Читать книгу История книги от ее появления до наших дней. История книги на Руси (сборник) - А. А. Бахтиаров, Э. Эггер - Страница 7

Временная скудость папируса даже на берегах Нила, – Замена бумаги дощечками и обломками глиняной посуды. – Бедный учёный принуждён писать свои сочинения на обломках своей столовой посуды. – Истреблённые огнём библиотеки в Александрии, Риме и Лионе. – Свёртки папируса, найденные в библиотеке Геркуланума. – Стеснение при Цезарях свободы письма. – Книги, истреблённые или сожжённые по повелению сената.

До сих пор мы почти исключительно видели только возрастающее процветание литературы и книжной торговли, но правдивый историк не должен умалчивать и об их злоключениях.

Многочисленны и разнообразны были они.

Если никогда не ощущался недостаток в мысли, составляющей существенный материал книги, то в материале коммерческом и промышленном, бумаге, не раз чувствовали нужду как писатели, так и книгопродавцы. По-видимому, на неё всегда стояла довольно высокая цена. Во времена Перикла, в самый блестящий век эллинской цивилизации, лист бумаги средней величины стоил около четырёх франков на нынешние деньги, т. е. столько же, сколько ныне стоят почти полтораста листов бумаги средних размера и качества. Это подтверждает нам один афинский документ, относящийся к 410 году дохристианской эры: счёт расходов, сделанных на постройку знаменитого храма Эрехтея, одного из красивейших зданий афинского акрополя. Поэтому для сочинений, не требовавших слишком много места, нередко употребляли легкие деревянные дощечки. От таких дощечек осталось несколько обломков, из которых один сохраняется в витринах луврского египетского музея, в Париже. Такой же обычай существует ещё и ныне у мусульманских народов в Африке и на Востоке.

В Египте, главном и, может быть, единственном средоточии приготовления папирусной бумаги, это драгоценное растение, подобно всякому другому, было подвержено переменчивости времён года. Были годы урожайные и были годы неурожайные. Вследствие этого иной раз ощущался недостаток бумаги, который не всегда возмещало приготовление более дорогого пергамента. Было по крайней мере два случая, когда ощущался недостаток в бумаге: один – при Дарие Охусе, и другой – в царствование императора Тиберия. В этом последнем случае, когда единственной причиной бедствия, может быть, было замедление подвоза из Александрии, недостаток бумаги принял размеры настоящего бича для столицы мира; возникли бы серьёзные смуты и, может быть, опасности для общественного спокойствия, если бы не поручили тогда третейским судьям распределение, соответственно потребности и спросу, того малого количества, которое Египет прислал в итальянские порты.

В наших нынешних музеях есть другие свидетельства, – и для нас очень странные, – скудости папируса даже на берегах Нила. Некоторые рукописи на папирусе, происходящем из Египта, представляют собой что называется, опистографы, т. е. они написаны с обеих сторон, и написанное на обороте представляет совсем другой по содержанию текст против написанного на лицевой стороне: например, семейные письма или хозяйственные счета на обороте трактата об астрономии или диалектике. Это делалось, очевидно, из экономии, чтобы утилизировать таким образом другую поверхность свёртка папируса. Но вещь ещё более странная: кто поверил бы, что в I веке нашей эры римские солдаты, размещённые в верхнем Египте, и чиновники римского управления, не имея бумаги для ведения своих повседневных счетов, например, расписок в получении жалованья и различных поборов, писали эти расписки на остраках, т. е. на обломках глиняной посуды? Нельзя не признать, что это был материал не совсем удобный для переписки, и, однако, им пользовались даже для интимной переписки. Если бы письменность на этих особенных документах не была чаще всего греческая и легко разбираемая, если бы на ней не было удобочитаемых пометок времени написания, никто не подумал бы, что такой обычай существовал так долго, и что он появился задолго до упадка древней литературы и книжной торговли. Однако в этом не может быть никакого сомнения. В моём маленьком музее есть несколько таких обломков, есть один даже чрезвычайно редкий: это почти третья часть вместимости большой вазы, на которой какой-то египетский христианин написал очень плохим греческим языком рассказ о чуде Иисуса Христа и дополнил его трогательным и простодушным гимном во славу Божию.

Предполагают, что бедность заставляла некоторых писателей писать таким порядком целые сочинения на обломках их столовой посуды. Такой именно факт рассказывают об Апполоние Дисколе, наиболее знаменитом из всех греческих грамматиков, жившем в век Антонинов. Но из его многочисленных сочинений нам осталось ещё столько, что если собрать всё, то получится очень толстая книга. Сколько места должны были занимать и сколько весить подобные черновые сочинения! Нам думается, что легенда раздула факт, действительный в своём основании. Грамматик, прежде чем сделаться знаменитым, жил, может быть, очень бедно и, подобно римским солдатам и чиновникам в Египте, подобно христианским отшельникам Фиваиды, мог время от времени писать некоторые замечания, некоторые воспоминания на обломках глиняной посуды. Ведь есть же у арабов легенда, что Магомет писал Коран, под диктовку ангела, на лопатках барана. Подобно всем историческим героям, подобно Александру Македонскому и Карлу Великому, и книга имеет свою легенду.

Перейдем же теперь к серьёзной истории.

В странах, наиболее богатых трудолюбивыми писателями, всякого рода тружениками для воспроизведения и распространения созданий ума, прискорбно видеть, скольким опасностям могли подвергаться книги, которые, казалось, даже с самого своего появления на свет должны были найти у публики самый радушный приём. Знаменитый Аристотель, говорят, завещал все свои рукописи наиболее учёному из своих учеников, Теофрасту. Последний, не имея времени обнародовать их все, в свою очередь, завещал их наследникам, мало достойным такой чести, так что наследство долгое время оставалось заброшенным в подвале, где много томов испортилось. Это предание, если оно верно истине, объясняет нам, почему в таком плохом состоянии дошли до нас многие сочинения величайшего философа древности. Оно объясняет также, почему эти книги распространились так поздно на Западе и почти не были известны римлянам до взятия Афин их полководцем Суллой. Другой, более странный, пример печальной участи: один из Птолемеев в Египте, преемник государей, основавших богатую александрийскую библиотеку, однажды, неизвестно за что, разгневался на учёных и изгнал всех из своего царства. Подобного рода преследование не могло продолжаться долго у народа, столь дружественно расположенного к искусствам, как эллины и, слава Богу, мы видим, что оно не причинило большого вреда ни науке, ни поэзии. По странному совпадению, китайские летописи относят большое преследование учёных и истребление многих тысяч древних книг, в числе которых указывают на замечательные памятники китайской мудрости, от которых как бы чудом сохранилось лишь несколько экземпляров, к царствованию Чин-Тси-Гоанга, бывшего почти современником Птолемея Филометора.

Эти злоключения следует приписать причудам деспотической воли, но даже при регулярном состоянии древнего общества, книги и их авторы не раз подвергались другим опасностям.

Прежде всего, в результате несчастных случаев очень часто архивы и библиотеки были опустошаемы или совсем истребляемы огнём. При взятии Александрии Юлием Цезарем пламя похитило одну из громадных библиотек этого города, находившуюся в квартале, известном под названием Брухиума. Во время пожара, устроенного в Риме безумно жестоким Нероном, также исчезли три библиотеки со всеми заключавшимися в них литературными сокровищами. Провинциальные города не были защищены от подобных бичей. В царствование Клавдия, город Лион (называвшийся тогда Лугдунум) был до основания уничтожен огнём в одну ночь. Но после таких несчастных случаев обыкновенно почти всегда всё довольно быстро восстанавливалось. Когда сгорел Капитолий, во время гражданской войны, окончившейся победой Веспасиана, от всех сокровищ, собранных в этом древнем святилище религии и патриотизма, остались одни разрушенные клочки: там с давнего времени были собраны многие тысячи списков и бронзовых таблиц, составлявших архивы империи.

Прибегнув к копиям большинства этих подлинных текстов, находившимся в других складах, удалось опять восстановить собрание их, доходившее числом до трёх тысяч отдельных документов; это Светоний, биограф Веспасиана, справедливо называет instrumentum imperii pulcherrium. Полвека спустя после пожара, истребившего город Лион до основания, последний делается более цветущим благодаря изящным искусствам и торговле. Он имеет книгопродавцев, и эти книгопродавцы наперегонки спешат выставлять в своих лавках то, что ныне называется новостями литературы. Плиний младший узнал с радостью, которую он и высказывает в своей переписке, что его книги находили поклонников на столь отдалённом от Рима и даже от его родины, Кома, рынке.

К тому же периоду истории (79 г. после Рождества Христова) относится воспоминание о Геркулануме и Помпеи, засыпанных горячим пеплом Везувия. По крайней мере в первом из этих двух городов нашли в одной комнате тысячу семьсот свёртков папируса, которые принадлежали библиотеке эпикурейца и значительную часть которых могли разобрать неаполитанские учёные, благодаря своему изумительному терпению и прилежанию. Менее счастливый в этом отношении город Помпея не дал нам ни одной из книг, которые он заключал в себе в своё время; а между тем и теперь ещё можно видеть там лавку книгопродавца с рабочей комнатой для переписчиков, которую очень легко узнать по надписям на ней и по её внутреннему устройству; но влажный пепел, проникший повсюду в этом городе, разрушил там до мельчайших частиц папирус и пергамент. Искусные исследователи, руководящие раскопками этих развалин, отчаиваются найти там остатки хотя бы одной рукописи, имеющей вид книги; нашли там лишь несколько приходно-расходных счетов, написанных на навощённых деревянных дощечках; все эти счета разобраны без большого труда.

Рядом с этими несчастными случаями надо предполагать и более или менее насильственные разрушения, которые приходится приписать, увы! злой воле людей.

Поэт Овидий представляет нам первый пример этого; изгнанный из Рима императором Августом за проступок, тайну которого так никогда и не узнали, и сосланный в небольшой городок на берегах Эвксинского Понта (ныне Черное море), он мог ещё писать там довольно свободно элегии, в которых он оплакивает свою печальную участь; но посылая свои стихи в Рим, он, как мы видим, не совсем был уверен в приёме, который они должны были найти там. Вы не без интереса прочтёте, даже в слабом прозаическом переводе, несколько строк послания, которое Овидий, в подражание Горацию, обращает к сборнику своих Tristes, как он назвал их: «Маленькая книжка, – я не досадую на это, – ты отправляешься без меня в Город (Рим), куда не может последовать за тобою твой господин. Иди, но плохо одетая, как и подобает книге изгнанника. Несчастная, береги наряд своего несчастия; да не окрасит пурпур твоего покрова, – его цвет не идёт к тому, кто носит траур. Да не привлекает глаз сурик твоего заголовка, и кедр да не наполняет благоуханием твоих листьев. Два белых шарика да не выделяются на твоём чёрном обрезе (это концы стержня, на который навёртывался папирус). Такой красивый убор будет украшать счастливые книги. А ты, ты не можешь забыть о моем несчастии. Твои два обреза не будут отполированы пемзой, чтобы можно было видеть в беспорядке твой головной убор (т. е. необрезанные края папирусного свертка). Не красней за свои помарки: при виде их всякий поймёт, что они сделаны моими слезами. Иди же, моя книга, и приветствуй от моего имени те дорогие места…» И после этого подробного до мелочей описания поэт переносится мысленно в храмы и дворцы своего дорогого города Рима, в котором он опасается повсюду козней и пробуждения гнева государя, отправившего его в изгнание. Он представляет книгу попадающей в дом, в котором она встретит своих старших сестёр, и опасающейся и там возбудить подозрения против своего господина. Из этого мы видим, как нередко тяжело уже было положение писателей в последние годы царствования Августа.

Свобода сочинений и обнародования книг, конечно, была велика у греков и римлян; но так как она вырождалась иной раз в разнузданность, то для сдерживания её в границах нужны были законы, и эти законы нередко применялись с большой строгостью. Не только присуждали к сожжению позорящие честь пасквили (что, конечно, было вполне справедливо), но строгость распространялась даже на серьёзные исторические труды, автор которых грешил только излишним поклонением или просто уважением к павшему правительству. Таким образом при императоре Тиберие был осуждён историк Кремуций Корд за то, что говорил с уважением о последних защитниках республики, Бруте и Кассие. До него, другой летописец, книги которого были сожжены по повелению сената, не захотел пережить их истребления и покончил жизнь свою самоубийством. Сочинения Тацита дошли до нас не все. Этот великий писатель отзывался с суровой независимостью о царствовании первых императоров; он мужественно порицал Нерона и Домициана. Можно думать, что именно эта свобода и была до известной степени причиной исчезновения некоторых его произведений. Преемникам первых Цезарей не нравилось, что в римском обществе распространяются проникнутые столь благородной печалью суждения о политических порядках, от которых страдал, которых, может быть, заслужил своими преступлениями давно уже выродившийся Рим.

Рассказывают, что император Тацит, считавший себя потомком знаменитого историка, озаботился о воспроизведении его сочинений и о распространении их по библиотекам. Кто знает, не этой ли счастливой случайности мы обязаны тем, что можем читать по крайней мере половину этих красноречивых рассказов, делающих честь уму человеческому.