Читать книгу Прощай, солнце. Книга вторая - Василий Варга - Страница 4

Теперь Валя садилась на метро не одна, как обычно, а со своим кавалером; от него исходил немного продымленный горьковатый, сугубо мужской запах, от которого она, довольно лирическая натура, потерявшая всякую надежду на земное счастье, находясь в слегка перезрелом возрасте, испытывала легкое головокружение. До сих пор она была уверенна, что в жизни нет, и не может быть настоящей, полной гармонии между мужчиной и женщиной, а потому счастливой быть в любви просто невозможно.

И вот, на тебе. Что-то вырисовывается. Ведь в молодости она уже ждала рыцаря на белом коне, и это по ее понятиям значило, что ей встретится красивый молодой человек с высшим образованием, работающий на высокой инженерной должности, имеющий свое жилье и солидный заработок. Он будет ее любить и лелеять. Конечно, у них появятся дети, и ей не придется работать какое-то время, ну хотя бы до рождения второго ребенка. Но время шло, а рыцарь на белом коне не появлялся. И вот он, чем не рыцарь?

Валя любила своих родителей, отца и мать. Отец работал на заводе Микояна столяром, а мать была домохозяйкой. Мать стойко сносила грубости мужа, который относился к ней свысока, а точнее, пренебрежительно, не стеснялся в выражениях, от которых дочь всегда краснела, но ничего сделать не могла. Мать уже привыкла к унижениям и относилась к ним как прокисшим щам.

Валя получила высшее образование. Брат младше ее на два года, женился не так давно и уже стал отцом, а она… ждала и похоже, дождалась, наконец.

Двадцать восемь лет это так много, твердила она себе каждый раз и искала причину своего одиночества в своих слишком завышенных требованиях к сильному полу. Подруга Нина, работавшая врачом, прямо высказывалась, что в двадцать восемь лет должен быть мужчина, пусть даже временный, поскольку старые девы обычно страдают всяческими заболеваниями и, прежде всего нервными расстройствами. Женщина, как и мужчина, созданы друг для друга, они должны общаться не только на улице, за столом, но и в постели. Какая может быть мораль, если речь идет о здоровье. Аморально лишь то, что противоестественно.

– Ты должна знать, что от мужчин мы получаем гормоны, которые нам так необходимы. Ты просто обкрадываешь себя. Если увидишь приличного мужика, тащи его в постель, не спрашивая, женат он или холост. А вдруг у вас получится некая гармония, и вы оба поймете, что не можете друг без друга?

Валя как раз вспомнила эти слова, когда она выходила под руку со своим кавалером из метро «Сокол». « Отведу его домой сегодня, и будь что будет, уложу в кровать. Кажись, более года у меня никого не было, я уже чувствую себя не в своей тарелке».

Недалеко от метро они сели на 54 автобус и поехали в сторону Тимирязевской академии. На следующей остановке старичок со старушкой стали выходить, а они заняли их место.

– Ты где остановился? – спросила Валя своего спутника.

– Нигде, – простодушно ответил Володя.

– Как это нигде? Где же ты ночуешь?

– Где придется. В основном на вокзале.

– Ты что – бомж? – с ужасом спросила Валя.

– Еще нет, но скоро им стану.

Валя посмотрела в окно и сказала:

– Приехали. Это остановка «Улица Приорова». У водителя язык отвалился: не объявляет названия остановок.

Володя вышел первым, повернулся и протянул руку спутнице. Валя охотно подала руку. Это была не просто рука, это была мужская рука, на которую она не без гордости опиралась. Сколько раз она выходила одна из автобуса, и ей приходилось прыгать на обе ноги с высокой нижней ступеньки, и никто не подавал руки, не заботился о ней, а это так всегда обидно. А тут: свой кавалер. И, похоже, довольно обходительный.

Они проходили через небольшой скверик и здесь им преградили путь два сопляка.

– Что вам нужно? – спросил Володя.

– Дай на пиво, а если у тебя денег жалко, отдай нам свою сучку, мы ее обработаем, как следует.

– Нате, – сказал Володя, награждая одного кулаком. Мальчик упал навзничь, а второй достал нож.

– Ну, попробуй, кишки выпущу.

Володя молниеносно схватил хулигана за руку, скрутил ее как веревку и наградил мальчишку коленом в подбородок. Мальчишки остались лежать, а Валя с Володей пошли дальше: за сквериком дом ее подруги Нины.

Нина встретила гостей с напускной радостью. Володя помог Вале снять верхнюю одежду, а потом направился в ванную.

– Ты где отхватила такого симпатичного мужчину? – шепотом спросила Нина. – Тебе можно позавидовать. Знаешь, не отпускай его, тащи в постель и сделай все так, чтоб он был без ума от тебя.

– У меня нет опыта, научи.

– Да что там учить? Будь активной, бери инициативу в свои руки, вот и все, – шептала Нина Вале на ухо.

– Но ты же врач…

– О чем вы там шепчетесь? – спросил муж Нины Виталий. Виталий был тоже сельский парень из Костромской области. Носил очки на курносом носе, был несколько широкоскул, и все время шмыгал носом, втягивая вовнутрь мокроту. На фоне Виталия Володя выглядел просто писаным красавцем. Даже у Нины глаза сверкали, глядя на кавалера Вали.

За столом Володя вел себя прилично: пил немного, не хвастал своими достоинствами, проявлял скромность, не перебивал собеседников. Валя заметила, что, выпив немного, Володя оживился и даже похорошел. Он много рассказывал всякие занимательные истории, касающиеся недавней студенческой жизни. Выяснилось, что ему всего двадцать пять. Нина сделала гримасу и покрутила головой, а потом уставилась на Валю. У Вали было розовое личико, а в темных глазах под шикарными бровями и накрашенными ресницами так много ютилось радости, эти глаза просто пели, а потому Нина сделала вид, что ничего не замечает.

«Точно, я тебя сегодня изнасилую», подумала Валя, и горячая струя окатила низ ее живота.

– Позвольте предложить тост за гостеприимных хозяев и за их будущее чадо, поскольку Нина Ивановна обещает наследника. Неопытным глазом это видно. Желаю вам сына. Счастья вам, успехов в личной и общественной жизни, – произнес Володя стоя.

– А я бы еще добавил, – сказал Виталий. – За падение диктатуры наших тупых вождей.

– Молчи! – испугалась Нина. – Ты всегда произносишь неподходящие тосты. Загребут тебя как-нибудь.

– Я не информатор, не думайте и если честно, то я и сам присоединяюсь к этому тосту, – сказал Володя.

– Ну, вот видишь. В нашем полку прибавило. Молодец, Володя. Ты кто по образованию?

– Юрист.

– Работу нашел?

– Ищу.

– Может, я подсоблю. Я же в Кремлевской больнице работаю.

– Был бы очень обязан.

«Все идет к тому, – думала Валя, – что мы с Володей станем одно целое. Но, как бы там ни было, а сегодня ты мой и только мой. Я тебя так просто не отпущу». Она глядела на него почти влюбленными немного чувственными глазами и украдкой стала поглядывать на часы. Стрелки показывали девять вечера. Еще час, и можно собираться. Однако час пробежал быстро, пошел и второй, а Виталий все рассказывал, называя вещи своими именами. Его супруга Нина боязливо поглядывала на мужа, толкала его в бок и даже шептала Вале на ушко, чтоб та успокоила его. Володя с удовольствием участвовал в беседе, подливая масла в огонь, но не был столь категоричным, как хозяин.

И вот, в половине двенадцатого они прощаются с Ниной и Виталием. Нина моргает Вале, Валя пуще краснеет, а ее душа устремляется в облака. На дворе довольно свежо. Огней так много, освещаются даже темные уголки. Володя замедляет шаг и оглядывается вокруг. Это явное намерение увести ее в темный угол и впиться ей в губы. Но к чему на воздухе, когда можно у себя дома.

– Куда мы спешим? – неожиданно спросил Володя.

– Я спешу домой, меня клонит ко сну. Завтра на работу. А ты разве не торопишься?

– Мне некуда торопиться, – говорит Володя.

– Тогда торопись со мной, – произнесла она, загадочно улыбаясь. – Нам еще три остановки.

– Три остановки – куда?

– До моего дома. Ты ведь проводишь меня, верно? Идем, а то опоздаем на автобус. Время уже скоро двенадцать.

– Как же не проводить? Да хоть пешком. И, может быть, меня ждет награда…

– Какая?

– Ну, скажем поцелуй в щеку – это… лучшей награды и быть не может.

– Разберемся, – как—то сухо произнесла Валя.

Вот и пятиэтажный дом из серого кирпича без лифта. А квартира Вали на последнем, пятом этаже. Валя уставилась на своего кавалера, а потом сказала:

– Ну что, бомж, где будем ночевать? – спросила Валя, заканчивая свои слова смехом.

– На вокзале, где еще? – сказал Володя и в его голове не чувствовалось никакой обиды.

– Если будешь хорошо себя вести, я пущу тебя на одну ночь к себе. Родители уехали в деревню, во Владимирскую область, я одна дома. Не боишься меня?

– Лишь бы вы меня не боялись. Мы так мало знаем друг друга… И к тому же, вы для меня так много сделали сегодня, не удобно, право.

– Пойдем, а там разберемся.

У Вали в холодильнике была бутылка коньяка, подарена ей еще осенью ко дню рождения. Она еще раз накрыла стол, и они выпили за знакомство по крохотной рюмочке. Володя долго глядел в ее голодные глаза, потом взял ее за руку и привлек к себе. Она ответила на его поцелуй, как умела, но ему показалось, что в этом поцелуе – вся ее женская сущность, что она голодна, и ему достаточно проявить хоть каплю смелости, и…

Он схватил ее на руки, как чужого маленького ребенка, ожидая, что ребенок начнет брыкаться, протестовать, но Валя обмякла вся, обвила его шею руками и раскрыла губы. Губы оказались мягкими и горячими как огонь, глаза блаженно закрылись, слабый вздох вырвался из груди.

– Туда…, – произнесла она слабым, но страстным голосом, показывая на дверь своей спальни.

Он положил ее на постель в одежде, но она тут же вскочила и стала сбрасывать с себя одежду. Володя последовал ее примеру. Когда он оказался в костюме Адама, она прилипла к его животу и сказала:

– Ты мне сразу понравился. Еще когда мы выходили из метро «Сокол» я решила, что изнасилую тебя. Какой срок я получу за изнасилование?

И она стала толкать его на кровать, чувствуя телом своим, что он уже готов и сможет унести ее на необитаемый остров, где она совершенно потеряет ориентацию и провалится в тартарары. Ни один напиток, ни одна неожиданная радость не может доставить такого удовольствия, какого доставляют люди противоположного пола друг другу. Ей об этом твердила Нина всякий раз, когда они обсуждали того или иного кавалера.

И вот они вдвоем, смотрят друг другу в глаза, не говоря ни слова. Это немой язык любви. Этот язык в застывших глазах, бледных губах, в дрожании рук, которые касаются чужого тела, это слияние тел, за которым наступает агония. Сладко так, что она, словно обезумев, кусает его ниже подбородка, оставляя синие круги на коже, а потом наступает невиданное блаженство и томная слабость. Лень такая, что пальчиком пошевелить невозможно.

– Дорогой ты мой, до чего же ты сладкий, – полушепотом произносит Валя. – И где это ты был раньше?

– И ты такая же сладкая, я даже не мог себе раньше представить, – сказал Володя, прижимая ее к своему разгоряченному телу.

– Мне кажется, я тебя уже очень давно знаю. И если бы ты не был моложе меняна на целых три года, я бы тебя не отпустила больше ночевать на вокзал.

– А причем тут возраст? Говорят, Шекспир был моложе своей супруги на шесть лет и был вполне счастлив. А три года, как три дня. Это пустяк. Кстати женщина всегда может. Она, правда, не всегда хочет, но всегда может, а вот мужчина не всегда может, хоть и всегда хочет.

– Гм, – произнесла Валя. – Я этого не знала. А, пожалуй, это так и есть. А коли так, то мы сделаем следующее. Ты днем занимайся поиском работы, а вечером возвращайся домой. Будем считать, что эта крохотная спаленка не только моя, но и твоя.

Валя была счастлива. Она думала, что всегда будет счастлива. Однако счастье так похоже на капризный цветок: как ни поливай, как ни ухаживай, его лепестки начинают блекнуть, а потом опадать.

Как только вернулись родители, отец Вали, Алексей Григорьевич, сразу высказался негативно по поводу поведения дочери.

– Привела бомжа на мою шею. Не достаточно того, что эта старая кочерга не работает, ты получаешь копейки за свой труд, это уже два рта, а ты еще и третьего привела. Он работает где—то или шляется по улицам?

Дочь заморгала глазками, они вскоре покраснели, она опустила голову, но потом все же набралась храбрости и сказала:

– А что если у меня будет ребенок? ты не думал об этом? И потом мне уже двадцать восемь, или забыл, папульчик мой дорогой? Мы уже заявление подали в загс, это тебе не шуточки. Я хочу иметь свою семью, своих детей. А с работой… ну, как тебе сказать, он юрист, а юристов без партийного билета нигде не берут. Поговорил бы с братом, он – шишка будь здоров, мог бы устроить Володю где-нибудь или взять в свое ведомство.

– Беда мне с тобой, лучше бы ты и вовсе на свет не родилась, клуша. Вон Борька, женился, в клетушке пребывает, дите у них родилось, ему бы здесь пожить хотя бы первое время, ан нет: она бомжа привела, когда мы с матерью отсутствовали. А с братом я говорить не собираюсь, унижаться перед ним не хочу. Брат, вон нос кверху – шишка, а я всего—на всего столяр на заводе Микояна. Поэтому, живи, как знаешь. А если твой бомж так и будет шлындать по Москве в поисках работы, питайтесь отдельно, на свои кровные. Я кормить вас не собираюсь.

Вскоре Валя поняла, что прожить в городе на такую мизерную зарплату, как у нее, очень сложно, или очень трудно одному человеку, а двоим просто невозможно. И отказаться от замужества нельзя: поздно уже. Все сроки женской болезни прошли и ей, как и всякой женщине, стало ясно: она беременна. За сладкими ночами наступают горькие дни.

Володя с утра до ночи бегал по организациям в поисках работы.

– Вы член партии? – задавали ему один и тот же вопрос, не спрашивая даже, есть ли у него паспорт и прописан ли он в Москве.

– Нет, – честно признавался претендент на место.

– Тогда вы нам не подходите.

– Почему? я же окончил советский вуз. Уж лучше бы тогда требовали партийный билет при поступлении в институт.

– Мы с вами не договоримся, – отвечали ему в кадрах.

В одном из многочисленных объявлений, они висели везде для видимости, дескать в СССР нет безработных, рабочие всех специальностей везде не хватает, он прочитал, что требуется рабочий по сцене театра Советской армии.

Уже час спустя он был в театре. Директор театра долго беседовал с ним, не спрашивая о прописке в Москве, но, увидев диплом юриста, отрицательно покрутил головой.

– Знаешь, парень, я тебе скажу честно. Если бы у тебя не было диплома юриста, мы с тобой нашли общий язык. А так, сожалею…

– Но почему же? я не белоручка, трудиться буду в поте лица.

– Нет, ты будешь не только трудиться, передвигать всякие муляжи на сцене, но и подглядывать, кто с кем, на кого директор глаз положил, куда увел ту или иную актрису и строчить, строчить в выше стоящие инстанции. Зачем мне это нужно, ты мне скажи? У нас два анонимщика, выгнать никак не можем. Все, бывай.

Володя возвращался домой поздно и на вопрос жены отвечал одно и то же:

– Мне везде отказали. Вот только в институте имени Сурикова, может, возьмут по рублю в час в качестве натурщика, позировать буду.

– Да ты что, стоило ли учиться пять лет, чтоб стать натурщиком для художника?

Володя, опустив голову, молчал. У него не было ответа на этот вопрос.

Были дни, когда Володя позволял себе роскошь расслабиться: не уходил днем из дома, где он уже был прописан, а слушал музыку. Теща кусала губы и ничего не говорила. Только вечером, когда Валентина и Алексей Григорьевич возвращались с работы, жаловалась:

– Бяда, бяда. Наш зятек совсем разленился: лежал весь день, валялся в кровати и слушал какую-то музыку, а музыка-то—тьфу, такая какофония, уши болят. Я спрашиваю: что это такое, а он смеется и говорит: Бабах, али Бах, лихая яго знаеть. Оказывается, есть такой еврей по имени Бах, лентяй, аки наш зятек, чтоб у его моча не держалась. Хучь бы кровать заправил. Он на шее твоей, доченька, сидит и будет сидеть до глубокой старости, покель ты не согнешься у три погибели. Гони яво, доченька в три шеи, ребятенка твово, мы как-нибудь вырастим.