Читать книгу Политология - Валерий Ачкасов - Страница 2

Представление о политике как искусстве возможного возникло уже в античной политической мысли, как и идея о том, что ее изучение должно подчиняться логике научных понятий и процедур. Взаимосвязь практического и теоретического освоения политического искусства путем сравнительного анализа многообразных политических процессов очевидна.

Характеризуя природу происходящих в истории политических процессов, немецкий политолог Т. Шаберт справедливо отмечал: «Люди – существа творческие, и политика является исходным способом их творческой деятельности… Занимаясь политикой, человеческие существа бесконечно производят и никогда не создают что-либо ощутимое материально, конечное. Политика – это чистое творчество, она является творческим устремлением, „продукт“ которого есть само творчество, к которому стремятся. Из всех видов человеческого творчества музыка наиболее сравнима с политикой. Музыкальная композиция, не будучи озвученной, мертва; в действительности она становится продуктом музыкального только в процессе своего производства, когда она исполняется и воспринимается на слух. Подобным же образом политика не имеет иной реальности, кроме самого политического процесса: она возникает только через саму себя в политическом акте. Музыкальная композиция, будучи однажды завершенной, сохраниться, однако, в самом законченном произведении, независимо от вариаций исполнения. Политика, наоборот, не знает конечных продуктов: все, к чему она стремится, – это движение, движение в потоке творческих усилий. Политика является человеческой конфигурацией creatio continua (вечного творения), в процессе которого выявляются различия между формой и смятением, деятельностью и постоянством, замыслом и разложением. Без политики человеческие существа не смогли бы существовать. Они существуют только посредством „божественного“ творчества».

Представление о политике как об универсальном явлении нередко отражается и в ее определениях. Так, английский философ М. Оукшотт писал: «Политикой я называю деятельность, направленную на выполнение общих установлений группы людей, которых объединил случай или выбор». Данное определение настолько общее, что из него вытекает следующее умозаключение: помимо государства, правительств и политических партий свою политику могут проводить семьи, клубы, научные общества, профсоюзы и т. д.

Государство отличается от других объединений только тем, что в нем политика играет главную роль. В этом смысле, как отмечал немецкий социолог М. Вебер, государство – политический союз, сообщество, которое внутри определенной области с успехом претендует на монополию легитимного насилия и считается единственным источником права на насилие.

Речь идет о современном государстве, выделяющемся из гражданского общества и в известном смысле противостоящем ему. Обладая монополией на легитимное насилие, государство признает за гражданами право не участвовать в политике в качестве активных, автономных субъектов. Возникает ситуация, когда политика, потенциально будучи результатом универсальной деятельности всех социальных групп, для большинства людей является делом второстепенным. Если, например, в небольших по численности населения древнегреческих городах-государствах «политический образ жизни», под которым подразумевалось активное участие граждан в обсуждении и совместном принятии политических решений (принцип прямой демократии), был основным признаком гражданского статуса, то в современных политических системах имеет место тенденция к элитарному или авторитарному навязыванию и распределению ценностей, влияния и власти.

«Власть» и «влияние» принято считать центральными понятиями политики. Американский политолог Г. Лассуэлл, в частности, утверждал, что политика в первую очередь отвечает на вопросы: кто приобретает, что, когда и как? Если рассматривать политику как сложный и многообразный процесс, то станет очевидным, что он включает не только конечный результат (им может быть достижение господства, установление личной или коллективной власти), но и промежуточные цели, связанные с реализацией властной воли, с проведением в жизнь какого-либо решения.

И конечные, и промежуточные цели достигаются либо в рамках определенной политической организации, либо вне ее. Последнее предполагает наличие конфликтного в своей основе политического процесса, в результате которого та или иная политическая организация оказывается разрушенной. Следовательно, политическая организация и ее основные элементы составляют основу развития политического процесса, а в определенном плане – и конечную цель.

Политические институты – это всего лишь орудия, через которые и посредством которых осуществляются политические процессы, реализуется власть в обществе, организованном в государство. Деятельность государства наиболее наглядно проявляется в подчинении своих граждан правительственной власти.

Деятельность правительства может быть определена как легитимное использование силы, предусматривающее заключение под стражу, наказания различного рода с целью контроля за поведением субъектов на определенной территории. Все правительства требуют от граждан поступиться частью своей свободы в целях управления ими. В зависимости от типа политической системы одни правительства доводят свои требования до минимума (демократические), другие, наоборот, до максимума (тоталитарные). Однако никогда не существовало такого правительства, которое выдвигало бы в качестве цели полную, абсолютную свободу.

Внешне государственная политика выражается в трех ключевых понятиях, определяющих основное содержание современных политических идеологий и традиционных (ценностно-ориентированных) политических теорий: «порядок», «свобода» и «равенство». «Свобода» и «равенство» почти всегда в массовом сознании предстают в качестве ценностей, несущих позитивную смысловую нагрузку. Тогда как «порядок» наряду с положительным нередко приобретает и отрицательное значение, символизируя вторжение государства в частную жизнь.

Понятие «свобода» обычно заключает в себе два основополагающих смысла: негативный и позитивный. Негативный смысл предполагает такую свободу, когда никто не вмешивается в дела индивида – ни люди, ни организации. В данном случае политическая свобода есть просто область, в пределах которой человек может действовать без помех со стороны других. Чем шире область такого невмешательства, тем больше человек сознает себя свободным. Свобода в этом смысле относится прежде всего к сфере частной жизни и, будучи важнейшим элементом политики либерально-демократических государств, вполне совместима с некоторыми автократическими режимами. Напротив, позитивный смысл понятия «свобода» вытекает из желания индивида быть самому себе господином, действовать исходя из собственных сознательных целей. С практической точки зрения понятия «свобода для чего» и «свобода от чего» не отделены друг от друга. Однако за каждым из них стоит определенная традиция политической теории и политической практики.

«Порядок» в узком смысле – как защита жизни и собственности – ассоциируется с потребностью индивидов в правительстве и государстве. В широком смысле – поддержание и сохранение общественной стабильности – это понятие неотделимо от государственной политики и может ограничиваться, например, вопросами самоуправления.

Любое государство консервативно, ибо оно должно заботиться о поддержании порядка на контролируемой им территории. Те реформистские или революционные организации, которые ставят перед собой цель борьбы против существующего строя, отвергают и установленный порядок во имя «нового порядка», в чисто декларативном аспекте обычно именуемого как «прогрессивный», «более справедливый» и т. д.

Понятие «равенство», как правило, воспринимается в трех основных смыслах: как политическое равенство (право принимать участие в политической жизни, идентифицировать себя с определенной политикой), как социальное равенство, т. е. обладание реальными возможностями пользоваться своими правами, и, наконец, как равенство возможностей, которое обычно ассоциируется с системой гарантированных со стороны государства и общества прав.

Цели государственной политики могут рассматриваться в свете обозначенных выше ключевых понятий как вполне традиционные. Но именно преследование этих целей постоянно порождает конфликты, создавая дилеммы, которые проявляются как в деятельности отдельных институтов, так и в общественном сознании, включая сферу политической теории. Если первоначальной дилеммой государственной политики было противоречие между порядком и свободой, то в дальнейшем ее место стала занимать дилемма свободы и равенства.

Конфликт между свободой и порядком зарождался внутри самих государственных структур, как бы ставя под сомнение легитимное использование силы с целью контроля за поведением индивидов – подданных или граждан. Эта дилемма занимала политических философов в течение столетий. Например, Ж.-Ж. Руссо в сочинении «Об общественном договоре» утверждал, что истинное назначение правительства – найти форму сообщества, которая защитит личность и достояние каждого члена сообщества и в котором каждый индивид, связывая себя с целым, мог бы, однако, повиноваться самому себе, сохраняя ту же степень свободы, которой он обладал в «естественном» (т. е. догосударственном, первобытном) состоянии.

В современной политической теории данная проблема остается столь же острой, проникая во все области политического процесса. Соответственно вопрос о содержании политической свободы является важнейшим и в самой политике, и в теоретической рефлексии о ней. Еще в 1927 г. Дж. Кэтлин в книге «Наука и метод политики» отмечал: «Весь политический процесс возникает из следующего парадокса: для того чтобы обеспечить свободу в одном направлении, мы должны налагать ощутимые узы, подрывающие наше чувство всеобщей свободы». Вне этого парадокса политики не существует, поскольку она просто не могла бы возникнуть. Иными словами, свобода для человеческих существ возможна только путем гарантирования «права свободы», что само по себе уже означает известное ограничение.

Если в период традиционных монархий этот парадокс практически не ощущался, то с возникновением идеи конституционализма он резко выдвинулся на передний план. Конституция призвана защищать всеобщую свободу, однако в действительности она ее отрицает, утверждая властный порядок и тем самым давая преимущество политической элите путем предоставления права распоряжаться в определенных отношениях подчиненными ей индивидами. Таким образом, полная свобода недостижима институционально.

Из парадокса свободы возникает парадокс власти. В современной политической теории его содержание обычно формулируется следующим образом: парадокс власти – это парадокс свободы, видоизмененный в конституционном плане. Преодолеть его нельзя. Возможно только овладение им в самом политическом процессе, в практическом осуществлении политики. Политик овладевает парадоксом власти, создавая в пределах конституционного поля «пара-институциональную конфигурацию личной власти» (Т. Шаберт). Иными словами, любая практическая политика, опираясь на конституционный закон, имеет тенденцию к формированию системы моно-кратической, или авторитарной, власти.

При всей внешней абстрактности такого рода построений они правильно отражают противоречия современных демократических режимов, в рамках которых те, кто входит в политическую элиту, нередко встают перед дилеммой нарушения закона и ограничения свободы других во имя обеспечения своей власти, ибо закон стоит на страже свободы, а интересы группы требуют принятия мер, идущих вразрез со стремлениями большинства.

Исходя из этих логических посылок, австрийский и американский экономист и политолог Й. Шумпетер в книге «Капитализм, социализм и демократия» (1942) вообще ставил под сомнение саму возможность реализации «классической концепции демократии» как не соответствующей ни человеческой природе, ни реалиям повседневного человеческого поведения. В области политики, писал он, образование и интеллект не дают людям никаких преимуществ прежде всего потому, что воспитанные в них чувства ответственности и рационального выбора обычно не выходят за пределы их профессиональных занятий. Поэтому общие политические решения оказываются столь же недоступными как образованным слоям, так и безграмотным обывателям. «Таким образом, типичный гражданин опускается на более низкий уровень умственных характеристик, как только он вступает в политическую сферу. Он спорит и анализирует при помощи аргументов, которые охотно признает ребяческими внутри сферы своих собственных интересов. Он снова становится примитивным», – заключает ученый.

Следовательно, по Шумпетеру, демократический политический процесс и соответствующая политическая теория приобретают какую-либо практическую ценность только в том случае, если они обеспечат необходимый минимальный уровень участия, предоставив на практике решение основных политических вопросов конкурирующим элитам и бюрократии.

Пессимистический взгляд И. Шумпетера и многих ученых 1920-1940-х гг. на возможности политики как универсального процесса, вовлекающего всех граждан в решение государственных вопросов, во многом определялся одной принципиальной особенностью, характерной для того исторического периода: и коммунистические, и фашистские режимы пришли к политическому господству на волне революционного популизма, когда власть была вручена откровенным демагогам и специалистам по манипуляции сознанием.

Но и в последующие десятилетия нестабильность и «неуправляемость» демократических систем продолжали оставаться предметом для тревожных аналитических выводов и социологических прогнозов. Так, в 1974 г. в докладе «Кризис демократии», представленом трехсторонней комиссией по «управляемости демократий» (в ее состав входили ведущие ученые США, Франции и Японии), были обрисованы довольно мрачные перспективы демократических режимов в развитых странах Запада, прошедших период послевоенной стабилизации и постепенно клонящихся к упадку. Причиной упадка объявлялась неспособность демократических систем справляться с трудностями модернизации и постоянно возрастающими требованиями социального характера. Количество вызовов, заложенных внутри самой демократии, в соединении с враждебным окружением перенапрягают ее управленческие возможности. Это влечет дипломатические просчеты и поражения, мировую инфляцию и спад производства, рост зависимости от внешних ресурсов, перераспределение экономической военной и политической власти в мире. Концентрация богатств в руках представителей немногочисленной элиты, поляризация между этническими группами и национальными меньшинствами, атаки интеллектуалов на коррупцию, материализм и неэффективность демократии, изменение культурных приоритетов от ориентации на труд к потребительским ценностям и стремлению к удовлетворению личных потребностей способствовали глубокому кризису демократической политики и связанного с ней общественного воодушевления.

Вывод доклада подтвердил прогнозы И. Шумпетера: необходимо ограничить демократию путем энергичного вмешательства авторитарной управленческой элиты, обладающей компетентностью и стремящейся прежде всего к порядку и «структурной стабильности».

В определении содержания политики специалисты нередко проводят различие между общественным и частным. Оно имеет непосредственное отношение и к определению политики как «авторитарному распределению ценностей», и к вопросу об ее субъектах. Нередко говорят об «общественных должностных лицах» – чиновниках, бюрократах, служащих в различных государственных учреждениях, или об «общественной жизни» индивида, в то время как закрытые клубы, товарищества рассматриваются в качестве частных даже в том случае, если они каким-то образом участвуют в общественной жизни. Следовательно, различия между «публичным» и «частным» порой весьма условны и зависят исключительно от субъективных предпочтений. Они основаны на предположении, что социальные структуры, обозначенные как «частные», не соприкасаются с правительством, в то время как «общественные» структуры подлежат правительственному регулированию и контролю.

Действительно, границы между «публичным» и «частным», как правило, размыты. Так, устанавливаемые профсоюзами правила приема новых членов, приводящие к дискриминации ряда социальных групп (неквалифицированных рабочих, национальных меньшинств и т. д.), имеют одновременно общественный и частный аспекты, поскольку затрагивают целый спектр отношений, в которые вовлечены парламент, правительственные службы, правозащитные организации и группы интересов.

Статус политики как формы социальной деятельности определяется ролью, которую играют в ней полемика и конфликты. Широко распространено мнение о том, что без этого политики вообще не существует. Определяя общий характер политики в своей знаменитой работе «Понятие политического», немецкий философ К. Шмитт писал: «Специфическое политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, – это различение друга и врага. Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации: это различение может существовать теоретически и практически, независимо от того, используются ли одновременно все эти моральные, эстетические, экономические или иные различения. Не нужно, чтобы политический враг был морально зол, не нужно, чтобы он был эстетически безобразен, не должен он непременно оказаться хозяйственным конкурентом, а может быть даже окажется выгодным вести с ним дела. Он есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое…»

Фундаментальная роль конфликтов в развитии политического процесса не подлежит сомнению. Однако ими не исчерпывается все содержание политики. Если признать обратное утверждение как истинное, то, например, рутинная деятельность правительственных чиновников военного министерства или министерства иностранных дел должна рассматриваться как неполитическая даже в том случае, если она направлена на разжигание и усиление конфликтных ситуаций в том или ином регионе.

Не меньшую роль играет в политике согласие, или консенсус. Конфликт и консенсус часто воспринимаются как своеобразные полюсы политического континуума: то, что приближается к «конфликтной точке», приобретает все более политический характер, и наоборот. Однако специфика отдельных элементов политической жизни может быть адекватно представлена только сквозь призму взаимодействия этих диаметрально противоположных пунктов. Крайняя точка конфликта иногда означает одновременно и определенную форму согласия. Так, намеревающиеся вступить в военный конфликт страны имплицитно выражают согласие воевать друг с другом. Кроме того, общепризнанные (в традиции или закрепленные международными соглашениями) правила ведения войны также свидетельствуют о наличии элементов консенсуса даже в самом ожесточенном конфликте. Наконец, угроза полного разрушения государства или всего сообщества в результате конфликта устанавливает тот предел, за который он выйти уже не может.

Столь же неоднозначными выглядят в современной политической науке попытки решения вопроса о сферах и границах политики. В западноевропейской и североамериканской политологии традиционно ограничивали ее сферой государства с концентрацией внимания на деятельности правительственных институтов. В последнее время наметилась отчетливая тенденция к преодолению такого формального подхода. Ведущую роль в данном процессе играет представление о том, что политика – это лишь один из многообразных аспектов общественной жизни. Существование особых институтов, выполняющих специфические политические функции, отнюдь не означает отделение политики от общества. Деятельность многих институтов одновременно включает социальные, экономические и политические компоненты: в их рамках распределяются и перераспределяются структура социальных связей и взаимодействий, товары и услуги, власть и влияние. В науке подобные распределительные действия, равно как и политическая сфера в целом, выделяются с целью их более скрупулезного исследования.

Из приведенных суждений, однако, не следует, что политика как область человеческой деятельности не решает собственных, свойственных только ей одной задач. Но эти задачи определяются теми функциями, которые она выполняет в структуре социума. Важнейшая из этих функций – достижение общих целей, способствующих интеграции сообщества. В современной политической философии она отчетливо выражена в определении политического как особой системы общественных связей (X. Арендт).

Признание политики в качестве важнейшей подсистемы общества, внимание к специфике выполняемых ею функций усиливают интерес ученых к более интенсивному их анализу на общетеоретическом уровне, безотносительно к тому, кто, когда и где эти функции выполняет. Так возникла основа как для дальнейшей интеграции политологии в систему общественных наук в результате роста междисциплинарных исследований, так и для появления новых теорий и парадигм.