Читать книгу Прощай, солнце. Книга вторая - Василий Варга - Страница 7

Каждые десять дней заведующие магазинами и торговыми палатками сдавали выручку хозяину. Чаще всего хозяин палатки или магазина сам собирал деньги за проданный товар с покупателя. Власти требовали, чтобы в каждой торговой точке был кассовый аппарат. Но кассовых аппаратов долгое время не было. То их невозможно было подключить, то возникали перебои со светом, то кассиры находились на больничном, а чаще конфликт с властью решался при помощи взятки. Власть как никто была заинтересована в этих злополучных кассовых аппаратах. Пропустив всю выручку через кассовый аппарат, приходилось платить налоги по полной программе. Значит, увеличивалось количество тех, кому надо было платить деньги. Их и без того было много. Конечно же львиную долю выручки забирала команда Тимура. Продавцы, хозяева палаток и магазинов изощрялись как могли, чтобы и самим как—то сводить концы с концами. Русский рубль постоянно обесценивался по отношению к доллару. Поэтому основной валютой в России стал доллар. В описываемое нами время один американский доллар стоил пять тысяч рублей. Затем, когда нули убрали, и пятитысячная банкнота превратилась в пять рублей, один доллар равнялся пяти рублям. Но однажды рубль снова упал в глубокую яму: доллар подскочил с пяти до тридцати рублей. Жизненный уровень населения понизился в шесть раз. Наследники плюгавого, кровавого сифилитика были на седьмом небе от счастья, ведь ленинская установка: чем хуже, тем лучше действовала безотказно. И тут налицо благоприятные условия для захвата власти и открытия заброшенных концлагерей. Но русский народ пережил и этот шок, и не поверил тем, кто сулил рай, а на деле готовил возврат к духовному рабству.

Однако, не будем углубляться в дебри политики, где всегда все безнравственно и зловонно.

Выручка сдавалась в рублях, а затем Борис поручал Жене спуститься в обменный пункт и обменять полную сумку российских банкнот на пачку долларов.

Только один Жуков, заведующий магазином строительных материалов, сдавал выручку в сумме восемь и более миллионов за одну десятидневку. Если эту сумму умножить на три, выйдет двадцать пять миллионов или пять тысяч долларов в месяц.

Все строительные магазины и палатки приносили руководителю бандитской группировки Тимуру доход в двадцать тысяч долларов за десять дней, а в течение месяца шестьдесят тысяч. Тимур дал возможность и Борису Громову увеличить свои доходы: он с магазинов и палаток, принадлежащих Борису какое—то время не брал дань.

У Бориса поневоле возникал вопрос, куда девать деньги. На покупку дома в Испании, или во Франции он пока не решался, а особняк по Калужскому шоссе только строился и то очень медленно. А от строительства дома по Минскому шоссе он отказался. В его распоряжении на это время было свыше полутора миллиона долларов. В банке он держал только незначительную сумму. Что-то он не доверял этому банкиру еврею Гусинскому. Многие ведь попались на удочку знаменитого Мавроди. И очень хорошо. Некоторое время спустя Гусинский смазал пятки салом и очутился, кажись в Израиле.

Около пятисот тысяч Борис хранил в сейфе на работе. Остальную сумму не знал, куда деть. И прятал каждый раз на новом месте. Даже в гараже под дощатым полом в специально оборудованном бетонном колодце. Здесь было много работы и эту работу нельзя было поручить кому-то. Пришлось все делать самому и то не в любое время. Его гараж находился под землей в специальном бункере, но ведь там были и другие гаражи. Сделать такой бетонный колодец было непросто.

– Что это ты там сверлишь? – спрашивал его сосед по гаражу Капустин. – Ведь здесь уже все сделано.

– Мне нужна дополнительная полка, – врал Борис, прикрывая дверь, чтоб сосед не мог заглянуть внутрь.

– Небось, золото решил припрятать. Вы, бизнесмены, не знаете, куда девать деньги. Бедным помогали бы. Не мешало бы вспомнить о том, что в России когда-то были меценаты. Они содержали театры, финансировали высшие учебные заведения, строили школы, помогали бедным. Это были люди высокого полета, а вы… мелкота, одним словом. Вы ездите за границу с очередной любовницей и там для шика снимаете целый зал в дорогом ресторане на двоих, а иностранцы, глядя на вас, не только охают от удивления, но и крутят пальцем у виска, давая понять, что у вас не все дома. Согласись, Борис: у нас какой—то дикий капитализм. Если никаких изменений не произойдет, к власти вернутся коммунисты – головорезы во главе с этим колуном Зюзюгановым. Ельцин правильно сделал, что ушел добровольно, он свою роль сыграл и на том спасибо.

Борису ничего не оставалось, как кивать головой. То, что говорил сосед Капустин, было горькой правдой и тут возразить нечем.

Борис отказался строить бункер в гараже и прятал деньги под полом в спальне. Но и здесь не было полной надежды, что кто-нибудь не явится в черной маске и не скажет: жизнь, или кошелек.

Иногда он отправлялся в продовольственные магазины, где бродили старики и старухи в поисках самого дешевого мяса, преимущественно костей, дешевого хлеба и макарон и раздавал по сотне две рублей каждой старушке. Отказывались только некоторые, большинство брали и целовали руку. Но это копейки. А увеличить сумму не мог, это вызвало бы удивление и непонимание толпы, и возможно кончилось бы приводом в милицию. Откуда деньги, не ограбил ли банк, либо кассу в крупном магазине в конце рабочего дня. Таких случаев ведь было и есть слишком много по Москве.

Жаль, что Люда занемогла, она уже бралась за благотворительную деятельность, но израсходовала слишком мало, всего каких—то семь тысяч долларов. И тут болезнь ее скрутила.

Переходя трамвайную линию у Черемушкинского рынка, он прочитал объявление на электрическом столбе о том, что производится набор в элитную школу с усиленным преподаванием отдельных предметов на английском языке. Он машинально извлек ручку из портмоне, и тут же записал номер телефона этой школы.

«Может, пригодится, когда», подумал Борис укладывая записную книжку в сумку. У него было очень много телефонных номеров в записной книжке, и телефон элитной школы сразу затерялся.

«Что же делать, куда девать деньги? Надо бы вкладывать в недвижимость, это был бы самый разумный выход, но кто может дать гарантию, что через несколько лет власть не национализирует так называемый частный капитал? А если победят коммунисты? О, тогда не только все отдашь добровольно, но и будешь искать норку, куда бы спрятаться, как прячется мышь от кошки. Да коммунисты и в норке тебя найдут, извлекут и отправят в Сибирь на стройки коммунизма, откуда живым не вернешься. Было уже это. Надо что-то припрятать в иностранном банке, но как это сделать? Нет пока опыта, нет связей. Если только прокурор Дупленко подскажет, сведет с кем-то. Отдам я ему десять— двадцать тысяч долларов, Бог с ним. Услуга за услугу. А пока, пока в селе „Красном“ на берегу Пахры, где строится дом, спрячу триста тысяч под фундаментом все того же гаража. Сторожа отпущу, а сам покопаюсь».

Эта мысль так завладела его умом, что он в ближайшее воскресение, набив полную сумку долларами, сел за руль и отправился в село Красное, где в полутора километра, на берегу речки Пахры строился его особняк. Проехав путь, длиной в сорок пять километров по Калужскому шоссе, он свернул налево и остановился возле своего будущего особняка.

Сторож, пьяный в дым, сидел на деревянной скамейке с опущенной головой и ругался матом. На его оплеванную бороду садились не только комары, но и мухи. Он уже перестал размахивать руками, поняв, что это бесполезно. Комары, как и всякая мелкая мошкара, липли к его губам в основном из—за запаха алкоголя. Мало кто знает, что мошкара страх как любит алкоголь. Она так жадно тянет эту жидкость до тех пор, пока не насытится, а потом тут же и погибает.

– Здорово, Аким Акимович!

– Здоров, здоров! Послушай, у тебе бутылка есть? – спросил сторож.

– Аким Акимович, кажется, вам достаточно, кроме того, вы на работе, – как же так? Я тут мог дом поджечь, а вы и не ведали бы.

– А ты кто такой буш? Ежели не нальешь стаканчик – пшел отселева к ядреной бабушке.

– Вы что, не узнаете своих? Вот это да! – произнес Борис, все еще улыбаясь.

– Петрович, что ли?

– Он самый.

– Слушаюсь ваш благородие! – произнес сторож, вставая и вытягиваясь в струнку. – Мы, значит, тут, малость, тяпнули по случаю дня рождения моего кореша Васьки…, царствие ему небесное, как говорится. Помер он, значит, год тому назад. Вот мы с ево женой Клавдией пригубили малость… керосина собственного производства. Так-то, ваш бродь. Чеснок-то есть, ваш бродь? Виноват, ваш бродь, простите, ваш бродь. Больше такое никада не повторится, вот те крест, ваш бродь.

Борис извлек головку чеснока, отрезал кусочек сала, он тоже любил эту закуску после водки на свежем воздухе.

Сторож отщипал несколько зубчиков от головки, тут же закинул в рот и стал жевать.

– Абшшш! – в нос шибануло. – Дай стаканчик водочки, вашбродь. Я готов доказать, на что я способен, только не выгоняй, ваш бродь. Жена домой не пустит.

– Вот тебе, Аким Акимович, – сказал Борис Петрович, скручивая комбинацию из трех пальцев.

– Значит, увольняешь, ваш бродь. Но учти, ваш бродь, я веревку на себя накину, и тогда тебе мою семью содержать придется. А так я тяпну разок, мозги прочищу, энергия появится, и я буду настоящим сторожем. Ни один кирпич отселева никто не утянет, ваш бродь.

– Хорошо, пятьдесят грамм получишь и пойдешь домой отсыпаться, а к вечеру, чтоб здесь был. Я пока посторожу вместо тебя.

– Ну, сказал ваш бродь! Но ежели так, тады я тебе девку, бывшую лучшую доярку пришлю. Круп у нее, как тачка. Увидишь – закачаешься от удовольствия. Спасибо, ваш бродь. Апчхи! Ну, тады я, значит, пошел. А девку пришлю, в знак благодарности, так сказать, за зубчик чеснока, она конечно, больше стоит, но тебе… по блату пришлю.

По забывчивости Аким Акимович не застегнул пряжку на брючном ремне, и у него стали сползать штаны. Поэтому он сделал несколько шагов вперед и свалился. Будить сторожа было бесполезно, и Борис пошел осматривать место, куда можно было бы на время захоронить часть капитала. Фундамент будущего дома, в том числе и гаража, был давно сооружен и забетонирована вся площадка, а для того, чтобы продолбить небольшой колодец, требовалась техника, но не железный лом с лопаткой, который привез с собой Борис. Выкопать такой колодец можно было только с внешней стороны дома и то на некотором расстоянии от фундамента. И этот вариант не подходил. И в машине потайного места нет, а потом машину могут угнать вместе с деньгами.

«А что если раскидать эти триста тысяч? скажем, сто Диме, он все собирается купить завод по производству металло-хозяйственных изделий. Сто отдам тестю, он может держать их у себя на квартире, здесь в Москве, либо в Донецке. Он не похож на бизнесмена, к нему не придут грабители в двенадцать ночи и не скажут: жизнь или кошелек. А сто…, куда же девать эти сто тысяч? Если бы мои однокурсники собрались вместе, я бы раздал по пятерке каждому, нет, по пятерке не хватит, по три, по четыре тысячи долларов на брата, но ведь они разбрелись, кто куда, не соберешь за всю жизнь».

Борис достал свой мобильный телефон и позвонил Диме. Дима был в это время в объятиях одной молодой особы, бормотал что-то невнятное, но затем его подружка схватила трубку и сказала:

– Борис Петрович, вы извините его, он малость накурился, это я его угостила, и мы оба кайфуем. Сегодня он не сможет вам быть полезен, даже я не могу разбудить в нем мужчину, но завтра…, завтра он в вашем распоряжении. Меня зовут Матильдой, будем знакомы. – И повесила трубку.

Имя Матильда вызвало у Бориса некое странное и в то же время приятное воспоминание, ведь так звали девочку хозяйки Веры, у которой он снимал комнату еще задолго до поступления в университет. И картины прошлой жизни еще до поступления в университет предстали перед ним с такой яркостью, что не хотелось ничего делать и он сел на пень, прогретый солнцем, уронил голову на ладони рук, и переселился в ту жизнь, жизнь двадцатилетней давности. Тогда он приехал в незнакомый город, где у него не было ни одной близкой души, и бросился на поиск комнаты, или хотя бы койки. Город, в котором производилось большое количество оружия для советской армии, призванной «освободить» все человечество от капиталистического ига, во имя построения светлого будущего, считался закрытым, и любому приезжему парню трудно было найти пристанище и тем более получить прописку.

Он бродил целую неделю по окраинам города в бесполезном поиске жилья и везде получал отказ. Потеряв всякую надежду и убедившись, что дальнейшие поиски бесполезны, уже будучи усталым и изможденным, будто неудаче назло, зашел еще в один дом старой постройки, обмазанный глиной и покрашенный в разные тона. Хозяйки дома не было, но на площадке катался маленький пяти—шестилетний ребенок на детских качелях.

– Ты девочка или мальчик? – спросил он ребенка.

– Я девочка и зовут меня Матильда. Я хорошая, послушная девочка, идите, я и вас покатаю.

– Спасибо, ты просто молодчина Матильда. А где же твоя мама?

– Посидите здесь на лавочке, я сбегаю к дяде Леше и позову маму, она тама.

Маленькая Матильда выскочила в калитку, и вскоре вернулась с матерью, держа ее за руку.

– Мама, это хороший дядя, он к тебе пришел, возьми его к нам, пусть он мне будет за папу.

– Не болтай глупости, – сказала мать, оглядывая непрошеного гостя.

– Я хотел бы снять у вас комнату, а то и койку, мне много не нужно, – сказал Борис. – Я не пью, не курю и глупостями не занимаюсь.

– Мы вместе будем глупостями заниматься, – сказала маленькая Матильда. – Мы будем играть в куклы.

– Не знаю, чем вы так понравились этому ребенку, – сказала хозяйка, тетя Вера. – Идите, живите, что с вами поделаешь.

Борис прожил год, а затем перебрался в общежитие университета. Матильда так привязалась к нему за это время, что когда он перебирался в общежитие, скрестила ручки на его затылке и не разжимала до самой калитки.

– Матильда, я приеду к тебе в следующее воскресение.

– Если ты не приедешь, мы с мамой разыщем тебя и поселимся в твоем доме, – сквозь слезы угрожала Матильда.

Борис навещал Матильду не реже одного раза в месяц, играл с ней в куклы, брал за руки и кружился перед домом на площадке, а она верещала на радостях и называла его папой.

– Когда я вырасту и стану совсем взрослой, ты будешь звать меня мамой, согласен?

– Конечно, согласен, – всякий раз отвечал Борис.

Когда Борис окончил университет, Матильде было тринадцать лет. В этом возрасте она уже стеснялась его, но ее черные как уголь глаза, задерживались на его лице дольше обычного, в них была какая—то уже не детская святая мольба, а когда он прощался с ее матерью и говорил: до свидания, Матильда, эти глаза краснели, и Матильда старалась захлопнуть калитку, и убежать в дом.

«Сколько теперь ей? пятнадцать, шестнадцать. Должна ходить в восьмой, а то и в девятый класс. А что если ее устроить в эту престижную школу, где учатся дети новых русских? Если будет хорошо учиться – отправлю ее в Англию. А почему бы нет? что мне это будет стоить? пустяки. А деньги придется везти обратно. Не получится здесь никакого тайника».

Борис вернулся домой ни с чем. У него было дурное настроение и неважный сон. Где-то около двух часов ночи в голову пришла хорошая идея: сделать в багажнике машины еще одно дно и также покрыть его ковриком. И вот там-то можно спрятать хоть десять миллионов долларов. На машину надо поставить новейшую сигнализацию, но немного поцарапать крышу и бока, чтоб не бросалась в глаза, ставить на платную стоянку, а дома в гараже. Но есть еще проще вариант. Оставить покарябанную машину в гараже, а для езды купить новую.

«О, слава Богу, башка еще варит», сказал он себе, повернулся на бок и крепко заснул.