Читать книгу Флаг миноносца - Юлий Анненков - Страница 7

Уже в первый день Володя обратил внимание на то, что здесь очень часто упоминают какую-то Раису. Что бы это могло значить? Кто такая эта женщина? Некоторые почтительно именуют ее Раисой Семеновной.

На складе новоприбывшим выдавали оружие. У порога матрос вскрывал широким штыком ящики. Там, завернутые в промасленную бумагу, лежали гранаты. Прямо на полу высились штабеля цинковых коробок с патронами. У стены синели стволы карабинов.

С неба падали редкие снежинки. Они залетали в распахнутые двери склада и оседали звездочками на вороненой стали, покрытой толстым слоем смазки.

– Мороз, однако! – Кладовщик подул на красные руки и снова стал вынимать гранаты из ящика. – Расписывайся, Сомин, получаешь на весь расчет: восемнадцать гранат РГД, запалы к ним, а эти держи отдельно, по дороге занесешь Шацкому. Знаешь его?

– А где этот Шацкий?

– Там, у Раисы. Смотри, куда показываю!

– Где? – Володя посмотрел, но не увидел никакой Раисы. Три или четыре матроса стояли рядом с громадной машиной, скошенной спереди назад. Вся ее верхняя часть была покрыта брезентовым чехлом.

Сомин не стал задавать вопросы. Он пошел, куда указывали, передал взрыватели, потом спокойно свернул самокрутку и чиркнул спичкой. Шацкий – здоровенный матрос с открытой, несмотря на мороз, грудью – вырвал папироску из рук Сомина:

– Не курят у Раисы. Не знаешь, что ли, салага!

– Ты, полегче на поворотах!

– Иди, иди! – Шацкий притоптал папироску ногой. – В следующий раз закуришь здесь – банок нарублю! – беззлобно добавил он.

Под приподнятым брезентом раздался смех. Сомин заглянул туда. Он увидел какие-то железные балки. Сверху на них лежали длинные, почти в человеческий рост, матовые снаряды с хвостовым оперением. Они напоминали изображение межпланетного корабля из фантастического романа. Двое матросов возились с отвертками и ключами… Шацкий уже забыл о Сомине. Его голос раздавался из высокой кабины автомашины:

– Рубильник выключи! Проверьте контакты!

Сомин не стал больше задерживаться. «Так вот оно что!» Когда-то до войны он слыхал о проектах электропушки. «Должно быть, это она и есть. Здорово придумали: Раиса Семеновна! А почему не Мария Ивановна?» И вдруг он вспомнил о «бешеной артиллерии»: «Ну конечно, это она! Вот здорово!»

Пересекая наискосок широкий двор, он прошел мимо трех таких же машин. Лейтенант Николаев ответил на четкое приветствие Сомина и крикнул кому-то ту же фразу, которую только что произнес Шацкий: «Выключить рубильник! Проверить контакты!» Поодаль стояли еще четыре машины под чехлами. В стороне выстроились полуторки, груженные длинными ящиками. Около них вышагивал часовой.

«Интересно, почему именно меня послали расписываться за гранаты? – размышлял Сомин. – Ведь есть командир орудия, старшина Горлопаев». Горлопаев произвел на Сомина неважное впечатление. Артиллерийских команд он не знал. Ребята все время путались в установке данных. «Крику много, а толку мало. Вот это уже не по-флотски», – решил Сомин. Весь расчет был из сухопутных частей. Левый прицельный, Белкин, спокойный и сосредоточенный парень, ловко справлялся с установкой курсового угла, а правый – Писарчук, прибывший вместе с Соминым, никак не мог понять путаных объяснений Горлопаева. Командира батареи Сомин еще не видел. Говорили, что он в госпитале.

Володя передал гранаты и запалы Горлопаеву и хотел уже взобраться на платформу грузовика, где была установлена знакомая автоматическая пушка, но командир орудия послал его к комиссару:

– Срочно вызывает. Бегом!

В штабе стучала машинка. Писарь заливал красным сургучом объемистые пакеты. Из полуотворенной двери кабинета командира части доносились голоса:

– Это будет неправильно, Сергей Петрович! Так нельзя. Ты ж коммунист!

– Я, Владимир Яковлевич, действую, как привык на флоте, и ты мне…

Дверь захлопнулась. Спустя несколько минут вышел комиссар Яновский. Щеки у него были красные, брови насуплены.

– Товарищ гвардии батальонный комиссар, гвардии сержант Сомин по вашему вызову явился!

Комиссар перестал хмуриться:

– Это хорошо, что явился. Только являются обычно чудотворные иконы или образ любимой девушки во сне, а гвардии сержанты по вызову начальника прибывают. Садитесь, Сомин.

Машинка перестала трещать. Яновский осмотрел Сомина с ног до головы:

– Бляха у вас не начищена, пуговицы тоже. Надо относиться с уважением к своей форме.

– Некогда было, товарищ комиссар. С утра пошел на склад…

– Не перебивайте. Сейчас у вас времени будет еще меньше. Вы назначены командиром зенитно-противотанкового орудия, а Горлопаев – старшиной батареи. Справитесь?

Сомину стало страшновато. Ведь он ни разу не вел огня из орудия, устройство его знает главным образом теоретически, и потом, будут ли его слушаться бойцы? Но гордость не позволила сказать об этом комиссару. Он ответил уверенно и даже развязно:

– Справимся, товарищ гвардии батальонный комиссар! Прикроем вашу Раису Семеновну.

Лицо комиссара снова стало суровым.

– Никакой Раисы Семеновны нет. Забудьте это!

– А как же называть эту самую электропушку?

Комиссар прошелся по комнате.

– Товарищ Сомин, нашему дивизиону моряков доверили новое мощное оружие. Придет время – вы узнаете его устройство, и не повторяйте глупых названий, потому что они могут помочь врагу узнать наш секрет. Есть одно название: боевые машины. Ясно? Теперь о вас. Знаю, что вначале будет трудно. Поможем. Ведь вы комсомолец, товарищ Сомин?

Снаружи раздался протяжный рокочущий гул, словно вспыхнула целая тонна кинопленки. Комиссар изменился в лице и, схватив фуражку, выбежал из штаба. Начальник штаба, долговязый майор Будаков, расправил рыжие усы, неторопливо надел шинель и тоже пошел к дверям.

– Пойдемте, сержант, – сказал он, – там, кажется, что-то произошло.

Случайный выстрел из боевой установки взбудоражил весь дивизион. Звонили телефоны, из города примчалась машина с незнакомыми военными. Вокруг выстрелившей установки, покрытой обгорелым брезентом, стояли командиры и матросы. Бледный старшина 2-й статьи Шацкий не мог ничего объяснить. Они тренировались, как обычно. К орудию никто из посторонних не подходил. И вдруг – выстрел. Снаряд, прорвав брезент, скользнул над крышами и исчез. У Шацкого дрожали руки. Он сразу сгорбился и поник. Санитары увели под руки бойца, у которого при выстреле было обожжено лицо.

– Довоевался, матрос! – сказал Будаков, засунув жилистую руку за борт шинели. – Арестовать!

Дежурный по части подтолкнул онемевшего Шацкого:

– Сдайте наган, Шацкий. Пошли!

Командир и комиссар осматривали выстрелившую установку. Уже стало известно, что снаряд, к счастью, упал на пустыре. Он не взорвался, так как предохранительный колпачок не сняли, но все-таки то, что произошло, было ужасно. Еще не вступив в бой, дивизион имел чрезвычайное происшествие, да еще какое: выстрел в Москве из секретного оружия!

В кабинете командира части майор Будаков говорил, ритмично постукивая ладонью по столу:

– Вывод ясен. В дивизионе орудует враг. Я считаю: первое – пока прекратить занятия на боевых машинах; второе – проверить через особый отдел весь командный состав, а командира батареи Николаева отстранить – до выяснения.

Арсеньев с трудом скрывал свое волнение. Он знал, что, если даст себе волю, им овладеет приступ неудержимой ярости, и тогда сгоряча можно наделать бед. Пусть выскажет свое мнение комиссар.

Но и комиссар молчал, желая прежде выслушать командира. Они внимательно присматривались друг к другу уже около месяца, с тех пор как им поручили возглавить гвардейский дивизион. Арсеньев все время ждал, что комиссар попытается ограничить его права. Он очень резко реагировал на каждое замечание, хотя в глубине души понимал, что комиссар большей частью прав. Так было, когда встал вопрос о пополнении дивизиона из сухопутных частей.

Арсеньев возражал:

– Я привык иметь дело с моряками.

– Вот ты и преврати в моряков этих сухопутных артиллеристов, зенитчиков, шоферов, – спокойно говорил комиссар. – А когда понесем потери в бою, тоже будешь ждать пополнения с флота?

Победа осталась тогда за комиссаром. Начальник штаба Будаков обычно не поддерживал Яновского, а наедине с ним не упускал случая отметить какую-нибудь оплошность командира.

– Пойми, Александр Иванович, – спокойно объяснял комиссар, – Арсеньев – наша гордость. Лучшего примера для матросов не найдешь. Человек он геройский, к тому же очень способный. Наше дело – возможно выше поднять авторитет командира, а недостатки есть у каждого. Горяч? Знаю. Суров, даже мрачен не в меру, но и это понятно после всего пережитого. А то, что взыскателен и строг, – хорошо! И ты мне плохо о командире не говори.

Арсеньев не знал об этих разговорах и опасался, что комиссар поддержит позицию начальника штаба. «Сейчас комиссар выступит против меня, – думал он, – но Николаева я не отдам, а прекратить занятия не позволю даже на один день».

Яновский наконец начал говорить, и Арсеньев сразу понял, что комиссар одного мнения с ним.

– Ты, Александр Иванович, проявляешь не бдительность, а мнительность. Нельзя отстранять боевого моряка Николаева. Занятия нужно не прекратить, а усилить, потому что не сегодня завтра – в бой.

Так и решили. Только поздно ночью комиссар зашел в комнату Арсеньева. Командир не спал. Вот уже много часов он пытался выяснить причину случайного выстрела. Яновский сел рядом с ним:

– Вот что, Сергей Петрович, виноваты мы с тобой оба, потому что оба отвечаем за дивизион. Машина была, видимо, в порядке. Ее накануне проверяли. Будем считать, что Шацкий не выключил рубильник. С командира установки его придется пока снять, но чует мое сердце – здесь что-то есть. Будем смотреть в оба. А сейчас иди-ка ты спать. Все равно ничего не придумаешь.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Но оба так и не спали до утра.