Читать книгу Флаг миноносца - Юлий Анненков - Страница 14

По дороге в часть хмель быстро выветрился из головы Сомина. Остались только тяжесть и ощущение непоправимого несчастья. Не оглядываясь по сторонам и не думая о врагах, которые подкарауливают под каждым кустом, он быстро дошел до села, но здесь ждала его новая беда. Дивизиона не было. Он пробежал через все село и, задыхаясь, остановился у крайней избы, потом медленно побрел обратно.

Дивизион ушел. Но куда? Во всех направлениях снег был изрезан глубокими следами колес. Только жирные масляные пятна остались от десятков машин, которые еще так недавно были здесь.

Усилием воли Сомин заставил себя успокоиться. Надо принять решение. Конечно, он отсутствовал не полчаса, а добрых три. Дивизион за это время мог уйти очень далеко, и все-таки догнать его можно. Догнать во что бы то ни стало! Потом – все что угодно! Пусть судят, но пускай никто не считает его дезертиром. Это слово резануло Сомина, как удар кнутом по глазам. А ведь он в самом деле дезертир! Каждый боец на фронте, находящийся в самовольной отлучке, – дезертир.

Он пытался определить по следам, в каком направлении ушли машины, но луна то и дело скрывалась в волнах бегущих облаков, и никак нельзя было разобраться в путанице следов.

«Дезертир всегда бежит от линии фронта. Значит, я должен идти к передовой!» – решил Сомин. И он зашагал в ту сторону, где временами низкие облака освещались артиллерийскими вспышками.

В расстегнутом полушубке, то и дело проваливаясь в снег, глотая ртом морозный воздух, он шел по целине, инстинктивно пряча замерзшие руки в рукава. Меховые варежки торчали из его карманов.

Наконец Сомин выбрался на шоссе. Он увидел грузовики с солдатами и пешие подразделения, заиндевевшую конницу и пушки на прицепе у тракторов. Все это безостановочно двигалось в ту сторону, где, по предположению Сомина, находилась линия фронта.

– За ними! За ними – к передовой! – Но силы изменили ему. В полном изнеможении Сомин привалился к телеграфному столбу, а над ним ветер играл в туго натянутых проводах: «Дез-з-з-ертир… Дез-з-з-ертир…»

И вдруг Сомин увидел грузовик с белым якорем на дверце кабины. За ним шли другие такие же ЗИСы, груженные знакомыми длинными ящиками.

– Это – наши! Везут боезапас в дивизион! – Он кинулся чуть ли не под колеса машины, схватился за борт и спотыкаясь побежал рядом.

Водитель затормозил. Из кабины выглянул знакомый Сомину начальник боепитания инженер-капитан Ропак.

– Вы с ума сошли! – закричал он. – Что вы здесь делаете?

– Мне в часть! Скорее в часть! – задыхался Сомин. – Я – в кузов, на ящики…

Капитан Ропак помнил этого зенитчика – совсем еще мальчишку, черноволосого сероглазого сержанта, обычно выдержанного и спокойного. Что с ним произошло?

Не отвечая на вопросы, Сомин карабкался в кузов.

– Куда вы лезете, черт вас возьми?! – Ропак схватил Сомина за ремень. – Вы не усидите там, наверху. Полезайте в кабину, простудитесь!

Он потеснился, и Сомин влез в кабину, не веря своему счастью. Замерзшими пальцами он взял папиросу, предложенную Ропаком, и жадно затянулся, наслаждаясь нахлынувшим вдруг спокойствием и теплом.

Дивизион оказался совсем близко, в поселке у железнодорожной станции. Доехали за полчаса. Сомин еще издали увидел свое орудие, но обошел его стороной.

Яновский сидел в избе за кружкой холодного чая. Перед ним лежало письмо из дома. Жена сообщала, что племянник Коля, который вырос у них на глазах, убит несколько дней назад на волоколамском направлении. Его мать еще не знает об этом. Как ей сообщить? Яновский любил сестру особенной, отцовской любовью. Всю жизнь он привык заботиться о ком-нибудь. Глаша всегда казалась ему маленькой девочкой, даже когда она вышла замуж за его однополчанина. «Надо написать ей. Чем скорее, тем лучше», – решил он и потянулся к своей полевой сумке, лежавшей на краю стола.

– Товарищ гвардии батальонный комиссар! К вам сержант из зенитно-противотанковой батареи, – доложил ординарец, – вроде как не в себе. Впустить?

Сомин остановился на пороге.

– Слушаю, – сказал Яновский.

– Я не дезертир, – произнес Сомин заранее заготовленную фразу.

Комиссар отодвинул от себя полевую сумку и начал ходить из угла в угол.

– Еще что скажете, Сомин?

Сомин рассказал все. Это было очень трудно. И Яновский понимал, как трудно этому юноше открыть чужому человеку и начальнику свой позор и свою боль.

В штаб уже было доложено, что сержант Сомин исчез. Бойцы, посланные на поиски, вернулись ни с чем. Земсков порывался ехать сам, но ему не разрешили. Арсеньев бросил коротко: «Когда приведут, немедленно под арест. Сопроводительную – и в трибунал». Собственно говоря, Сомин отсутствовал только два часа сверх разрешенного ему получаса, но за это время дивизион успел сменить исходные позиции. А что, если бы за эти два часа дивизиону пришлось побывать в бою? Кто командовал бы орудием Сомина? Могло бы случиться и так: весь расчет погиб, выполняя боевую задачу, а командир орудия остался цел и невредим, потому что он в это время отсутствовал.

Последнее предположение Яновский высказал вслух:

– Могло так быть?

– Могло.

Сомин смотрел прямо в глаза Яновскому и видел в них свой приговор.

– Кому мне сдать оружие, товарищ комиссар?

Яновский молчал несколько секунд. За эти секунды он успел представить себе всю короткую безоблачную жизнь этого мальчишки, который был ровесником Кольки. Это – первое большое потрясение в его жизни. Выйдет ли он из него закаленным, полным внутренней убежденности в том, что надо искупить свою вину, или просто решит: повезло?

– У меня просьба, товарищ комиссар, – с трудом вымолвил Сомин, – оставьте мне морскую форму. Где бы я ни был… Я пойду туда, куда вы меня пошлете, но и там я буду считать себя в нашем дивизионе.

Яновский покачал головой:

– Нельзя. Это все равно как если бы вы попросили дать вам с собой лоскут флага миноносца. Вы – умный парень, Сомин. Мне вам нечего объяснять. Подумайте обо всем сами. О вашем поступке по отношению к нашей части и о том, как вы обошлись с вашей знакомой девушкой. Идите доложите лейтенанту Земскову, что вы прибыли, а там поглядим.

Сомин уже выходил из комнаты, когда комиссар снова остановил его:

– И не делайте глупостей! Вы их натворили достаточно. Теперь умейте держать ответ, как положено моряку. Наше главное дело – воевать, гнать немцев от Москвы!

Может быть, Сомину показалось, что в глубине глаз Яновского заиграла чуть заметная улыбка? Может быть, показалось, что его назвали моряком? Неужели комиссар сумел прочесть мысль, мелькнувшую в уме Сомина: «Выйти сейчас из избы и… Ничего нет. Ни Маринки, ни части. А отец и мать? Им сообщат, что я – преступник, отдан под суд. Не лучше ли сразу, пока наган еще при мне?»

Какой нелепой кажется сейчас эта мысль! Гнать немцев – вот что главное! Все остальное – второстепенно. Гнать от Москвы фашистов!

– Разрешите идти в подразделение, товарищ комиссар?

– Идите.

Яновский тут же сообщил Арсеньеву о том, что он отменил его распоряжение и отправил Сомина на боевой пост. Казалось, с таким трудом налаженные отношения между командиром и комиссаром будут безвозвратно испорчены. На мгновение Яновский усомнился в том, стоило ли из-за одного сержанта рисковать единством в командовании части, да еще накануне серьезных боев! «Нет, мы с Арсеньевым все равно будем заодно, потому что цель у нас одна, – решил Яновский, – но никогда, ни в каком вопросе я не буду действовать вопреки своей совести. Сомин в армии без году неделя. Он уже успел научиться многому. Он не трус, не подхалим, не трепещет за свою шкуру. Это – честный человек, который дорожит службой в морской гвардии. Мы, бесспорно, воспитаем из него командира. Надо лепить человеческий характер, строить его, как дом, кирпич к кирпичу, а выбросить – проще всего».

Арсеньев стоял, опершись сжатыми кулаками о стол. Челюсти его напряглись, глаза посветлели от гнева.

– Может быть, ты возьмешься командовать дивизионом? – спросил он. – А мне оставь пятерых с лидера и мой флаг.

«Самого тебя еще надо воспитывать, тебя – героя, боевого флотского командира! – думал Яновский, глядя на него. – Что же говорить о мальчишке? Кто сразу родился готовеньким, отшлифованным, отполированным?»

– Нет, дорогой друг, – произнес он вслух, – литейного цеха мало. А токари, фрезеровщики, шлифовщики для чего?

Он сдержал негодование, которое нарастало в нем против Арсеньева.

– Слушай, Сергей Петрович, нас обоих послала на сухопутный фронт партия, послало наше правительство, наше командование, так что нервам своим воли не давай. Не к лицу это тебе. А таких, как Сомин, у нас полдивизиона. И все-таки будет у нас отличная боевая часть под твоим командованием.

– Ты отменил мой приказ, – тихо сказал Арсеньев, изо всех сил закусывая незажженную папиросу.

Яновский щелкнул зажигалкой:

– Прикуривай! Плохо ты помнишь свои приказы. Ты сказал: «Приведут – отправить в трибунал». Так? А его никто не приводил. Сам бежал за дивизионом изо всех сил. К передовой бежал, аж чуть сердце не лопнуло. Хуже смерти для него мысль, что выгонят из части. Разве можно отдавать таких людей?

В дверях показался офицер связи. Он принес пакет. Арсеньев рванул его по диагонали, прочел и сказал:

– В шесть утра – играем! Три дивизионных залпа. Вот сюда! – Он указал точку на карте, и оба они склонились над ней. Теперь обоими владела только одна мысль: гнать немцев от Москвы! Все остальное казалось мелким и не заслуживающим внимания.