Читать книгу Золотой век русского искусства – от Ивана Грозного до Петра Великого. В поисках русской идентичности - Александр Никитич Севастьянов - Страница 18

Вернемся ненадолго в XV век – стартовую площадку русского народа, избавившегося от гнета инородцев-иноверцев, но вышедшего из этого сурового горнила совсем не с той закалкой, с какой попал в него.

С одной стороны, иго дало русским такой исторический опыт, какого не было у людей Запада. Наш путь к абсолютизму оказался в чем-то короче и проще, чем в Англии, Испании или Франции. Но главное – он был настолько жестко и однозначно мотивирован обстоятельствами внешнего порабощения и необходимостью во что бы то ни стало от него избавиться, что самодержавие сделалось органической формой русского самоуправления, русской государственности. Без него не состоялись бы ни централизация Руси, ни собирание земель и концентрация ее сил, ни освобождение от ига. В самодержавной монархии была та сила, которая позволила русским вернуться на международную арену в виде большого, могучего, стремительно восстанавливающегося, богатеющего и развивающегося государства. Оно возникло перед взором озадаченного европейца если не как deus ex machina, то как черт из табакерки. Воля русских монархов, управляющая армией, экономикой, внутренней и внешней политикой, на века определила путь нашей страны к подъему и реваншу.

С другой стороны, русские оказались отброшены завоевателями от торного пути развития европейской цивилизации и на четверть тысячелетия выпали из обоймы европейских народов, перестали делить с ними общую судьбу, общую историю. Разделение церквей значительно усугубило ситуацию. От почти общей в романскую эпоху матрицы не осталось ничего или почти ничего. Для этих народов мы превратились из равноправных партнеров, какими были до татарского нашествия, в глухую периферию человечества, в народ-изгой, не представляющий никакого интереса, кроме хищнического. Русские не участвовали в крестовых походах, в великих географических открытиях (Сибирь, не интересная тогда Европе, не в счет), в развитии банков, мануфактурного производства и капитализма вообще, в начале станкостроения и нового кораблестроения, в развитии светских наук, университетов и книгопечатания, в великих достижениях философской и богословской мысли, Реформации и Гуманизма, в создании шедевров готического и ренессансного искусства и т. д. Все это, можно сказать, прошло мимо Ордынской Руси, варившейся в собственном соку, творившей собственные ценности и только успевавшей поворачиваться между татарским молотом и польско-литовской наковальней. Мы, русские, на века оказались несопричастны всем этим великим материальным и духовным достижениям Европы и были обречены лишь подхватывать некоторые из них и пользоваться ими, но не соработничать в их создании. Наш вклад в историю европейских достижений становится заметен только в XIX веке.

Утратившие суверенитет в условиях Ордынской Руси, отрезанные польско-литовско-немецко-шведским кордоном и ордами степняков от европейского театра событий и его основных акторов, мы только в XV столетии стали понемногу приобщаться к тем достижениям западной цивилизации, которые медленно, но верно выводили ее в лидеры мирового прогресса. Однако именно в это время наибольшие достижения в науке, технике и культуре были пока еще у стран Востока, особенно исламского. Так что у России была возможность сравнивать и выбирать, и выбор, как мы видели, зачастую бывал не в пользу Запада. Причем диктовался он как прагматическими, так и чисто эстетическими соображениями.

Действовал, однако, немаловажный фактор, не позволивший русским примкнуть к торжествующей цивилизации Ислама, чтобы вместе с ней устремиться к триумфу над Европой: это христианская религия, которую русские, закаленные вековым противостоянием с татарами, нипочем не согласились бы обменять на мусульманство. В силу этого целый ряд стратегически важных направлений развития нам приходилось заимствовать не с более продвинутого Востока, а с Запада (хотя и с ним конфессиональные различия составляли порой проблему, препятствовали полноценному ученичеству). Это, в частности, касается архитектуры и строительства, артиллерии, медицины – представить при царском дворе врача араба или турка вряд ли возможно, а вот немцы и англичане водились.

Что же до Запада, то он был озабочен, прежде всего, экспансией исламского Востока, претензией Османов, Турции на мировое господство, несовместимой с таковой же претензией Габсбургов, Священной Римской империи, всей христианской Европы. В данной связи Запад не оставлял надежд на антитурецкий союз с Россией, а потому порой делился с нею стратегически важными технологическими секретами, в том числе военными ноу-хау, в расчете повернуть русское оружие против турок. Надежды тщетные вплоть до конца XVII века, ибо у русских был очень большой исторический счет к Литве и Польше (а затем Речи Посполитой), к Ливонскому ордену, отчасти к Швеции, но сравнительно небольшой – к Турции. Так что, хотя русские цари давали словесные авансы императорам, выбор главного противника был для нас предопределен иначе. Тем не менее, многие люди Запада – особенно из стран, непосредственно с Россией не граничивших и не конфликтовавших, – приезжали к нам с новинками науки и техники и даже были готовы учить русских их производить.

Хочется подчеркнуть, что вплоть до второй половины XVII века приобщение к западной цивилизации (цивилизации еретиков-латинян) для русских определялось не столько вкусом или симпатией, сколько настоятельной практической потребностью, необходимостью выживания и лучшего устройства жизни и быта.

Дело в том, что XVI—XVII вв. – время неуклонного подъема цивилизации Запада, сумевшей осуществить невероятный информационный прорыв, информационный бум314. Это время перехвата ею мирового лидерства, расцвета ее научно-технических возможностей. А с ними – время военных побед и культурных достижений, поражающих воображение. Победа над османской Турцией в морской битве при Лепанто в 1571 году, хотя и не переломила ход той войны, но оказалась «первым звонком», серьезным и очень резонансным. А вот победа под стенами Вены в 1683 году – это уже реперная точка невозврата, пройдя которую, мир оказался в новой ситуации, заполучив нового глобального гегемона: Западную Европу. Эту позицию Запад удерживает до сих пор. А это значит, что перед Россией в течение столетия между указанными датами объективно открывалась перспектива: на все последующие четыреста лет присоединиться к победителю и воспользоваться плодами его достижений и побед. Что, как мы знаем, она в конечном счете и сделала, руководствуясь расчетом и интуицией. Принять такое решение было непросто: обаяние покидающего пьедестал вчерашнего лидера – исламской цивилизации – было еще велико.

Можно сказать и так: Россия в XVI—XVII вв. была ареной, на которой за свое преобладающее влияние боролись Восток и Запад. И если в XVI в. преобладало влияние Востока, то в XVII в. произошел резкий подъем авторитета Запада, который в итоге и победил в этой конкурентной борьбе, и втянул Россию в свою орбиту. Главным магнитом, притягивавшим русских к западному миру, были новые, высокие и передовые технологии в научно-технической сфере, а что особенно важно – в ратном деле, флоте и станкостроении. Русским – хочешь не хочешь – необходимо было их освоить.

Итак, на принятие судьбоносного решения – до начала петровских реформ – России было отведено примерно сто лет. За это время превосходство Европы постепенно нарастало и становилось все более очевидным в технологиях всей жизни и быта, и московские самодержцы внимательно отслеживали этот процесс. Начало резкой смены вектора, поворот на вестернизацию совпали с династическим кризисом в России начала XVII века. И в дальнейшем мы оказались в стане победителей, а не в стане побежденных, благодаря, в первую очередь, именно Романовым, которые все как один тянули к Западу. Этот выбор обернулся для нас каскадом блистательных побед и завоеваний в противостоянии с разнообразным Востоком в XVIII—XX вв. Русь вновь вернула себе роль восточного форпоста Европы, казалось бы бесповоротно утраченную в ходе татаро-монгольского нашествия. Это значит, что выбор был сделан правильно.

Вестернизация, таким образом, началась задолго до Петра, но шла туго, преодолевая внутреннее сопротивление, потому что мы, русские, как сказано выше, к XVI веку уже стали другими, неевропейскими европейцами315. Наше нутро больше тянулось ко всему восточому и отторгало западные искусы, хотя и вынуждено было подтягиваться к передовому технологичному Западу, чтобы выжить и победить в битве цивилизаций. И мы выжили и победили в XVIII—XX вв., однако Западом так и не стали.