Читать книгу Уголовный закон - Александр Романов - Страница 4

В юридической теории под источником права вообще, а также под источником уголовного права в частности понимается «та официальная форма, в которой излагаются нормы права»[6]. В соответствии с таким определением к источникам (формам) уголовного права следует относить издаваемые государством официальные нормы (предписания, дозволения и запреты), которыми надлежит руководствоваться при решении вопросов признания лиц, подлежащих уголовной ответственности, виновными в совершении преступления, а также при назначении наказания, применении иных мер уголовно-правового характера и освобождении от уголовной ответственности и наказания.

В юридической литературе убедительно показано, что понятие источника права, как и понятие права «непозволительно определять лишь с одной какой-либо отдельной взятой стороны»[7]. Действительно, такие выражения как «источник (форма) уголовного права», «уголовное право» могут употребляться как в метафорическом, так и в прямом (содержательном) значении. Рассматривая вопрос об источниках уголовного права, это нельзя упускать из виду. В ином случае не исключается опасность того, что представления и взгляды по вопросу об источниках (формах) уголовного права могут подменяться произвольными, ни на чем не основанными суждениями.

Речевая демонстрация представлений и взглядов по вопросу об источниках (формах) права вообще и уголовного права в частности, особенно в студенческой аудитории, должна учитывать различие между метафорическим (предметно-образным) и юридическим (абстрактно-теоретическим) подходами к осмыслению проблемы источниковедения в юридической науке.

Суть метафорического мышления выражается формулой: «одно есть другое» (А = В). В то же время юридическое (правовое) мышление не метафорично, а символично. Суть символического мышления выражается формулой «одно значит другое» (А = В). Различие между метафорическим и символическим мышлением в том, что если первое оперирует предметами, то второе – их значениями, а предметами – как знаками. Это важно учитывать, рассматривая вопрос об источниках уголовного права. Источники уголовного права есть не что иное, как свидетельства культуры символического мышления. Символическое мышление значит мышление знаковое. Знаковым по своей природе является и правовое мышление.

Именно с правовым, символическим, а не с метафорическим мышлением мы встречаемся в таком источнике уголовного права, как уголовный закон. Как было отмечено выше, суть символического мышления проявляется как значение: одно значит другое. Например, когда говорят, что преступление есть деяние, то за этими словами – тот, кто мыслит метафорически. Когда же кто-то утверждает, что в его понимании преступление – это всего лишь одно из нескольких возможных уголовно-правовых значений, которые может иметь совершённое деяние, следует понимать: мы имеем дело не с преступлениями или деяниями, а с проявлениями символического мышления и его носителями.

Мышление, с которым мы встречаемся в любом источнике уголовного права, глубоко символично. В этом легко убедиться. Обратимся, например, к ст. 14 УК РФ. Здесь отмечается, что преступлением признается виновно совершённое общественно опасное деяние, запрещенное УК РФ под угрозой наказания. Перед нами запись речи того, чье мышление символично, а не метафорично. В рамках метафорического мышления данная фраза звучала бы иначе: «Преступление есть деяние» (А = В).

В законе представлено мышление правовое. Именно в этом смысле следует понимать закон как источник права. Что это значит? Это значит, что в представлении законодателя преступление – это не деяние, действие или бездействие, совершаемое субъектом уголовной ответственности, а их определенное уголовно-правовое значение. Вследствие этого становится понятным и многое другое из того, что сказано в законе. В частности, что признанию преступлением подлежит не любое, а указанное в законе деяние. Мало совершить деяние, чтобы быть преступлением, оно должно быть им признано в соответствии с его надлежащим уголовно-правовым значением. Здесь не может не возникнуть вопроса: какие деяния могут иметь преступление своим уголовно-правовым значением? На этот вопрос законодатель дает однозначный ответ: уголовно-правовое значение «преступление» могут иметь только те общественно опасные деяния, признаки которых исчерпывающим образом установлены положениями Особенной части УК РФ.

Нельзя сказать, что ненаучные представления и взгляды в юриспруденции – это неправильные и ошибочные представления и взгляды, от которых исследователям и преподавателям следует избавляться и избавлять студентов. У ненаучных и научных представлений и взглядов – свои функции. Ненаучные представления и взгляды служат иллюстративным материалом для строго научных представлений и взглядов. Они призваны решать коммуникативные задачи, облегчают понимание научных идей и понятий. В то же время нельзя и игнорировать различия между ними.

Так, ненаучные аналоги научных представлений и взглядов отличаются своей метафоричной природой. Метафоричность не чужда и научному мышлению. Метафора есть не что иное, как «фигура речи, где слово или выражение применяется к человеку, идее или предмету, к которым они не могут быть применены в своем буквальном смысле»[8]. Вот почему, характеризуя уголовный закон, многие авторы пользуются фигурой речи, применяя к закону слово «источник» в его метафорическом, а не в прямом, буквальном значении[9]. Использование понятий-метафор в юриспруденции не исключает необходимости разработки более строгих понятий о законах вообще и об уголовном законе в частности.

Обычно суждения о законах, остающиеся на уровне обыденных бытовых представлений, характеризуются своей метафоричностью. Истинность таких суждений нередко принимается некритически, на веру. Заменяя понятия, такие суждения понятий не представляют, а содержат лишь представления и взгляды. Они нередко противоречат научным представлениям и взглядам.

В юридической литературе относительно уголовных законов в качестве понятия используются представления, которыми определяется не их действительная природа, а лишенные понятийной содержательности представления и образы. Например, уголовный закон определяется как источник уголовного права. Часто так бывает, что самое широкое распространение в общественном сознании получают не суждения об окружающем мире, которые позволяют проверку на их истинность или ложность, а мысли, содержащие лишь представления и образы, к которым не предъявляются требования истинности или ложности. Такие понятия и представления отражают не столько саму внеречевую действительность, сколько мнения о ней участников речевого общения.

Согласно распространенным в юриспруденции представлениям и взглядам, об уголовных законах принято говорить как об источниках (формах) уголовного права. Вследствие этого заявления о том, что право порождается (создается) посредством издания законов, что законы предшествуют праву, а в отсутствие законов о праве и говорить не приходится, выглядят достаточно убедительными. Главное преимущество таких утверждений в том, что их истинность не требуется доказывать. Представлять себе дело так, что в действительности законы являются источниками права, все равно что считать источниками воды ледники, а книги – источниками знаний. Хорошо известно, что вода на Земле возникает вовсе не из ледников, а знания берутся вовсе не из книг. Ведь чтобы в леднике оказалась вода, она должна существовать до его образования, а знание, чтобы попасть в книгу, должно быть в наличии до ее написания. Это ставит под сомнение соответствие действительности общую концепцию закона как источника (формы) права.

Представления, согласно которым законы являются источниками права, на самом деле следует относить к художественным приемам, к метафоре. Образ закона как источника права лишь по видимости объясняет возможность появления и существование законов. Такие представления восходят не к юриспруденции, а к началам метафорического, наглядно-образного мышления. Суждения, согласно которым право начинается с законов и законотворческой деятельности, основываются не на знании действительного положения дел, а на его отражении в образном мышлении и художественном восприятии окружающего мира.

Задача юриспруденции состоит в том, чтобы сформировать свое собственное последовательно научное представление о той связи, в которой законы находятся с действительностью.

Понятие уголовного закона как источника (формы) уголовного права следует отнести к категории так называемых понятий-метафор[10]. Предположение о том, что свойство уголовного закона «быть источником уголовного права» своей основой имеет не знание того, что собой представляет та действительность, которая делает возможным наблюдать законы в их объявленном качестве, а те представления и образы, которым эта действительность по неизвестным причинам должна соответствовать. Понятия-метафоры в юриспруденции подменяют собой строгие понятия и категории юридической науки. Метафора «источник» в применении к такому объекту познания, как уголовный закон, не раскрывает его существенные признаки, свойства и природу. В реальности именно возникновение права, правовых отношений, выходящих за рамки частного дела, бытовых и личных отношений между людьми, объясняет возможность существования как самих уголовных законов, так и практики их применения в целях регулирования уголовно-правовых отношений. Не законами объясняется существование права, а существованием права как предпосылкой законотворческой деятельности объясняется возможность не только говорить о законах, но и наблюдать их в составе реальности.

Применительно к общим задачам научного познания наблюдаемых явлений академик В. А. Фок отмечает, что уже сама возможность наблюдения таких явлений предполагает «наличие определенных физических условий, которые могут оказаться связанными с сущностью явления»[11]. Эта общенаучная методологическая установка вполне применима и при изучении правовых явлений. К числу наблюдаемых явлений, которые могут оказаться связанными с правом как с их сущностью, следует отнести законотворческую деятельность и ее продукт – законы.

Сама возможность наблюдать явления законотворчества, их воспроизводимость предполагает существование определенных условий, которые могут быть связаны с самой сущностью таких явлений. Задача научного исследования состоит в том, чтобы выявить эти условия, показать их необходимую связь с наблюдаемыми явлениями, установить, что в действительности наблюдается.

Недостатком ныне сложившейся методологии изучения правовых явлений служит поставленный с ног на голову порядок вещей, при котором следствия принимаются за причины. Как отмечает Г. С. Фельдштейн, «самые отвлеченные построения в области установления директив для права, имеющего еще быть созданным, не могут не подсказываться стремлением заменить существующий правовой уклад другим и, таким образом, предполагают все-таки исходную точку в виде права, уже консолидировавшегося»[12]. Исходная точка «в виде права, уже консолидировавшегося» с позиций современной науки представляет собой не что иное, как ссылку на условия, существование которых делает возможным не только использование уже имеющихся законов в социальной практике, но и саму законотворческую деятельность.

Между тем законотворческая деятельность и ее продукты в виде нормативных правовых актов, которые согласно утверждениям юридической теории представляют сущность наблюдаемых в жизни общества правовых явлений, сами могут рассматриваться как условия, которые могут оказаться связанными с их сущностью – правом. В этом случае законотворческий процесс и его продукты (законотворческие акты) могут рассматриваться как наблюдаемые явления. Существование таких наблюдаемых явлений ничего не объясняет. Объяснением они не могут служить, поскольку это всего лишь наблюдаемые явления, которые сами нуждаются в объяснении. Это предположение позволяет прийти к выводу, что объяснение правовых явлений законотворческой деятельностью и ее продуктами на самом деле объяснением не является.

Итак, сами по себе законы и законотворческая деятельность по их созданию не приводят к пониманию условий, благодаря существованию которых эти явления правовой жизни в обществе можно наблюдать.

Известная формула «закон – источник (форма) права» – пример закравшихся в юридическую науку логически несостоятельных суждений. Эта формула появляется в результате нарушения законов логики и содержит логическую ошибку. Рассуждения, содержащие логические ошибки, относятся к категории неправильных рассуждений[13]. Ошибочность рассуждений, результатом которых оказываются представления о том, что законы объявляются источником (формой) права, состоит в подмене причин следствиями. В данном случае вместо выяснения условий, существование которых необходимо, чтобы можно было наблюдать такие явления, как законы, последние объявляются источниками их существования.

В свою очередь, научные представления о законотворческой деятельности и законах не совместимы с рассуждениями, которые содержат логические ошибки. Такие рассуждения в составе правовой теории следует рассматривать как прием красноречия. Приемы красноречия не требуют строгого следования законам логики. Красноречие оценивается не по критерию логической непротиворечивости, а с точки зрения того, какое воздействие оно оказывает на аудиторию, т. е. по его убедительности.

Утверждения, согласно которым законы есть не что иное, как источники (форма) права, представляют собой обычные regula juris (изречения-афоризмы). Объяснение существования правовых норм за счет законотворческой деятельности или законами – типичный прием красноречия. В целях красноречия в ораторском искусстве допускаются любые рассуждения, в том числе и такие, в которых причины объясняются следствиями, а за сущность наблюдаемых явлений выдаются сами наблюдаемые явления.

Положения законодательных актов, которые представляют собой всего лишь утверждения, отождествляемые с утверждениями законодателя, – это не истинные утверждения, а единственно правильные утверждения. При этом все иные утверждения относительно того, с чем следует связывать утверждения законодателя, относятся к утверждениям неправильным.

Это понимание составляет исходную посылку юриспруденции. Именно в этом смысле и следует понимать и принимать утверждения, согласно которым закон является источником (формой) права. Цель данного изречения состоит не в том, чтобы сообщить истину, а в том, чтобы подчеркнуть особую важность официальной государственной формы законотворческой практики, социальную функцию положений законодательства. В этом утверждении выражено обладающее легитимной силой общеобязательное понимание единственно допустимого порядка вещей. Содержащееся в законе понимание имеет значение нормы, является общеобязательным пониманием. По этим причинам содержание закона должно приниматься за единственно правильное понимание, представляет собой норму, право.

Метафора – прием образного мышления. Посредством метафоры одно наблюдаемое явление объясняется за счет другого, более известного явления, которое на самом деле никакого отношения к подлежащему объяснению явлению не имеет. Наука, в том числе такая наука, как юриспруденция, от художественного творчества отличается тем, что поступает прямо противоположным образом. Наука всегда объясняет известное неизвестным. Например, Ньютон в свое время объяснил гравитацией (тогда «неизвестное» науки) такие наблюдаемые явления, как вращение Земли и других планет вокруг Солнца («известное» науки). Не представления о законах (известное юриспруденции), а представления о праве (неизвестное юриспруденции) способно пролить свет понимания не только на природу законов, но и на многие другие связанные с правом явления в жизни общества.

Законы потому воспринимаются не иначе как источники права, что в них содержится важная в практическом отношении информация о правоведении как о явлении, представляющем общественный интерес. В законах содержится информация о том, что должно представлять собой правоведение, чтобы оно отвечало требованиям права, а значит, представляло собой его норму. Вместе с тем как нельзя объяснить существование художественной литературы или поэзии книгами и стихами, так нельзя объяснить существование права законами или судебными прецедентами. Такие объяснения суть не что иное, как подмена причин следствиями, объяснение ненаблюдаемого наблюдаемым, неизвестного (право) известным (законы). Такие объяснения на самом деле ничего не объясняют.

Как видим, употребление слова «источник» применительно к такой форме нормативного правового акта, как закон, выражает не столько научную компетентность того, кто пользуется этим словом, сколько метафоричность отраженного в них сознания, художественно-образный строй мышления. Говоря иначе, в рамках научной юридической теории использование данной речевой единицы лишено своего строго научного смысла. Употребление определения закона как источника (формы) права допустимо лишь в качестве стилистического приема в рамках речевого общения. Данная практика подменяет юридическое знание образным мышлением. В то же время предметом последовательно научного юридического анализа является отношение сознания к действительности с опорой на практику как критерий истинности.

Задача юриспруденции состоит в том, чтобы дать строгое определение закона. Для этого требуется превратить выражение «источник права», которое отражает элементарную мысль о законах, содержащую лишь представления и образы, в суждение о законах. Иными словами, юридическая наука должна предложить свою дефиницию закона. В отличие от определения дефиниция есть не любое возможное, а строгое определение. Дефиниция является наиболее научно значимым определением: это определение через ближайший род и видовое отличие[14].

В юриспруденции выражение «источник права» выполняет функцию фразеологизма. Фразеологизм – устойчивое словосочетание, значение которого невыводимо из значений составляющих его слов[15]. Например, выражение «белая ворона» – такой же фразеологизм. Буквально он значит «человек, резко выделяющийся из окружающей среды теми или иными качествами». Фразеологизмы характеризуют не действительность, а деятельность участников речевого общения. Использование фразеологизмов отражает их языковую компетентность. Фразеологизмы не содержат понятий. Любой фразеологизм, в том числе такой юридический фразеологизм, как «источник права», представляет собой несвободное, связанное словосочетание.

Попытка сформировать дефиницию уголовного закона посредством уподобления его источнику права в логическом отношении является малопродуктивной, поскольку содержит не понятие, а тавтологию. Тавтология представляет собой логическую ошибку, которая в логике известна как круг в определении. При круге в определении закон объявляется источником права. Тем самым закон определяется через право, а право – через закон. Это и есть круг в определении.

Формирование представления о законе посредством уподобления последнего источнику права является не дефиницией, а тавтологией. Такое определение закона содержит логическую ошибку – круг в определении.

«Определение, – отмечает Е. Н. Зарецкая, – не должно содержать круга, то есть определяемое понятие не должно определяться посредством такого понятия, которое становится ясным только посредством определяемого понятия. Эта ошибка называется тавтологией в определении. Определяющее понятие при тавтологии представляет простое повторение того, что содержится в определяемом понятии. Предмет определяется сам через себя, а меняется только словесная форма выражения (“сувенир – памятный подарок”)»[16].

Выражение «закон – источник (форма) права» в логическом отношении, как видим, ничем не отличается от выражения «сувенир – памятный подарок». В данном случае закону (определяемое понятие) дается определение через простое повторение того, что уже содержится в определяемом понятии. Сувенир – это и есть памятный подарок. Закон это и есть источник права. Понятность тавтологии маскирует ошибку круга в определении. Поэтому нередко суждения, содержащие тавтологию, воспринимаются как дефиниции, хотя на самом деле таковыми они не являются.

Как форму (источник) права нередко определяют не только законы, но и другие нормативные правовые акты, отличая их тем самым от юридических документов, не являющихся законами. К юридическим документам, в частности, относятся материальные носители, оформленные и составленные в соответствии с требованиями норм действующего законодательства и свидетельствующие о наличии или отсутствии субъективных прав, обязанностей, а также юридические факты. Следовательно, документы, отнесенные к источникам (формам) права, выступают в качестве первичных документов, в отличие от юридических документов, имеющих производный, вторичный характер.

Можно подвести первые итоги нашего анализа. Термин «источник права», таким образом, это вовсе не понятие, тем более не строго научная категория. Такое понятие предстоит сформировать и ввести в научный юридический обиход. Образное выражение «источник права» восходит к античному Риму. В современной юридической теории подобные выражения относят к разряду не строго научных понятий. Их принято рассматривать как «понятия-метафоры»[17]. Метафоричность – важная характеристика и одновременно признак правового мышления. Поэтому метафоричность присуща представлениям и взглядам, назначение которых состоит в том, чтобы обслуживать проявления правового мышления. Метафоричность правового мышления сближает правоведение с художественными формами сознания. Мышление научное лишено метафоричности.

Метафоричность правового мышления не является его недостатком. Поэтому не научно ставить перед юриспруденцией цель вытеснения из правоведения правового мышления и замещения его научным мышлением. Преимущество метафор, а значит, и понятий-метафор, состоит в том, что их основой является сравнение права как адресанта сообщения с каким-либо предметом, явлением или процессом, которые считаются или более известными, а следовательно, более понятными для получателя сообщения. По этой причине законодатель часто отождествляется с законодательным органом в целом, депутатами, принимающими закон, с властью. Мышление законодателя, который на самом деле представляет собой идеал правоведа, не метафорично, а фактично. Об этом свидетельствуют, прежде всего, сами законы. В отличие от художественной литературы основой закона нельзя считать вымысел. Правоведение, его приемы и формы не являются вымыслом законодателя.

Характеристика законов как «источников (форм) права» – пример использования в юридической науке понятий-метафор. Другим примером может служить понятие «лицо», («персона», лат. – «persona»). Это понятие, как известно, в юриспруденции является одним из ключевых со времен римского права. Так, римский юрист Гай (117–180 гг.) понятием «лицо» пользуется в качестве основополагающего. «Все право, которым мы пользуемся, – отмечает он в «Институциях», – относится либо к лицам, либо к вещам, либо к искам»[18].

«Лицо» (persona) – не научный термин, такая же метафора, как и «источник права». Этот термин употребляется в переносном смысле. Его прямой смысл давно утрачен. В Древнем Риме словом «persona» называлась характерная актерская маска, закрывающая голову актера и воплощавшая в себе действующее лицо. Актеры Древнего Рима, выступая на арене, надевали маски. Поскольку аудитория, перед которой выступали тогда актеры, была зачастую весьма обширной, в эту маску было вделано воронкообразное приспособление (морская раковина) для усиления звучания голоса актера. Само латинское слово «persona» произошло от слияния предлога per (через) и глагола sonare (звучать).

«Лицо» – пример конструирования правового понятия-метафоры при отказе от латинской фразеологии, но при сохранении переносного смысла, в котором латиняне употребляли это слово в древности. В Древнем Риме юриспруденция впервые столкнулась с тем, что при разрешении коллизий и других юридических вопросов регулирования правовых отношений их участники рассматривались абстрагируясь от присущих последним индивидуальных качеств. Выделялись лишь их юридические роли, существенные в правовом отношении признаки, свидетельствующие о наличии у них прав и обязанностей, – продавец, покупатель, арендодатель, арендатор и др. Термин «persona» маскировал индивидуальные черты актеров в театре, заменяя их типичными масками. В юридических отношениях индивидуальные черты участников отношений также не имели значения. От них нужно было отвлекаться, как бы «надевая» на вполне конкретных людей типичные «маски». Считалось, что персона одного человека может быть добавлена к персоне другого. В некоторых ситуациях допускалось, что один человек может представлять сразу несколько персон, лиц. Постепенно метафорический характер юридических понятий перестал быть очевидным и для самих носителей юридического сознания. Появились понятия «лицо», «юридическое лицо», «физическое лицо».

Совершая преступление, человек всякий раз оказывается «маской» преступника. Претерпевая вред от действий преступника, он становится «маской» потерпевшего. Постепенно по прошествии времени метафорический характер юридических понятий, используемых в юриспруденции, утрачивает свою очевидность.

Неизвестно, кому первым в голову пришла мысль употребить слово «персона» («лицо») в переносном, юридическом смысле. Во всяком случае это был очень наблюдательный человек. Скорее всего, это пришло в голову сразу многим.

В отличие от неустановленного авторства такого выражения, как «персона», мы знаем, кто был автором сравнения законов с родниками, а следовательно, кто первым употребил выражение «источник права» применительно к закону. Это Тит Ливий (59 г. до н. э. – 17 г.н. э.). Он первым назвал Законы XII таблиц «источником всего публичного и частного права»[19]. Для Тита Ливия, как и для любого римлянина, со словом «источник» (fons) были связаны представления вполне определенного рода. Согласно римской религии источник был тем местом, где соединялись два мира, а именно: наземный, где жили люди, и подземный, где жили боги. По этой причине в античном мире источники почитались. Находившиеся близь них рощи нередко объявлялись священными. Согласно римской мифологии вблизи источников проживали нимфы. Эта метафора выражает мысль, что закон не самодостаточен, что существует еще некоторый фактор, который не только определяет, но в известном смысле санкционирует закон. Уместно в этой связи напомнить, что в античном Риме монополией толковать законы обладали жрецы.

Уподобляя законы родникам (источникам), Тит Ливий хотел создать их поэтический образ, а вовсе не сформулировать понятие о законе. Этим образом Тит Ливий хотел выразить мысль, согласно которой, помимо законов, принимаемых людьми, есть еще некоторый важный фактор, который в известном смысле санкционирует законы, уравнивает их с естественным правом, которое имеет нерукотворные источники. Нормы естественного права не имеют своим источником закон, они не принимаются людьми, однако почитаются не меньше, чем законы. Этот фактор понимался мистическим образом, поскольку закон, являясь источником права, как и нормы естественного права, по представлениям древних, соединял мир людей с миром богов. Благодаря законам люди могли познавать право как волю богов.

Времена XII таблиц прошли. Давно уже нет никакого Древнего Рима. Однако слова Тита Ливия, уподобившего законы источнику, роднику, продолжают звучать как раскатистое эхо. Современная юриспруденция в этой метафоре находит если не объяснение, то во всяком случае указание на особую роль, которую законы, принимаемые государством, продолжают и в наши дни играть в жизни общества. Без них не обходится ни одно государство. С легкой руки Тита Ливия современная юриспруденция столь же охотно пользуется рожденной им метафорой, уподобляя законы источнику (форме) права. Во внимание не принимается лишь то, что для Тита Ливия главным в этой метафоре было желание подчеркнуть отличие законов от правовых обычаев, рукотворный характер законодательства, его искусственное происхождение в отличие от норм обычного права, которые в таком источнике, как закон, не нуждались.

Уже давно христианская цивилизация пришла на смену античной. В далекое прошлое канули представления об источниках как о святых местах, которые связывают земной и потусторонний миры. Вместе с тем метафорический характер представлений о законах как об источниках права перестал быть очевиден. С течением времени юридическая доктрина, объявляя эдикты императоров и монархов, а также акты парламента источниками права, утрачивает понимание метафорического характера своих представлений. Этим значением начинают пренебрегать. Однако оно напоминает о себе всякий раз, как с законами связывают определенные планы, действуют, рассчитывая на них.

Как уже отмечалось выше, выражение «источник права» в собственном смысле слова не может приниматься на веру и рассматриваться как строгое научное понятие. Однако в юриспруденции, в ряду понятий-метафор, его употребление не лишено практического смысла.

Значение понятий-метафор вообще и такого как «источник права» в частности – в их экспрессивной образности. В юриспруденции такими понятиями пользуются как литературно-художественным приемом, хотя это часто не осознается. Задача таких понятий состоит не в прояснении действительности, а в выражении отношения к ней. Их эвристическое значение исчерпывается заменой одного образа другим. В юриспруденции это позволяет подменять непонятное понятным, неизвестное – известным, знание действительности, ее свойства и качества – рассказами. Между тем назначение научных понятий иное. Научные понятия призваны объяснять неизвестным известное, ненаблюдаемым – наблюдаемое. Пользоваться юридическими метафорами вместо юридических понятий значит употреблять их не по прямому назначению. Такая практика не открывает, а маскирует, скрывает действительность. Однако верно и другое: подменять правоведение (понятия-метафоры) строго научными понятиями столь же недопустимо. Это приводит к разрушению правоведения.

В юридической науке принято выделять внешнюю и внутреннюю формы права. Внутренняя форма права характеризуется его структурой и связями ее элементов. Структура уголовного права находит выражение в системе права, горизонтальных и вертикальных структурах соподчиненности всех его элементов. Внешняя форма права связана с теми формами, в которых реализуются правотворческие задачи[20].

Под источниками права обычно в виду имеют внешнее выражение и закрепление в речевой (словесной) форме представлений о должном, реализующем требования права в поведении людей. Следовательно, любой источник права на самом деле представляет собой объект текстовой природы. В каждой правовой системе преобладают и оказываются ведущими, наиболее авторитетными определенные источники права. Так, для системы англо-американского права характерным источником остается правовой прецедент, в романо-германской правовой системе преобладают нормативно-правовые акты, в мусульманском праве в качестве основного и традиционного источника норм права выступают религиозные памятники[21].

Источники (формы) уголовного права РФ – это формы внешнего выражения и закрепления норм, регламентирующих решение вопросов определения уголовно-правовой деликтоспособности совершённого деяния, основания и условия уголовной ответственности и ее последствия. Правоведение является искусством опознавать деликтоспособность совершённого деяния, а право представлено нормами, соблюдение которых требуется при осуществлении правоведения.

К источникам (формам) уголовного права в теории относят легитимные юридические акты, в которых содержатся в сформулированном виде уголовно-правовые нормы. Источниками уголовного права могут быть юридические акты, содержащие уголовно-правовые нормы, издаваемые в кодифицированной форме, т. е. УК РФ. Но только к УК РФ источники уголовного права не сводятся. В частности, из положений ч. 3 ст. 331 УК РФ следует, что такие нормы могут содержать законы военного времени[22]. Законы военного времени действуют автономно. Они не подлежат инкорпорации в УК РФ. На них не распространяются принципы УК РФ. Такие законы дополняют систему источников уголовного права РФ.

Необходимость дополнения непосредственных источников уголовного права за счет уголовного законодательства военного времени объясняется тем, что преступления против военной службы, совершаемые в военное время либо в боевой обстановке, отличаются повышенной общественной опасностью. Такие преступные деяния посягают на военную службу при совершении их в особых условиях. Уголовная ответственность в соответствии с общими нормами УК РФ не позволяет учитывать в должной мере обстоятельства совершения преступлений против военной службы в военное время либо в боевой обстановке[23]. По этим причинам законы военного времени, в случае их принятия, должны дополнить систему непосредственных источников уголовного права, допустимых и применимых судами при рассмотрении уголовных дел. Законы военного времени вводят иные принципы уголовной ответственности, а также начала назначения наказания, возможно, и виды наказаний, которые не включены в их систему нормами УК РФ. Законами военного времени могут устанавливаться институты и нормы, неизвестные УК РФ. На законы военного времени не распространяются общие положения и требования, закрепленные в нормах Общей части УК РФ.

Законодательство военного времени в Российской Федерации в настоящее время de lege lata отсутствует. Вместе с тем на необходимость принятия такого законодательства уже обращалось внимание в юридической печати и средствах массовой информации[24].

С другой стороны, следует подчеркнуть, что не все нормативные правовые акты обладают функциями источника уголовного права РФ. В частности, не относятся к источникам уголовного права судебная практика, а также официальные обобщения и разъяснения судебной практики по уголовным делам в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ. Справедливо указывает Т. Н. Радько, что в пределах правопорядка Российской Федерации «судебная практика не рассматривается в качестве источника права»[25]. Действительно, руководящие документы Пленума Верховного Суда РФ сами являются неотъемлемой частью судебной практики. В них обобщается судебная практика по уголовным делам, даются рекомендации по ее совершенствованию, но не формируются нормы права, поскольку полномочия судебной власти не распространяются на законотворческую деятельность в Российской Федерации.

Помимо актов судебной практики, в РФ не рассматриваются как источники уголовного права правовые обычаи, религиозные нормы, а также нормативные правовые акты, принимаемые в нарушение положений Конституции РФ о разграничении предмета ведения.

Кроме того, в силу отсутствия нормативности не являются источниками уголовного права акты о помиловании, об амнистии, о предоставлении политического убежища в Российской Федерации и о выдаче в рамках процедур экстрадиции. Все перечисленные выше акты, хотя и относятся к официальным документам, не реализуют законодательных полномочий должностных лиц и органов, их издающих. По своей природе они относятся к подзаконным, правоприменительным актам.

Уголовный кодекс Российской Федерации – основной непосредственный источник (форма) уголовного права. Согласно определению П. И. Люблинского (1882–1938), уголовный закон представляет собой «совокупность относящихся к известной правовой области постановлений, расположенных по известному плану и проникнутых внутренним логическим единством»[26].

Как видим, позиция законодателя, нашедшая выражение в нормах действующего УК РФ, обнаруживает внутреннюю несогласованность. В ст. 1 УК РФ отмечается, что уголовное законодательство состоит из «настоящего Кодекса», а о других законах, в частности об уголовных законах военного времени, ничего не сказано. В ч. 3 ст. 331 УК РФ дается ссылка на законы военного времени. Они также включаются в понятие уголовного закона. Это свидетельствует о том, что законодатель допускает множественность источников уголовного права.

Помимо УК РФ и уголовных законов военного времени нормы уголовного права могут также своими источниками иметь ряд иных законодательных актов. В частности, к ним относят такие как:

– Конституция РФ (отдельные положения);

– акты аутентического толкования уголовного закона органами законодательной власти.

В некоторых случаях в качестве источников (форм) уголовного права могут приниматься общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры РФ, принимаемые по вопросам уголовной ответственности и обращения с лицами, подозреваемыми и обвиняемыми в совершении преступлений, ратифицированные Российской Федерацией в установленном порядке. Например, к числу таких источников можно отнести Конвенцию о предупреждении преступлений геноцида и наказании за него от 9 декабря 1948 г. (ратифицирована Президиумом Верховного Совета СССР 19 марта 1954 г.). Такие источники уголовно-правовых норм не относятся к числу непосредственных источников. В отличие от непосредственных источников их нормы действуют не напрямую, а через процедуры ратификации и включение их в национальную правовую систему Российской Федерации[27]. В УК РФ положения указанной Конвенции имплементированы в ст. 357 («Геноцид»).

Основные понятия

Источник права. Метафорическое мышление. Символическое мышление. Основной непосредственный источник уголовного права. Уголовный кодекс РФ. Уголовное законодательство военного времени.

Контрольные вопросы

1. Что в юридической теории понимается под источником права?

2. В чем суть метафорического мышления?

3. В чем суть символического мышления?

4. Какой тип мышления – метафорическое или символическое – представлено в тексте уголовного закона?

5. Какую функцию имеет выражение «источник права» в его применении к закону?

6. Кто ввел в юридический обиход выражение «источник права»?

7. Что принимается в качестве основного непосредственного источника уголовного права в правовой системе РФ?

8. Законы, образующие круг источников уголовного права РФ.

Рекомендуемая литература

Бибик О. Н. Источники уголовного права РФ. СПб.: Юридический центр Пресс, 2006.

Бобылев А. И. Источники (формы) права // Право и политика. 2003. № 7. С. 18–25.

Марченко М. П. Источники права: учеб. пособие. М.: Проспект, 2013.

Пудовочкин Ю. Е., Пирвагидов С. С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ. СПб., 2003.

Радько Т. Н. Государственное устройство РФ: учеб. пособие. М.: Проспект, 2012.

Рубанов А. А. Понятие источника права как проявление метафоричности юридического сознания // Судебная практика как источник права. М.: Институт государства и права Российской академии наук, 1997. C. 42–47.

Трахов А. И. Уголовный закон в теории и судебной практике. Майкоп, 2001.

Уваров В. В. Источники уголовного права // Закон. 2012. № 4. С.97–104.