Читать книгу Михалыч (сборник) - Александр Блик - Страница 12

Бабушка заболела, и меня сдали в интернат. Я знал заранее, что сдадут. Потому что подслушал, как на кухне папа обсуждал с соседями:

– Я его даже отвезти не смогу, смена у меня.

– Миша, не переживай, мы с Жориком отвезём. Всё записано: пятерочкой до конечной, а там через поле по тропинке, я помню, – сказала тётя Варя, медсестра.

– Кукурузы наберем, подсолнухов. Придёшь со смены, как раз наварим. И напиток будет готов! – это дядя Жора, самогонщик, вставил.

– Жорик! Давай лучше думать не за напиток, а за то, как Михалыча лучше подготовить, чтобы без травмы души.

Они стали думать. А я нисколько не переживал. Среди дворовых было немало интернатских. От них знал, что там нормально. На выходные – домой. Форма лучше, чем моя школьная. Моя серая пехотная, а там тёмно-синяя морская. Китель с золотыми пуговицами. Плюс каждый день компот.

В интернате, и вправду, оказалось нормально. Только учеба двойная: утром и вечером. Утром, как в школе. А вечером уроки на завтра. Хочешь не хочешь, а сделаешь. Поэтому почти весь класс были отличники. И я быстро стал отличником. Учительниц было две: дневная темноволосая и вечерняя блондинка. И та, и другая нередко в подходящий момент гладили меня по голове и говорили насчет положительных свойств моего папы:

– У тебя есть, с кого брать пример. Передай Мише… Михаилу Александровичу…

Я не передавал. Потому что видел пару раз, как они гуляли с ним среди подсолнухов и сами передавали.

Как-то на рисовании дневная сказала:

– Хватит нам уже принцесс и космолётов! – и долго рассказывала про реализм – главную манеру рисования в нашей стране. – А теперь все нарисуем что-то реалистическое. Времени осталось мало, поэтому простое. Кружку с ложкой или трусы с майкой.

Я вспомнил, что кружку уже рисовали на прошлой неделе. И приступил к майке. Все тоже вспомнили. И быстро нарисовали. Учительница подошла, погладила меня и прошептала:

– Молодец Михалыч, прекрасные трусы, очень жизненно.

На рисунке они с майкой, прищепленные, висели на верёвке. Учительница громко добавила:

– Ну, всё, закончили!

И опять мне шёпотом:

– Михалыч, иди собери работы.

Я собирал. Иногда ждал, пока дорисуют. Все мальчики нарисовали плоские черные трусы и плоскую синюю майку. Такие нам выдавали. А все девочки – синие трусы, а майки разноцветные. Тоже плоские. Только одна девочка по имени Оля нарисовала объёмную тумбочку. Нашу. Из спальни. А на ней стопку глаженого белья с яблоком сверху. Все многомерное и с перспективой, и с тенью. И только простым карандашом. Я был поражён и задержался возле её парты. И успел понюхать её макушку с хвостиком. Она пахла яблоками.

Вечерняя учительница всех, кто раньше времени справлялся с уроками, отпускала во двор. А остальным помогала справиться. Раньше всех всегда уходила Оля. А теперь и я стал стараться закончить побыстрее, чтоб выйти с ней. Иногда даже обгонял. Всё по-честному. Учительница проверяла. Во дворе я учил её играть в футбол, а она меня – прыгать через скакалку. Оглушительно свистеть с пальцами на подвёрнутом языке я её тоже научил. А насчёт рисунка спросил:

– Как ты так умеешь? Научишь меня?

– Я в художку хожу. А научить несложно. Для начала попробуй готовые картинки срисовывать. Не обязательно один в один. Главное, чтобы картинка тебе нравилась. И все время думай, что у тебя лучше получится. И повторяй, пока не получится хоть в чём-то, но лучше. Выбрасывай и повторяй, выбрасывай и повторяй!

Ночью я вышел из спальни и устроился на широком подоконнике в большом коридоре. И выбрасывал, и повторял атомный ледокол «Ленин». Он взламывал ледяные торосы. И стал в конце концов лучше, чем его отпечаток на обложке моей тетради в клеточку. На моём последнем рисунке льдины были просто зверские.

Во дворе Оля одобрила:

– Ну, ты почти Айвазовский, Михалыч! Вот тут и тут штриховочку загусти…

– Оля, а почему классная всегда мою мазню всем показывает, как пример? Ясно же, кто чемпион по рисованию. Ты…

– А потому что у неё симпатия к твоему папе!

– К папе? В каком смысле?

Она заулыбалась, опустила ресницы и зашатала своим коричневым хвостиком.

– В таком же, как и у тебя ко мне!

– Нет у меня никакой симпатии!

– Нет? А кто мне, когда дежурит в столовой, полный компот чернослива накладывает?

– Я и себе полный груш накладываю!

Целые груши и чернослив в компоте были редко. В основном, яблоки несладкие.

– А кто всегда от мяча отпрыгивает, когда я пенальти пробиваю?

Она свистнула в четыре пальца:

– Прошу в ворота, сэр!

Через год я заметил, что постепенно дневная учительница перестала приводить меня в пример и трогать за голову. А вечерняя перед сном, если находила под моей кроватью фуражку с хлебом из столовой, перестала добавлять туда печенье из своего кармана…

И как-то в воскресенье папа спросил:

– И что, как там твоя симпатия? Как Олечка?

– Нет у меня никакой симпатии! Чего это ты вдруг?

– Я не вдруг. Олечкина мама такая интересная!.. Так что держи марку.

– И ты держи!

Мы держали…