Читать книгу Политология - Валерий Ачкасов - Страница 3

Прежде чем рассматривать проблему содержания политологии, ее методов, с помощью которых изучается политика, следует ответить на вопрос: что такое политическая наука?

С теоретической точки зрения дать абсолютно исчерпывающее определение политической науки не представляется возможным.

Возникающие между различными школами разногласия, основанные на категорических суждениях относительно того, чем должна быть политология, делают любое определение до известной степени ограниченным и неточным.

Наиболее очевидными следует признать две рабочие гипотезы, принимаемые представителями любого направления:

– политология изучает политику как таковую;

– изучение политики – дело специалистов, использующих в своем анализе соответствующую методологию.

Первое суждение является бесспорным только после всестороннего анализа политики и политического процесса. Второе – выглядит недостаточным, поскольку не может быть раскрыто без анализа специфики научной методологии.

Отсутствие согласия между учеными относительно объекта их занятий в течение долгого времени служило предметом насмешек. «Политологи едут во многих направлениях, очевидно, руководствуясь тем мнением, что, если вы не знаете куда идти, любая дорога выведет вас в нужное место», – замечал Г. Эйлау. Но для того чтобы поиск не стал бесконечным, надо обозначить те реальные пределы, за которые политическое знание выходить не может.

С середины XIX в. политология формировалась прежде всего как академическая дисциплина. Первую самостоятельную кафедру политической науки создал и возглавил в 1856 г. при Колумбийском колледже (США) немецкий эмигрант Ф. Либер. С 1969 г. число ученых, входящих в Американскую ассоциацию политической науки, превысило 15 тыс. человек, и ее состав ежегодно увеличивается на 10 %. В России с 1990 по 1997 г. ученая степень доктора политических наук была присуждена 108 ученым. В этот же период было защищено свыше 3700 кандидатских диссертаций. Существование в большинстве стран мира самостоятельных политологических факультетов и кафедр, однако, не свидетельствует о том, что изучение политики строго ограничивается университетской сферой. Вне университетских стен политикой занимаются профессиональные политики, журналисты, партийные и профсоюзные деятели, лидеры различных общественных движений и групп интересов. Представителей этих слоев можно именовать политологами лишь с большой натяжкой.

Бытует мнение, что те, кто изучает политику, должны иметь профессиональную подготовку и, следовательно, владеть определенной методикой исследования. Например, в работе С. Розмена, Ч. Мэйо и Ф. Коллинджа «Измерения политического анализа: Введение в современное изучение политики» представлено следующее перечнеление основных ингредиентов политологии как научной дисциплины и профессии:

• профессиональное самосознание, выраженное в установке на критический анализ роста и развития соответствующей исследова тельской сферы;

• совокупность классических трудов;

• специализация персонала в различных научных подразделениях и сферах;

• сравнительно легкая дифференциация предметов исследования;

• совокупность обобщений или абстракций, часть которых может добавляться, уничтожаться или видоизменяться постепенно, если это представляется необходимым и своевременным;

• концепции, являющиеся специфичными именно для данной сферы;

• сравнительно стандартизированные методы анализа;

• совокупность данных и сообщений об этих данных.

Важнейшая цель современной политической науки заключается в формировании гипотез и теорий, способных объяснять окружающий нас мир политики. Они обязаны отвечать определенным критериям. Прежде всего это касается четкого формулирования законов развития политического процесса и теоретических концепций, лежащих в основе его научной интерпретации. Знание фактов должно предшествовать их объяснению. Только тогда эти факты могут выводиться в качестве логических следствий из тех законов или теорий, которые получены при изучении предшествующих фактов. Критерии политического анализа в данном случае неминуемо становятся объектом теоретической рефлексии.

Исследование собственных теоретических оснований – одна из приоритетных задач политической науки последних десятилетий. Возникновение различных подходов к ее решению свидетельствует: процесс еще весьма далек до завершения.

После Второй мировой войны традиционные, эмпирические в своей основе представления о том, что предметом политической науки служит анализ процессов функционирования политических институтов и политического управления (правительственной деятельности) с акцентом на процедуры принятия решений, различные уровни контроля над основными элементами политической системы при помощи выборов, целенаправленной деятельности правительства, политических партий, корпораций и т. д., сменились новыми, теоретическими по своему характеру поисками. Так, американский политолог Д. Истон в работе «Политическая система» (1959) определил предмет политологии как изучение «авторитарного распределения ценностей в обществе». Против подобного толкования выступили многие специалисты, полагавшие, что оно ставит перед политологами слишком обширную задачу, поскольку авторитарное распределение ценностей – это системное свойство большинства социальных институтов, в частности таких, как семья, религиозные организации, воспитательные учреждения.

Другое определение предмета политической науки было предложено американским политологом Р. Далем в книге «Современный политический анализ» (1963). По мнению ученого, политический анализ должен быть сфокусирован на изучении власти, авторитета и принципов управления. Данный подход также вызвал немало критических замечаний, касающихся слишком широкого толкования сферы собственно политических исследований.

Такого рода критические замечания сами по себе грешат субъективизмом, поскольку ничто не может помешать рассматривать все явления, прямо или косвенно имеющие отношение к миру политики (например, насилие, революции и политическую модернизацию, образование и воспитание, региональные и международные институты и конфликты), в качестве объектов, имеющих такое же отношение к сфере политического анализа и, следовательно, к предмету политической науки, как конституционное право и история, политические партии и формирование различных философских представлений о политике.

Стремясь преодолеть противоречия, свойственные различным трактовкам предмета политической науки, редакторы авторитетного учебника «Политическая наука: новые направления» (1996) Р. Гудин и Х.-Д. Клингеманн определяли политику как ограниченное применение социальной власти. Они уверяли, что объектом политологии является изучение природы, источников ограничений социальной власти и техники ее применения. Это определение выходит за пределы собственно политической науки и соприкасается с проблематикой, изучаемой в рамках общесоциологических теорий, и в частности политической социологией. На первый взгляд, оно приводит к неутешительному выводу о невозможности дать определение политической науки в ее же собственных пределах. Проблема, однако, заключается в том, что критерии, позволяющие различать элементы собственно политического анализа от социологического, юридического, психологического, философского или этического, содержатся, вероятно, не в характере объектов, а в особенностях аргументации и самих теориях, с помощью которых ученые строят гипотезы и выводы.

Понятие «теория» имеет несколько значений. Иногда оно отождествляется (не вполне корректно) с разного рода догадками и гипотезами, но обычно ассоциируется с конкретным типом взаимодействия между идеями, объектами, различными переменными и т. п.

Выделяют спекулятивные теории и построения, лишенные спекулятивного элемента. Под первыми подразумевается такой тип теоретических конструкций, в рамках которого заключения и выводы, как правило, предшествуют конкретному анализу различных сторон изучаемых объектов.

Существует также различие между нормативной теорией и теоретическими представлениями, ориентированными на эмпирические факты («эмпирическая теория»). Нормативный характер теории определяется этическими установками (предиспозициями), ценностями и целями, формулируемыми в качестве основы для поведения индивидов и деятельности больших и малых человеческих групп или общества в целом. «Эмпирическая теория» ограничивается выводами, сформулированными на основе опыта и наблюдений за явлениями, регулярно воспроизводящимися в той или иной сфере общественной жизни. При этом сторонники эмпирического анализа ориентируются на методы построения гипотез, принятые в естественных науках. Например, утверждение «солнце взошло» относится к разряду эмпирических фактов. А высказывание «солнце всходит и заходит в течение 24 часов» представляет уже теоретическую гипотезу.

На основе выделенных двух рядов различий выстраивается следующая типология:

Из данной типологии следует, что нормативные теории спекулятивны «по определению», поскольку их выводы формируются преимущественно на основе ценностных суждений. А эмпирические теории тяготеют к неспекулятивным суждениям. Однако стремление ориентирующихся на эмпирические факты ученых к «высшей объективности» нередко оказывается недостаточно обоснованным по причине трудностей, связанных с постижением сложной социальной и политической действительности. Тем самым претензии на объективность могут соприкасаться со спекулятивным догматизмом.

До недавнего времени интересы и теоретические разработки большинства политологов мира, независимо от их идеологических ориентации, во многом основывались на комбинации спекулятивной нормативной теории со спекулятивными и неспекулятивными эмпирическими конструкциями. По своему происхождению политические теории всегда были (и нередко остаются до сих пор) нормативными, ценностно окрашенными системами аргументации, доказывающими преимущество того или иного государственного строя. В рамках такой аргументации вопросу о том, что есть на самом деле, предшествует вопрос о том, что должно быть.

Анализ политики сквозь призму подобных теоретических приоритетов (дополняемых, как правило, определенными идеологическими ориентациями и предпочтениями) всегда порождает противоречия. Например, традиционное априорное утверждение марксистской литературы – «социализм выше либеральной демократии» – основывалось, с одной стороны, на идеологически ангажированном, абстрактном сравнении идеальных моделей соответствующих политических систем и режимов, а с другой – на сопоставлении социалистического идеала с реально существующими либеральными государствами. Игнорировалось необходимое с точки зрения научного подхода сравнение реальных либеральных и социалистических демократий. На этой подмене – идеал одного выше реальности чего-то другого – и строилась марксистско-ленинская политическая теория (научный коммунизм).

Разумеется, вопрос об отношении нормативных и ориентированных на эмпирические и исторические факты теорий не должен ограничиваться рамками идеологических конфликтов, сколь бы всеобъемлющими и фундаментальными они ни представлялись. Таким образом, в современной политологии различные концепции демократии могут спонтанно выступать в качестве нормативного идеала поскольку демократическая система становится глобальным ориентиром массовых движений и политического сознания.

В связи с этим возникает и другой вопрос: может ли научная концепция демократии быть просто описательной или же она является продуктом какой-либо базовой теории? В действительности концепция демократии разрабатывается и обсуждается на самых различных уровнях – от эмпирически-описательного до теоретического и философского (отличие последнего состоит лишь в том, что теоретическая рефлексия оказывается органически включенной в конкретную философскую систему и тем самым взаимосвязанной с метафизическими, эпистемологическими, этическими и прочими суждениями, характерными именно для данной системы). Поэтому наши представления о демократии всегда до известной степени нормативны. В этом смысле в обществах, где либеральная традиция вполне укоренилась, даже эмпирическая наука отталкивается в своих посылках от разработанного в теории политического идеала. Соответственно, политическая теория нередко конструируется индуктивно, вбирая в себя элементы опыта.

Но если главное отличие нормативной теории от эмпирической заключается в том, в какой степени последняя может или должна ориентироваться на определенные ценностно окрашенные нормы, возникает вопрос о критериях «правильности» (верификации) той или иной теории.

В своей, ставшей после Второй мировой войны широко известной книге «Человек науки против политики власти» (1946) Г. Моргентау, немецкий ученый, эмигрировавший из нацистской Германии в США, отмечал: «Величие ученого не зависит исключительно от его способности делать различие между истинным и ложным. Его величие раскрывается прежде всего в его способности и решимости выбирать из всех истин, которые можно познать, те, которые познавать необходимо… Тот, кто способен только отличать правду от лжи, ошибается даже в том, что он знает. Ведь он не знает, какое знание необходимо и без какого можно обойтись. Проводя такое различие или будучи не в состоянии это сделать, ученый имплицитно обнаруживает моральные стандарты, которые руководят им, или же их отсутствие. Система морально детерминированного научного знания представляет картину мира, знать который важно и ориентироваться в котором необходимо. Научное знание, понимаемое таким образом, несет с собой моральную оценку того, чему оно обязано своим существованием. Однако с того самого момента, как это моральное решение прорастает из индивидуального уравнивания обществоведа и получает привкус его иррациональной природы, рациональность научного ума и его притязание на универсальность подпадают в данном случае еще и под другое ограничение».

Резкая критика Г. Моргентау эвристических и моральных стандартов научного знания и его носителей во многом определялась глобальным разочарованием ученых его поколения в возможностях как социальной науки, так и западных либеральных демократий, не сумевших предотвратить приход нацистов к власти в Германии и стремительную экспансию тоталитарной политики во всем мире.

Вопрос о границах и возможностях общественных наук вообще и политологии в частности приобретает поистине драматический характер и в современной России. Претензии гуманитарной интеллигенции с начала «перестройки» на разработку концепции «социализма с открытым лицом», а после ее краха – на новый российский вариант либерального государства потерпели провал, столкнувшись с реальностью жесточайшего экономического и политического кризиса. В этих условиях вопрос о содержании, месте и роли политического знания, его возможностях оказывать реальное воздействие на политические процессы нуждается в более подробном анализе.

Политологи в различных странах обычно подразделяются по своему профессиональному кодексу на приверженцев «знания ради самого знания» и на сторонников применения на практике вырабатываемых наукой рекомендаций. Ко второй категории помимо ученых, поддерживающих тесные связи с профессиональными политиками, можно причислить и специалистов, которые рассматривают политическую науку как важнейшую составную часть гражданского и политического образования. Между двумя этими полярными точками находится идея политической науки как специфической области знания и образования, способной оказывать влияние на окружающий мир.

Соприкосновение политической науки с практикой вовсе не означает, что ее содержание определяется исключительно существующими в обществе политическими тенденциями и прогнозами. Собираемая политологами информация используется профессиональными политиками, но это также не означает, что именно последние должны указывать ученым направление их исследований. Вместе с тем невозможно отрицать, что процессы и явления, возникающие в сфере практической политики, оказывают существенное воздействие на постановку и решение теоретических проблем.

Структура и методология политического знания.

Развитие политического знания может быть представлено как смена концептуальных подходов. На определенных этапах одни подходы сменялись другими, причем первые продолжали существовать, по-прежнему находя горячих приверженцев. Это создавало атмосферу непрерывных споров вокруг преимуществ того или иного метода анализа политических процессов.

Возможны разные классификации подходов к изучению политики, но наиболее важным представляется отношение к самой специфике способов построения политической теории на основе фактов и ценностей. Различия в их интерпретации формируют нормативный подход, с одной стороны, и эмпирический и аналитический подходы – с другой.

Классификация, основанная на характеристике объектов политического знания, формирует философский и идеологический, институциональный, структурный и бихевиоральный подходы.

Разные методы, которыми руководствуются специалисты, создают различия между юридическим, историческим и собственно политологическим подходами. Долгое время юридический и исторический подходы в сочетании с институциональным занимали господствующее положение, обнаруживая общие черты в специфической интерпретации философской традиции. В настоящее время пальму первенства оспаривают бихевиоральный подход и постмодернистская традиция политической философии. Классификация подходов может быть представлена и в прямой зависимости от использования политологами методов гуманитарных наук – социологии, психологии, антропологии и др. Смена исследовательских парадигм создает почву для довольно поверхностного различия между «традиционным» и «революционным» подходами. На роль последнего во второй половине XX в. постоянно претендовал бихевиорализм.

Различие между нормативным и эмпирическим подходами возникло по мере формирования новых научных методов, заимствованных гуманитарными науками у естественных. Ранняя политическая литература была преимущественно нормативной по своему характеру. Даже когда политические философы – Платон, Аристотель, Т. Гоббс, Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, Э. Берк – пытались адекватно описать «человеческую природу», они отталкивались от трансцендентных идеалов, основанных на представлении о должном идеальном политическом порядке. По мере прогрессирующего успеха ориентированных на эмпирическую методологию построений нормативные идеи продолжали существовать в видоизмененной форме, оказывая немалое воздействие на содержание политических дискуссий в послевоенный период. Например, новое направление философского консерватизма в США и Западной Европе, ведущее происхождение от идей Чикагской школы Л. Страусса, современные направления либеральной политической философии, связанные с именами Д. Роулса, Ю. Хабермаса, философия политики «новых левых» и неомарксизма.

Определенные точки соприкосновения между философским и эмпирическим направлениями наметились в период появления нового течения, связанного с формированием «современной эмпирической теории». Данная теория отличалась от нормативных представлений твердой ориентацией на свободное от ценностных суждений описание и объяснение основных характеристик человеческого поведения. При этом представители новой школы стремились заимствовать целый ряд характеристик политического поведения, возникших в различные исторические эпохи в классической философской литературе, например в «Политике» Аристотеля или «Левиафане» Гоббса.

В отличие от философского подхода (совпадающего по многим параметрам с нормативным) институциональный, ведя свое происхождение от античной классификации форм государственного устройства, представленных у Платона, Аристотеля, Полибия и Цицерона, уверенно держит приоритет в разработке методологии политического анализа у бихевиорализма.

Институциональный подход акцентирует внимание исключительно на формальных аспектах государственной политики. Изучение конституционных актов и основанной на них политической практики, а также функционирования законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти, законов о выборах, на которых базируется деятельность политических партий, сложных процедур самоуправления и муниципальной политики призвано выявить фундаментальную роль структур и правил, определяющих политические ориентации. Индивиды при этом рассматриваются как недифференцированные постоянные «единицы». Различный характер воздействия на них политических институтов в зависимости от конкретных обстоятельств, как правило, не учитывается в связи с тем, что изучение функционирования политической системы должно предшествовать изучению индивидуального поведения.

Для институционалистов характерен отход от нормативных взглядов на политику. Даже те из них, кто занимается проблемой разработки и внедрения наилучших механизмов реализации демократических принципов, ориентируются преимущественно на эмпирические методы анализа. Теоретические построения в рамках такого подхода минимальны. В наиболее чистом виде институционализм сложился в политической науке США, поскольку ее представители изначально противостояли юридической традиции анализа политического процесса, защищая положение, согласно которому не все правила и структуры в политике могут быть отнесены к праву.

Усилению данного направления помогло и то обстоятельство, что американская политология в отличие от западноевропейской всегда развивалась вне юридических факультетов, поэтому представление о самостоятельном значении политического процесса сравнительно быстро было поддержано учеными, что способствовало дальнейшему взаимодействию между институциональным и бихевиоральным подходами.

Бихевиорализм стал стремительно распространяться в американской политологии в 1950-е гг. преимущественно под влиянием настоятельной потребности в создании систематической, строгой, неспекулятивной политической теории. Характеризуя преимущества этого направления, Р. Даль, в частности, отмечал: «…Бихевиоральный подход является попыткой исправить наше понимание политики через поиск объяснений эмпирических аспектов политической жизни с помощью методов, теорий и критериев доказательства, которые приемлемы с точки зрения канонов, условий и утверждений современной эмпирической науки». Сущность этого подхода, по Далю, состоит в интерпретации всех политических и институциональных явлений в понятиях человеческого поведения.

Можно выделить следующие приоритеты раннего бихевиорального подхода:

S поведению индивидов и групп отдается предпочтение перед анализом событий, структур, институтов или идеологий;

S теория и исследовательская деятельность должны согласовываться с выводами фундаментальных «бихевиоральных наук», прежде всего психологии, социологии, культурной антропологии, а в дальнейшем и экономической дисциплины;

• политический анализ акцентирует внимание на взаимозависимости теории и эмпирического исследования; теоретические вопросы должны быть сформулированы в операционных терминах с целью их эмпирической проверки; в свою очередь основное направление эмпирического исследования должно определяться установкой на развитие научной политической теории;

• методология анализа политического поведения должна отличаться строгостью и точностью.

Опираясь на приведенные выше методологические принципы, Д. Истон сформулировал основные элементы бихевиоралистской политической теории:

• существуют закономерности, которые могут быть открыты и выражены в общих формулах;

• эти обобщения проверяются путем соотнесения с поведением;

• средства изыскания и интерпретации данных нельзя принимать на веру; они проблематичны и должны быть исследованы с полным сознанием ответственности;

• измерения и вычисления необходимы, но только там, где они имеют смысл, подчиняясь другим целям;

• этическая оценка и эмпирическое объяснение должны быть разведены;

• исследование должно быть систематическим; исследование, не прошедшее теоретическую проверку, может оказаться тривиальным, а теория, не подкрепленная эмпирическими данными, – бесполезной;

• понимание и объяснение политического поведения должно предшествовать практическому применению такого рода знания;

• материалы многообразных общественных наук должны быть интегрированы.

Первоначально бихевиоралисты в противоположность институционалистам стремились избегать исследования социальных институтов, выходящих за пределы малых групп. Однако по мере того, как несостоятельность такого подхода становилась все очевиднее, интерес к анализу социального окружения, культурным и политическим факторам общего порядка, включая политические институты, возрос и в рамках данного направления. И в 1970—1980-х гг. определение предмета политологии как науки о политическом поведении индивидов, групп и даже наций уже не было редкостью.

Последователи бихевиоральной методологии внесли значительный вклад в развитие междисциплинарных исследований, привлекая внимание к достижениям в области социологии, психологии и антропологии, особенно в области анализа электорального поведения. Этот подход завоевывал все большее число сторонников (преимущественно в университетских центрах США, поскольку в Западной Европе философский и институциональный подходы остаются до сих пор преобладающими), в связи с чем круг исследований стал расширяться в направлении анализа деятельности политических партий, общественного мнения, государственных учреждений. Единственная сфера, где спор между бихевиоралистами и традиционалистами не затихал довольно долго, – это анализ международных отношений. Но и в данной сфере бихевиоральный метод в конечном счете также нашел применение.

В настоящее время в связи с развитием политико-теоретических исследований возникла и продолжает неизменно усиливаться тенденция к разработке «смешанных» подходов путем заимствования всего того ценного, что было накоплено различными направлениями политической науки в послевоенный период.

Основные элементы научной политической теории.

Существуют различные пути проникновения в мир политического. В философских системах выявлены метафизические основания политики как важнейшей сферы деятельности человека, реализующего в области абстрактной мысли и на практике высшие идеалы: справедливость, свободу, общественное благо, мир, порядок и др. Примыкающие к философской традиции нормативные политические теории развивали многообразные концепции благоустроенного государства. На теории этого типа большое влияние оказывают современные политические идеологии. Расцвет в XX в. гуманитарных наук повлек за собой появление теорий, ориентированных на научные методы анализа политических процессов. Эти методы были заимствованы из естественных, а также из гуманитарных наук: социологии, этнографии, антропологии, социальной психологии, которые раньше политологии обратились к изучению эмпирических фактов.

Ученые наблюдают, что происходит, оперируют фактическими данными, для того чтобы выяснить, как могут развиваться те или иные явления при наличии соответствующих условий. Функцией науки является формулирование всеобщих законов и теорий, объясняющих мир политики во всех его проявлениях, включая поведение индивидов, функционирование политических институтов и международные отношения.

Существуют различные подходы к пониманию содержания политологических теорий. Последние обычно определяются как системы обобщений, основанных на поддающихся проверке эмпирических данных. Теория основана на практике, а не противостоит ей. Она служит для того, чтобы описывать в форме обобщений то, что действительно происходит, а не то, что должно происходить. С точки зрения внутренней структуры теории образуются на основе системы положений (не менее двух), называемых обычно законами, которые соотносятся друг с другом и которые выражают отношения между переменными в условиях изменяющихся состояний политической системы.

Законы основываются на фактах, которые проверяются при помощи гипотез. Д. Истон описывает факт как «подробное упорядочение реальности, выраженное на языке теоретического интереса». Известны и другие, более простые определения факта. Такие как наблюдение, поддающееся эмпирической проверке; суждение об отдельных известных явлениях, очевидность которых почти бесспорна (В. Ван Дайк) и др. Радикальное отличие теории от факта заключается в том, что в истинности теории как универсального суждения никогда нельзя быть полностью уверенным.

Гипотезами принято называть спекулятивные утверждения о взаимоотношениях между фактами и теориями. Установление логически выверенных отношений между фактами, законами, гипотезами и теориями образует в конечном итоге научный метод. Последний можно рассматривать в виде своеобразного круга или процесса, который начинается с фактов и заканчивается фактами.

Когда в нашем распоряжении оказывается достаточное количество фактов, мы начинаем ими оперировать. Совокупность этих фактов образует научную проблему. Например, одни страны имеют стабильные правительства, другие – крайне нестабильные. Или же некоторые политики и законодатели поддерживают программу реформ, другие, наоборот, ей противодействуют.

Для того чтобы сделать некоторые обобщения, необходимо классифицировать имеющиеся в нашем распоряжении объекты. Осуществляя данную классификацию, мы оперируем концепциями.

Концепциями обычно именуют разного рода абстракции, создаваемые на основе обобщения отдельных наблюдений, совокупности отдельных фактов. Концепция упрощает структуру наших представлений путем подведения наблюдаемых событий или явлений под один общий знаменатель. Так, оперируя указанными фактами, политологи создали такие концепции, как «стабильные правительства», «реформаторские и консервативные программы» и т. д.

Первая стадия применения научного метода является индуктивной. В ее рамках создаются гипотезы, служащие для объяснения фактов. Суждения общего характера выглядят предположительными в первую очередь потому, что гипотезы являются только предположениями об отношении между различными концепциями.

Гипотезы создаются на основе предшествующего знания предмета. Они могут формулироваться также в результате изучения других объектов или исследований, обнаруживающих сходную структуру или природу. Наконец, они могут быть заимствованы из классических философских работ, в которых аналогичная проблема определялась в гипотетической форме.

Следующая стадия научного исследования – дедукция: из гипотез выводятся логические следствия, составленные из доступных для обозрения фактов. Мы устанавливаем, какие отдельные факты должны быть представлены для того, чтобы наша гипотеза об отношении между концепциями оказалась обоснованной.

Третья стадия применения научного метода заключается в проверке фактов, которые выводятся из гипотезы. Эта стадия называется верификацией: она призвана окончательно установить правильность гипотезы. То, что получено в результате верификации, не гипотеза, а логическое следствие из нее.

Иногда третий шаг осуществляется в виде своеобразной «фальсификации», когда мы пытаемся отвергнуть гипотезу, прибегая к рассуждению от противного. Такой шаг нередко необходим, поскольку мы, как правило, никогда не можем проверить правильность гипотезы полностью в силу ее временной и пространственной ограниченности. Мы не можем также проверить все возможные следствия, возникающие из отношений внутри определенной группы фактов, поскольку все наши измерения и наблюдения носят лишь приблизительный характер.

Вот один из примеров научного политического анализа. Мы установили: один из наших знакомых, который полагает, что его мнение не может ничего изменить, редко участвует в выборах. Другой, наоборот, убежден в своей влиятельности, поэтому постоянно приходит голосовать. На основе этих фактов мы выдвигаем следующую гипотезу: индивиды, считающие свое политическое положение прочным, более склонны участвовать в выборах, нежели те, кто не верит в возможность воздействовать на политику посредством своего голоса. Отсюда вытекает логическое следствие: занимающие активную позицию будут принимать участие в выборах, и наоборот.

С помощью интервьюирования определенного количества избирателей после выборов можно измерить степень их эффективности, обнаруживая, какие именно индивиды участвовали в голосовании. И уже потом на основании проведенных наблюдений принимать или отвергать нашу гипотезу.

Из проведенного исследования можно сделать вывод о том, что, несмотря на определенную тенденцию, когда ощущающие себя политически состоятельными индивиды более активно принимают участие в голосовании, не существует абсолютной зависимости между уровнем политической активности и результатами выборов. Вследствие этого мы должны видоизменить нашу гипотезу путем учета возникающих расхождений. Для этого добавим такие привходящие факторы (переменные), как степень заинтересованности индивида в исходе выборов, его уверенность в том, что конкретный их результат принесет ему пользу, сила его приверженности к какой-либо партии, внимание к предвыборной кампании и самому ходу выборов, реакция на кандидатов и т. д. Видоизмененная гипотеза вновь должна подвергнуться проверке.

Итак, концепции играют ключевую роль в построении политических гипотез. Различные варианты таких концепций выражены в понятиях «авторитет», «власть», «класс», «влияние», «общество», «конфликт», «легитимность», «политическая система» и «политическая эффективность». Чтобы быть полезными в политическом исследовании, концепции должны отвечать двум главным требованиям. Первое из них заключается в том, что концепции должны соотноситься с эмпирической реальностью и поддаваться опытной проверке.

Другое предъявляемое к концепциям требование – их пригодность для создания теории. Одним из необходимых условий развития науки является наличие определенного количества концепций, формулировки которых принимаются большинством ученых. Однако в политической науке (как и в общественных науках в целом) соблюдать данное условие удается далеко не всегда.

Новые концепции возникают, как правило, непосредственно для целей исследования. Нередко они появляются в результате использования традиционных терминов в новом значении. С учетом этого обстоятельства концепции часто заимствуются из мира повседневной политики. Их значение постепенно уясняется в ходе постоянного общения и затем становится достоянием научного сообщества.

Вместе с тем при повседневном употреблении известных политических терминов могут возникнуть некоторые трудности. Например, термин «группа давления» в либеральных демократиях приобрел негативное значение. Понятие «давление» многими рассматривается как неподходящий для демократического общества термин, поскольку предполагается, что законодатели и политики принимают решения не подвергаясь при этом принуждению. В качестве своеобразного компенсирующего эквивалента нередко используют термин «группа интересов», или «заинтересованная группа», хотя и он воспринимается с некоторым подозрением: ведь «интерес» для многих означает «корыстный интерес».

Другим примером возникающих терминологических трудностей является попытка заимствования концепций из родственных наук, в частности из психологии. Так, понятия «невроз», «невротический» встречают сопротивление со стороны политических аналитиков и потенциальных избирателей вследствие пренебрежительного оттенка, который они приобретают по отношению к некоторым политикам, придавая их деятельности несколько «сомнительный» характер в глазах политических партнеров и потенциальных избирателей.

Иногда концепции, вполне пригодные для других дисциплин или возникшие в одной какой-либо стране, целиком принимаются мировой политической наукой. Многие западноевропейские термины, например «элита» и «масса», «правые» и «левые», разработанные соответственно медиевистами и историками французской революции, рассматриваются большинством политологов как универсальные. Из последней пары терминов в процессе идеологизации политики образовались термины «либеральный» и «консервативный».

Объем и особенности научных политических теорий также имеют различные источники происхождения. Под влиянием грандиозных построений классиков философско-политической мысли возникла и окрепла уверенность в том, что чем более общей и всеохватывающей является теория, чем большее количество предметов она включает, чем больше выводов и предсказаний можно из нее сделать, тем она лучше.

Тем не менее многие ориентирующиеся на изучение эмпирических фактов ученые руководствуются иными критериями. Главным из них является не объем, а наибольшая пригодность определенной системы аргументов для анализа выбранной группы явлений (фактов). Вследствие такой научной установки стали спонтанно создаваться «микротеории», теории «среднего уровня», которые сосуществуют с «макротеориями», оказывая на них существенное воздействие, поскольку они нередко используются для проверки последних.

Кроме того, характер и объем теоретических построений иногда определяется факторами случайного свойства, например степенью доступности эмпирического материала. Многие западные политологи, проявляющие интерес к проблемам развивающихся стран, склонны создавать теории общего характера, в рамках которых специфические особенности отдельных стран и политических институтов оказываются стертыми. Это можно сказать и об общей теории «тоталитаризма»: она постоянно применялась в западной политической науке в послевоенный период для анализа СССР, государств Центральной и Восточной Европы, Китая и других азиатских стран, ориентировавшихся на советскую или китайскую модель развития. В силу самой логики общих построений характер частных выводов, как правило, во многом зависел от ценностных (мировоззренческих) установок ученых.

Значение ценностей в изучении политики.

Обсуждение этой проблемы ценностей – одна из важнейших составных частей характеристики эвристических возможностей научных теорий. Политологов нередко упрекают в излишнем ригоризме, связанном с установкой на рассмотрение всех явлений в мире политики как равнозначных. Такой упрек предполагает, в частности, представление о «равноценности», например, фашистской и либерально-демократической политических систем. Однако данное суждение необоснованно. Принято считать, что ни одна из ценностей не может быть признана высшей с помощью научного метода. Подобное мнение в наши дни оспаривается сторонниками постмодернистского направления, вообще отрицающими концептуальную значимость ценностно-нейтрального подхода к миру политики.

В целом следует признать правильным утверждение о том, что политической науки, свободной от каких-либо ценностей, не существует. Можно использовать научный метод для анализа отношений между средствами и целями, когда цель определяется на основе критериев, выходящих за пределы науки. Можно руководствоваться научными критериями для оценки альтернативных средств, пригодных для достижения данной цели. Но «ценностно нагруженная» наука не означает «ценностно-предубежденную», ангажированную дисциплину. Если предубеждение приводит к ложному восприятию реальности и к неверным обобщениям, то наличие ценностных суждений означает только утверждение о желательности и позитивном характере тех или иных явлений.

Необходимо проводить принципиальное различие между ценностью и фактом. Ученые, обосновывая эти различия, обычно утверждают, что суждение, основанное на фактах, является научным, в то время как ценностно-ориентированное суждение таковым быть не может. Поэтому наука должна быть свободна от каких-либо ценностей. Философы могут вдохновляться ценностями, но ученые обязаны от них дистанцироваться до тех пор, пока они не обратятся к проблеме ценностей как разновидностей фактов.

Тем не менее рассмотрение ценностей в качестве фактов отнюдь не означает, что не существует никаких различий между утверждениями о фактах и суждениями, в основе которых лежат предпочтения. Утверждения, направленные на описание того, что действительно происходит, не всегда бывают правильными, но они поддаются эмпирической проверке. Наоборот, нормативные суждения проверить невозможно. Самое большее из того, что можно в данном случае сделать, – это установить, принадлежит ли такое суждение одному-единственному индивиду или же его точка зрения разделяется большим или меньшим числом представителей определенных социальных и политических групп.

В рамках научного подхода надо уметь проводить различие между описательными утверждениями и утверждениями, основанными на предпочтениях. Поскольку в реальном процессе политического общения люди часто рассматривают желательное для них как действительно существующее и поступают в соответствии с нормативным принципом «так должно быть».

В этом смысле нормативные суждения в политическом дискурсе легко узнаваемы благодаря словам «должно», «необходимо», «следует» и т. п. Однако не всегда этим словам можно приписывать нормативный характер. Они являются эмпирическими по своему содержанию, когда люди используют их из «тактических» соображений, диктующих то или иное предписание. Так, утверждения типа «если демократия должна выжить, народ должен принимать участие во всех выборах» или «если люди желают, чтобы должностные лица были ответственными за свою деятельность, они должны знать программы кандидатов, которых они поддерживают» поддаются проверке. Оба утверждения сформулированы так, что они предполагают ценностные суждения: «демократия должна выжить», «люди должны заставить чиновников быть ответственными». Но они одновременно содержат в себе ту идею, что высказываются именно для того, чтобы компетентные лица (в данном случае ученые) имели возможность указать, как достичь целей, которые изложены в виде данных категорических пожеланий.

Выступая в роли эксперта, ученый не имеет дела непосредственно с целями и ценностями (не участвует в их воспроизводстве), а исследует только те технические средства, с помощью которых эти предписания могут быть реализованы. Признавая полностью, что определенный тип культуры обладает ценностными и нормативными основаниями, ученый делает выбор: должен ли он участвовать в их укреплении или, наоборот, – в расшатывании и уничтожении. Таким образом, сама по себе демонстрация возможностей достижения той или иной цели всегда подразумевает элемент ценностной ориентации.

Еще один пример специфической ценностной ориентации – сам процесс смены научных парадигм в любой системе знания. Чтобы заменить старую теорию новой, требуется перестройка всего предшествующего знания. Теоретические достижения, которые выглядят беспрецедентными, способными привлечь новых приверженцев тем, что они открывают новые исследовательские перспективы, называют парадигмами. Цель «нормальной» науки – описание фактов, их включение в структуру теории для ее последующего развития. Новая парадигма, ориентированная на принципиально новые теоретические построения, встречает обычно сопротивление со стороны приверженцев старых парадигм. Но по мере того как в рамках новой парадигмы проявляются неизвестные ранее науке эвристические возможности, то, что выглядело недавно аномальным, начинает казаться возможным, а затем воспринимается как привычное. Новая концептуальная структура заменяет старую, становясь основой для создания новых теорий.

Политическое знание впервые пережило революционную трансформацию во второй половине XIX в., когда наряду с философскими концепциями и нормативными политическими теориями начала развиваться политическая наука со свойственным только ей способом теоретических построений. XX век будет по праву рассматриваться как эпоха великого синтеза всех предшествующих политических традиций. Этот синтез был подготовлен сменой теоретических парадигм внутри самой науки и глубокой трансформацией теоретических представлений о политике вообще. Его результаты будут воздействовать на осмысление тех глобальных проблем, которые в новом тысячелетии неизбежно встанут перед всеми государствами и нациями.