянских слов на этом исчерпывался. Лючия поняла, что чай будет через пять минут.

Действительно, через пять минут в дверь номера постучали и пожилая девушка в наколке и переднике внесла поднос с самоваром, баранками, сахарницей, молочником и вазочкой варенья. Лючия несколько удивилась, но поблагодарила, и, не представляя, сколько нужно платить, протянула девушке пятьдесят рублей, наугад вынув купюру из портмоне. Работница общепита улыбнулась, жестами выразила благодарность – и была такова. Она только что заработала сорок восемь рублей и пятьдесят копеек! Конечно, пришлось поделиться с владеющей итальянским языком дежурной.

Выпив чаю и попробовав варенье (оказалось – клубничный джем) Лючия помолилась Деве Марии и легла спать. Томили неясные предчувствия перемен, но она не могла определить, хорошие ли грядут события или нет. Поразмыслив, пришла к решению, что всё, что ни делается – к лучшему. Слишком долго она прожила затворницей! С такой оптимистической мыслью и уснула.

Утром вернулся Костанцо, и после завтрака они поехали по делам. Насчет поставок макарон. Или макаронов? Пасты, одним словом. Переговоры проходили в Министерстве пищевой промышленности. У входа брата и сестру Каррера встретил молодой человек в дешевом синем костюме и не подходящим по тону галстуке. Объяснив на сносном итальянском, что он является референтом заместителя министра, пригласил следовать за ним. Здание было помпезное, с ковровыми дорожками, фикусами в кадках и репродукциями картин на стенах. После довольно долгого блуждания по коридорам референт привел их в приемную, попросил подождать и скрылся за высокой массивной дверью. Лючия внимательно оглядела стрекотавшую на пишущей машинке секретаршу: белая блузка с маленьким вишнево-красным значком, черная юбка, в меру короткая. Вроде, девушка как девушка, но неуловимо отличается от таких же, виденных в Италии. Потом поняла: избыток грима! Глаза были подведены излишне густо, помада на губах – слишком яркая. И маникюр тоже слишком яркий. Секретарша тоже бросила заинтересованный взгляд на посетительницу: почти не накрашена, брови не выщипаны, помада бледная… Но деловой костюм – ого-го, настоящий Карден, сразу видно! Чистый лён! И изумруды в ушах нехилые. Но самую большую зависть вызвал парик посетительницы: из натуральных волос! В Москве такой нипочем не достать…

«Наверное, спит со своим боссом! На зарплату, даже в загранице, такое не купишь!»

Такое, значит, сделала умозаключение простая советская девушка-комсомолка.

Приоткрылась дверь, выглянул референт и пригласил итальянцев войти.

В огромном кабинете их встретил улыбкой грузный немолодой человек с холеным лицом. Поинтересовавшись с помощью референта, не желают ли дорогие гости кофе, чаю или ещё чего-нибудь, нажал кнопку и секретарша принесла на подносе кофе и коньяк. Лючия удивилась: коньяк, с утра? Костанцо пояснил шопотом, что это есть знак особого гостеприимства.

Приступили к переговорам. Костанцо, умело оперируя цифрами, соглашался на требуемый объём поставок, но просил принять во внимание немалые накладные расходы. Замминистра, выслушав перевод, кивал, и предлагал вывозить продукцию в советских вагонах, что значительно уменьшало транспортные расходы. Пунктов было много, поэтому согласование всех вопросов заняло около двух часов. Всё это время Лючия складывала, умножала и делила цифры на портативном калькуляторе. Наконец, принципиальная договоренность была достигнута. Но, тем не менее, сумма, запрашиваемая Костанцо, была значительно больше, чем предлагаемая замминистром. Вот, вроде, всё правильно, дебет сходится с кредитом, а замочек не отпирается! Лючия была обескуражена: неужели всё зря? Но Костанцо, глядя замминистру прямо в глаза, сказал:

– Прежде, чем синьор примет окончательное решение, я хотел бы привести ещё один, веский аргумент. Не соблаговолит ли синьор референт принести минеральной воды «Боржоми» похолоднее?

Лючия снова удивилась: зачем посылать за водой референта-переводчика? Достаточно, ведь, дать команду секретарше!

Референт, тем не менее, сразу же вышел из кабинета. Костанцо достал из портфеля толстый незаклеенный конверт и положил его на стол. Замминиста заглянул в него и переложил в ящик стола. На лице его расцвела майской розой улыбка, украшенная четырьмя золотыми зубами.

«И у этого золотые зубы! Неужели тут керамику не ставят?» – подивилась Лючия, не знавшая, что в Советском Союзе золотые зубы символизируют зажиточность носящего их человека.

Вернулся референт с двумя запотевшими бутылками минералки.

– Я думаю, мы можем принять ваши условия, синьор Каррера, – перевел он слова замминистра.

И документы были подписаны!

– Это называется русским словом «взятка», сестричка! – объяснил Костанцо Лючии свою стратегическую хитрость, – Мы получили, что хотели, а чиновник – пять тысяч долларов, свою годовую зарплату, если перевести на рубли. А если по курсу черного рынка, то в три-четыре раза больше.

Лючия понимающе кивнула: в СССР все было как у людей!

Марина, вся напряженная, как сжатая пружина, ждала звонка. Костанцо обещал заехать и отвезти её на обед в ресторане «Прага». Интуитивно девушка чувствовала, что там всё или кончится, или, наоборот, начнется. В двадцатый раз она подошла к зеркалу. «Свет мой, зеркальце, скажи: я ль на свете всех милее?» Зеркало исправно отражало Красоту с большой буквы К: чистая нежная кожа, драматически, но ненавязчиво подведенные брови, пухленькие губы, тронутые розовой скромной помадой. Созданный в течение двух часов образ ассоциировался с чем-то из девятнадцатого века, с тургеневской девушкой, чего, собственно, Марина и добивалась. Маникюр – неброский светло-розовый лак. Золотые маленькие серьги без камней. Ниточка жемчуга на шее выгодно подчеркивает красоту плечевого пояса. Вырез на платье умеренный, но открывает достаточно, чтобы заработало мужское воображение. Прическа… с ней Марине пришлось помучиться. Слишком простая не годится, сложная может выбить из образа. А для того, чтобы сконструировать такую, как надо, волосы слишком короткие! Прямо, хоть парик надевай! В конце концов заплела короткую французскую косу и повязала синий шелковый бант, в тон платью. Скромненько, но со вкусом! Мелькнула мысль:

«Г-м, а в детстве, чтобы стать красивой, хватило бы и одного банта!»

Раздался звонок. Голос Костанцо в трубке вибрировал от нетерпения:

– Я буду около твоего дома через пятнадцать минут!

– Жду тебя, милый! – проворковала Марина как могла нежно.

Ещё раз оглядела себя в зеркале и чуть не потеряла сознание от ужаса. Идиотка! Колготки не надела! Француженки говорят, что без колготок можно появляться только на пляже! Ну, и ещё в постели.

Перебрав все колготки, чуть не заплакала от отчаяния: как нарочно, ни одной подходящей к платью пары, блин! Пришлось второпях надевать пояс и чулки. Из-за этого вышла задержка минут на пять.

Выйдя из подъезда, увидела такси. А в нем… в нем… её Костанцо с какой-то бабой! Сердце Марины оборвалось.

– Смотри, смотри, вон она идет! – возбужденно толкнул Лючию в бок локтем влюбленный синьор Каррера и выскочил из машины.

Лючия тоже вышла и внимательно пригляделась: симпатичная, скромная с виду девушка стояла на крыльце в выжидательной позе. Ну, раз брату нравится, то ей – тем более! Хотя сразу видно, что девушка не невинная, а очень опытная, мягко говоря. Охотница на богатых женихов, короче.

Читатель! Это для мужчины женщина представляет труднорешаемую загадку, для другой же женщины – она прозрачный кристалл!

– Позволь тебе представить мою сестру Лючию, дорогая!

Ф-фу-у! Всего лишь сестра! Марина улыбнулась и пожала протянутую руку. По дороге к машине краем глаза отметила озадаченный вгляд Лючии. Будущая золовка расширенными глазами уставилась на Маринины ноги, обтянутые белыми чулками. С чего бы это? Мысль эта не давала покоя до самой «Праги».

В ресторане она сразу же улизнула в дамскую комнату, якобы попудрить носик. Там, оглядев себя, она поняла, в чем дело: один чулок был без шва, а другой – со швом! Бедняжка чуть не разрыдалась от отчаяния. Ужас! Катастрофа! Позорище! Стыдобище! Песец подкрался незаметно в самый важный день, блин! Как теперь из туалета-то выйти? Впрочем, можно попытаться поправить дело…

Как всегда, в минуты, требующие полной мобилизации организма, мозг работал четко и быстро. Марина подошла к уборщице и негромко приказала:

– Белые чулки или колготки. Моментально. Любые деньги.

Тетка недаром сидела в дамском туалете престижного ресторана уже десять лет, видывала виды, а потому, мгновенно вникнув в ситуацию, заломила заоблачную цену:

– Полтинник!

Марина молча протянула купюру, и требуемое было предоставлено через три минуты.

– Гондончиков индийских не надо ли, красавица? – заботливо поинтересовалась уборщица, забирая негодные чулки, – Недорого отдам!

– Нет, спасибо! – Марина одернула платье, снова чувствуя себя совершенством от улыбки до жеста.

Челюсть туалетной работницы упала на грудь:

– Как же ты без них работаешь-то?

Надо же, за проститутку приняла! Это Марину развеселило.

Возвращаясь, она подмигнула Лючии, и та подмигнула в ответ. Конфуза удалось избежать, но так и хотелось отхлестать себя по щекам!

В ресторане обедали втроем в отдельном кабинете. Официант принял заказ и исчез, чтобы моментально вернуться с бутылкой шампанского. Костанцо встал и, держа бокал в руке, произнес по французски:

– Дорогая, милая моя Марина! Я уже вступил в тот возраст, когда необходимо обзавестись верной, любящей женой и детьми. Я достаточно богат, чтобы обеспечить семью. Ты – самая лучшая из всех девушек! Я прошу тебя выйти за меня замуж! Вот моя рука, а сердце и так уже давно принадлежит тебе! Как принято у нас в Италии, я делаю это предложение в присутствии моей сестры, брат Григорио, к сожалению, не смог приехать. Согласна ли ты стать синьорой Каррера и составить мое счастье?

В протянутой руке он держал бархатную коробочку. Марина изящно взяла её. Открыла. Внутри было обалденное кольцо с бриллиантом в пять карат, окруженным мелкими рубинами. Бриллиант тут же засверкал, слепя зрение радугой. Вот он, «замуж за богатого иностранца», то, к чему она стремилась столь целеустремленно!

– Я согласна, милый, дорогой, любимый Костанцо! – прошептала она застенчиво, с настоящими слезами на глазах, сверкнувшими в свете люстры не хуже брильянтов.

Пришлось на это пойти ради усиления эффекта, фиг с ней, с потекшей тушью!

Лючия, которой брат скороговоркой перевел и вопрос и ответ, захлопала в ладоши, а потом аккуратно вытерла платочком слезинку в уголке глаза будущей невестки, спасая макияж.

Все выпили шампанского (Новосветского, экстрасухого, очень хорошего!), перецеловались – и принялись поедать закуски.

«Надо же, как от счастья аппетит возбуждается, ещё один лишний килограмм сегодня обеспечен… Ну и фиг с ним!» – мысленно махнула рукой Марина.