Читать книгу Переполох в казарме - Алексей Черемисин - Страница 10

* * *

Пройдя под африканский марш строевым в столовую, солдаты уселись за стол и посмотрели, чем решила порадовать Родина поутру их молодые и голодные, нуждающиеся в калориях с витаминами организмы.

Увы, на завтрак их ждал бачок совершенно безвкусной сечки с какой-то страшной, жирной подливой (с мясным запахом, но без мяса, обильно сдобренной мукой комками и луком), а также два куска белого хлеба и один, сухой совсем, и в какашках тараканов весь, черного. В качестве напитка был стакан какой-то бурды из дешевого кофезаменителя, а что до масла – то, как и накануне, оно традиционно досталось для дембельских игрищ дедам.

Поняв, что ни сечку, ни подливу жрать невозможно, новобранцы пожевали подсушенного малость хлеба с какашками тараканов и поглядывали искоса на Коляна, который с видом хозяина уселся за свой отдельный стол, засунул в воротник салфетку и чинно начал ждать свой хавчик.

Буквально в ту же секунду из каких-то столовских ебеней выбежала жирная пожилая повариха с неприязненным взглядом, похожая больше на свиноматку, чем на человека. В руках она держала поднос, на котором стояла широкая ресторанная тарелка с яичницей и двумя сосисками, аппетитно присыпанными перчиком и украшенными несколькими дольками помидорки и огурчика.

В отдельных двух розетках были горчица и кетчуп, железная солдатская кружка была до краев наполнена вискарем, а на фарфоровом блюдечке лежал кусок батона с добротным шматом охренительной и ароматной, великолепной докторской колбасы.

Поставив поднос, повариха куда-то утопала, но быстро вернулась, держа в руках удобные облегченные берцы, имевшие мягкие тканевые вставки по бокам вместо кожи.

Опустившись на колени, тетка аккуратно надела Коляну на ноги носки, потом натянула берцы и, пока Скорострел миролюбиво начал кушать, залезла под стол, приспустила с парня штанишки и прямо на глазах у всей роты начала ему отсасывать!

– О-о, заебись! – простонал Николай и, хлебанув вискаря смачно, почти на полкружки, с довольным видом погладил пожилую повариху под столом голове. – Ну хоть какие-то плюсы от связей с местным генералом, черт бы его побрал!

– Ну позвонок вообще уж в корень охуел! – вытаращил глаза на происходящее дед Пахан.

– Да ну нафиг! – скривился Чика. – Чего тут хорошего, она же вонючая!

– А ты откуда знаешь? – поинтересовался дед.

– Да я ей куняшку как-то делал, – проговорился Чика. – Так гадом буду – чуть не блеванул!

С аппетитом откушав, Коля вытер губы салфеткой, выстрелил поварихе в голову, и, потянувшись, произнес.

– Ну вот, совсем другое дело! Жить теперь можно! Вот только – мне б еще кальян…

– Рота, закончить прием пищи! – скомандовал ответственный сержант. – Задвинуть стулья, выходим строиться перед столовой в ротную колонну!

Встав на улице традиционной коробкой примерно десять на двенадцать человек, новобранцы привычно вдохнули в себя свежий запах тухлого пердежа, и под командованием сержантов мирно двинули на плац.

Проходя мимо казармы, Колян увидел, что два чумазых солдата под руководством какого-то толстого прапора со знанием дела вытаскивают из его гелика дорогие кожаные сидушки и неслабо так с увиденной картины прихуел.

– Э, бля! Куда! Куда! – заорал прокурор и бросился было к гелику, но тут же был пойман за шкирку невесть откуда взявшимся командиром роты, который мощными руками встряхнул парня словно кота и грозно рявкнул:

– Куда из строя рванул, солдат? На гауптвахту захотел?!

– Но это же моя машина! – едва не плакал Коля, обреченно глядя на то, как солдаты вскрыли грубо монтировкой капот и начали нагло скручивать под ним движок.

– Это не машина, солдат, это техника! – наставительно пояснил прокурору Вася. – И она находится сейчас на территории, закрепленной приказом командира полка за нашей ротой. А старший по технике у нас тут младший прапорщик Краштест. Ему виднее, что с техникой делать, так что вернись-ка в строй, сынок, и не буянь мне лучше!

И, получив напутственного пенделя, Коляну не оставалось ничего иного, кроме как снова встать в коробку.

– Да все это шляпа, браток! – ощерился Чика, когда Коля горестно встал в строй. – Вот на гражданку вернешься – и еще такую бричку себе купишь, так что и не парься даже!

– Да она ж ведь пиздец сколько стоит! – воскликнул в совершенной прострации прокурор.

– Да брось! Пару уважаемых в криминальном мире людей отмажешь от кичи – и все у тебя будет на должном! Вот зуб даю, гадом буду!

– А вообще, ты прав! – согласился Колян.

Выйдя на плац, рота встала между других таких же широких и крупных коробок, которых было уже очень немало, и стало очевидно, что скоро произойдет некое полномасштабное построение с участием всех штатных подразделений полка.

– А че за хуйня это такая вокруг намечается? – с любопытством озираясь, поинтересовался у Чики Кузя.

– Так понедельник же. Общий развод полка генерал будет проводить. В остальные дни разводы на ротных лежат.

Понятливо кивнув, Кузя вытянулся в струнку и начал молча наблюдать за происходящим.

Вот мимо спецназа прошел строй гвардейских джигитов, которые что-то громко кричали на своих языках и показывали пальцем на черного барабанщика Мамбуду. Тот обычным своим стеклянным взглядом таращился в никуда и не обращал на джигитов совершенно никакого своего внимания.

Следом за джигитами, выделывая ногами кренделя, проплелся полупьяный оркестр с музыкальными инструментами и в жопу бухой военный дирижер с красным носом, который прямо на ходу прихлебывал казенный спирт из фляжки. А следом за музыкантами подошли и офицеры доблестной спецназовской роты.

На Чирике и Васе форма сидела как влитая, она была начищена, отглажена, берцы блестели как яйца у кота, и было очевидно, что эти двое погоны свои носили не зря. Что до Сани, то он опять приперся с золотыми эполетами на плечах, а на репу натянул невесть где взятый розовый берет с кокардой СС. При этом он игриво поглядывал как кот на валерьянку в сторону вяленького и приторного молодого флейтиста из оркестра.

– Чего это он так на него уставился? – спросил Волк у рядом стоящего незнакомого ему солдата.

– Наверное, наш корнет просто большой знаток игры на флейте! – предположил боец.

– Ага! Кожаной! – заржал Пахан, но быстро осекся, словив суровый взгляд, посланный Чириком.

– Соло на ней исполняет мастерски! – уже шепотом добавил дед.

– Рота! Равняйсь, смирно! – скомандовал Вася. – Первая шеренга, шаг вперед – шагом марш!

– А нахуя? – спросил Серега, когда впередистоящие солдаты дружно шагнули с шумом вперед.

– Утренний осмотр! – пояснил Чика. – На предмет, не разбиты ли у кого щи (впрочем, на это офицерам поебать), а также чистота обуви, подворотнички, побритость, окантовка шеи, состояние стрижки, сияние бляхи на портупее ну и, собственно, подтянутость самого ремня и прочее всякое военное мозгоебалово.

Действительно, подойдя к одному из солдат, Чирик вцепился тому в портупею и начал скручивать ее в узел, приговаривая на каждом новом повороте:

– Раз наряд! Два наряд! Три наряд! Нормально, на неделю вперед так служивых наберем!

– Совсем уж охуели! – согласился с ним ротный, отрывая у другого солдата подворотничок. – Этого вторым дневальным поставим! Недельку постоят – научатся устав блюсти. Обоим орбита, а подворотничок съедят на двоих после развода!

– Что такое орбита? – поинтересовался Секс у Чики.

– Это значит, что пизда ребятам! Неделя наряда по роте, без права отдыха и сна!

– Да это ж ебнуться так можно! – прошептал Серега. – Что за лютый за пиздец?! Я бы уснул!

– Уснуть-то ты, конечно, можешь! – ухмыльнулся Чика. – Но если поймают – то будешь схвачен и отхуячен, причем так, что твоя ебучка будет больше, чем спина у Тайсона. А потом объявят еще неделю орбиты, во время которой очко твое разлетится как известный всем флаг, причем от своих же. Да еще и на дючки вонючие упадешь, с зубной щеткой и пастой, как и положено любому оступившемуся в армии мужику!

– Еба-ать! – протянул Джафар и посмотрел с сочувствием на обреченных грустных пацанов.

– Вторая шеренга, шаг вперед шагом марш! – скомандовал Вася, закончив с первой.

С закруткой ремней были набраны до кучи наряд по столовой, караул и ряд солдат, поступивших в непонятных целях в личное распоряжение корнета Секача, которым офицеры пояснили, что они теперь рабы и желания Сани для них закон.

Вскоре очередь дошла и до новобранцев.

– Ну что, сосунки! – опасно усмехнулся Саня. – Чьи попки достанутся мне на ночь? Имейте в виду, что у кого найду больше всего нарушений – отдам Мамбуде! Так что начнем же лотерею!

Увы, молодые солдаты оказались самые ответственные, и хотя подворотнички были пришиты криво и торчали больше, чем на положенную уставом спичечную головку, особо доебаться было не до чего, хоть и сидела форма на новобранцах как на чмырях. Как пояснил потом им Чика, только к году солдатской службы мундир начинает смотреться как положено, словно чувствуя, что его хозяин достоин гордого звания «старый военнослужащий».

Минула кара наказания только совсем уже старых дедов, на которых держалось подразделение и его традиции. Понимая это, офицеры старослужащих старались не трогать, если те не начинали совсем уж дерзко, нагло охуевать. Но в корень охуевших в спецназе не было.

После утреннего осмотра появились и проебавшиеся где-то до этого хитрые ротные прапора.

Жирный Кузьмич еле волочил свое брюхо, слащаво чему-то улыбаясь и доедая на ходу палку колбасы, а младшего прапорщика Краштеста вообще новобранцы увидели впервые с момента своего появления на службе в полку. Очевидно, что портрет, данный ему Чикой, и вправду был весьма точен, и младший прапор действительно был большой и знатный, опытный проебщик.

Краштест был не настолько безобразно жирный как Кузьмич, имел массивное тело, отожравшуюся наглую харю, короткую стрижку волос поносного цвета, а также совершенно оборзевшую, как у психа, щербатую улыбку до ушей, сверкающую брекетами. Карие глаза его лихорадочно блестели и отражали какое-то странное буйное безумство, что явно раздирало душу младшего прапора изнутри.

Едва встав в строй (прапорщики и взводные офицеры в колонну по одному, справа от основной коробки, а Вася в одиночку еще правее офицеров), Краштест тут же начал о чем-то громко и рьяно пиздеть с военнослужащими из соседней роты. Очевидно, техник роты был еще до кучи и знатный балабол.

Спустя какое-то время на плац, перед подразделениями полка, вышел какой-то кряжистый мужик в американской форме и очках-авиаторах, который, заложив руки за спину, начал расхаживать перед коробками, словно гордый и напыщенный, самоуверенный петух.

Лицо его имело крайне неприятные и грубые черты, массивный кривой нос был испещрен какими-то оспинами, а над губами мужика топорщились густые и пышные рыжие усы. Внимательным взглядом он окидывал и солдат, и офицеров, и было очевидно, что это какой-то большой в данном полку и явно припизднутый на всю голову начальник.

– Это кто? – тихим шепотом спросил доктор Секс у Чики.

– Второе лицо после генерала, начальник штаба полка, гвардии полковник Кузнецов. Среди солдат и офицеров известен также как Кузя Говно, а уважаемые люди в криминале как «Половник Говна» о нем в малявах отзываются.

– О! Тезка, что ли? – удивился Кузя-новобранец.

– Не вздумай никогда только ему об этом сказать! – предостерег парня Чика. – Он люто терпеть не может свое погоняло, а до нашего полка так вовсе служил где-то вертухаем в тюрьме. Он очень страшный человек, ибо все свои повадки с зоны Кузя так и оставил при себе до сих пор. Очень любит устраивать внезапные шмоны, особенно на предмет наличия нарушений формы одежды или телефонов в карманах. Если обнаружит у кого носки вместо портянок – то заставляет их на месте жрать! А для шмона телефонов ставит ведерко с водой перед ротой, и топит там все обнаруженные, гандон ебаный, наши мобилки!

– И че? – спросил Секс. – Куда телефон-то прятать от него?

– В воровской карман, братан! Говно в него пока не лазал еще вроде! – посоветовал Сексу скромно ефрейтор.

– А это как? – не понял, что глаголет Чика, врач.

– В жопу суй мобилу, значит! Так будет надежно! Можно, конечно, попробовать в трусы спрятать, но если вдруг мобила выпадет и Говно запалит – пизда, братишка! Таких солдат он называет хитрожопыми и мобилу будет в зад толкать уже лично, причем грубейшим образом, с помощью берцевого пинка! Это не очень круто, уж поверь на слово! – держась руками за гузло, задумчиво промолвил Чика.

– Жесть! – поежился Джафар, немного оробев до дрожи под тяжелым взором тюремного бывшего надзирателя и возблагодарил ад за то, что он до сих пор еще за постоянные убийства с изуверствами не сел в тюрьму.

– Ах вы суки! Олени ебаные! – заорал начальник штаба, обращаясь, видно, к собравшимся подчиненным. – Дьяволята сраные! А ну-ка, признавайтесь, кто написал у меня в подъезде «Кузя Говно, лох, „П“» и многоточие?! Выйти из строя!

Естественно, что дураков в строю не нашлось.

– Вот козлы рогатые! Ссыкуны трусливые! Только и можете, что проебываться да не делать больше нихуя! Опять по самоволкам бегаете, твари! Кто вот вчера со всех ног от меня от забора съебался, как лось копыт не жалея? Тоже никто?

– Так точно! – хором грянул полк.

– Что так точно? – налились мгновенно кровью шары у полковника.

– Никак нет! – тут же исправились военные.

– Да заебали вы, макаки лысые! Через заборы сигаете, как чушки конченные! Да мне б на зону вас – так каждого бы с автомата, с вышки поотстреливал! Ох, и дождетесь все, как натяну колючку, да как пущу по ней под тыщу вольт! Да и задергаетесь вы на заборе потом, как эпилептики! Я научу вас, тварей, как дисциплину в армии любить!

И с дикой ярости начальник штаба начал топать ногами по асфальту и смачно плюнул на герб вооруженных сил на трибуне. Потом, увидев нечто в стороне, Говно повернулся лицом к коробкам и заорал:

– Полк, равняйсь, смирно! Равнение на-право!

По этой команде военнослужащие вытянулись в струнку, гордо вскинули подбородки и повернули их вправо, и только командиры рот, в дополнение ко всему, приложили дружно руку к голове. Начальник штаба тоже взял под козырек, повернулся налево и под грянувшую музыку оркестра зашагал тяжелым строевым по плацу.

Музыка показалась новобранцам странно знакомой, и вскоре до Джафара до первого дошло, что именно играли сейчас на построении полупьяные полковые музыканты.

– Мать его! Марсельеза! – удивился дипломат.

– Какого хуя? – поддакнул ему ничуть не меньше удивившийся прокурор Николай.

– Так генерал же идет! – прошептал Чика, усердно тараща фары на правый конец плаца, как страдающий запором пучеглазый бес.

Действительно, вскоре в поле зрения солдат показался усердно чеканящий шаг Говненко, в том самом прикиде, в котором видели его солдаты накануне.

Белоснежные лосины едва не рвались на жопе, когда генерал чуть не по грудь задирал свои ноги, треуголка была сурово напялена по самы брови, а приложенную к башке руку обтягивала плотная замшевая перчатка.

– Ебать, откуда он взял такие лосины? – удивился Кузя.

– Да кальсоны это солдатские! – прошептал Чика. – Дырку на жопе заштопал и ходит теперь, как еблан пробитый!

– А зачем он жопу штопал? И почему пробитый? – спросил с интересом Джафар. – Его что, кто-то жахнул, что ли?

– На кальсонах дырка, придурок! – прошипел Пахан, и дипломат испуганно заткнулся.

Когда Говно и Говненко поравнялись за два шага друг от друга, музыка прекратилась, и полковник доложил:

– Товарищ генерал-лейтенант! Личный состав полка для развода построен! Начальник штаба полка, полковник Говно, то есть, тьфу, бля, прошу прощения, Кузнецов!

Завершив доклад, начальник штаба сделал финт ногами в сторону, а генерал молча пошагал дальше под вновь грянувшую музыку оркестра. Полковник направился вслед за ним, на расстоянии четырех шагов от Говнено.

Дойдя до середины плаца и встав перед трибуной, Говненко и Говно повернулись лицом к полку, музыка заглохла, и генерал хорошо поставленным голосом прокричал:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант! – хором грянули дружно подразделения.

– Вы все говно! – обозначил следом свою позицию генерал.

– Мы все говно! – согласились военные.

– Говно должно отвечать громче!

– МЫ! ГОВНО! – заорал весь полк, да так, что птицы в небе обделались со страху, сиранув случайно сверху прямо на генеральские золотые погоны.

Сняв перчатку и потрогав жидкие птичьи фекалии, Говненко скривился, сплюнул и скомандовал:

– Вольно!

– Вольно! – повторил команду полковник и вслед за генералом поднялся на трибуну.

– Да как же вы меня все заебали! – начал толкать речи с трибуны Говненко. – Как дети малые, ей-богу! Вас все ебешь-ебешь, да так, что хуй уж даже не стоит, а вам, скотам, как будто все словно похую! Ну разве ж можно так вести себя, товарищи засранцы, а?

– Никак нет! – ответил генералу полк.

– Вот-вот, и я о том! Живете тут и в хуй не дуете, да мне еще за счет государства мозги ебете! О, где только ты сейчас, моя любимая, благословенная небом Франция! Утопающий в цветах Версаль, дамские кружева и духи, круассаны, вино, шерше ля фам, и негры в будуаре… Впрочем, что это я. Вас, пидаров, разве ж можно здесь одних оставить? Весь полк ведь разнесете сразу же к хуям собачьим. Особенно прапорщики, домой, в хозяйство. Иду вчера, смотрю – Кузьмич хуячит! Тележку, бля, с говном волочит!

Как по команде полк мгновенно уставился на побагровевшего тут же по неясным причинам начальника штаба полка.

– Да не про то я говно! – скривился генерал. – Набрал где-то, сука, настоящего прапор. Уж из сортира, что ли, ковырял!

– Два взвода срало! – тихим голосом подсказал Кузьмич, но Говненко его не услышал.

– Чего, говорю, прапор, спиздил? Ничего, отвечает, товарищ генерал! Говно везу! Ну, знаю я это бессовестное племя, лично снимаю перчатку и в говне том ковыряюсь. Нихуя там нет, честь по чести – говно! Вези, говорю, раз говно. И что вы думаете, мародеры ебаные?

Полк застыл в ожидании конца истории.

– Да только дома до меня дошло, что он тележку спиздил! – заорал генерал. – Свинья вонючая! Ох, всех когда-нибудь пересажаю, дождетесь скоро у меня! Или и того хуже – к Капитану, да в подвалы!

– Не хотелось бы! – поежился Джафар, который, как выходец из-за границы, понимал, что он один из первых сейчас кандидат на эту роль.

– В общем, в рот вас всех ебать! Идем дальше. Внимание, новобранцы! Всегда перед тем, как принимать присягу солдаты в обязательном порядке проходили курс молодого бойца, обкатку танком, дневные и ночные стрельбы, а также безудержную, мощную еблю в жопу! Но вчера мною была получена директива от верховного главнокомандующего, предписывающая срочно привести вас всех к присяге. А посему – сегодня это и устроим! Старшинам рот – выдать всем парадную форму, командирам подразделений – подготовить автоматы. Встреча на плацу за два часа до обеда. Я думаю, что пары часов всем хватит, чтобы подготовить форму. Хотя – не знаю даже, нахуй это надо, ибо фоткаться я вам все равно не дам, потому что все вы пидарасы, пидары и говнюки. Но хоть родственники на вас посмотрят.

Затаив дыхание, новобранцы глянули на генерала.

– Да-да, мелкие засранцы! Я не зверь и не козел, чтобы не соблюдать традиции. Специально для вас все утро лейтенант Чирик гонял на истребителе по стране, собирая ваших мам, пап, телок, шлюх и прочих странных темных личностей. Куда уж он засунул их всех в самолет – я в рот ебать и в жопу не хочу, но все же близкие на вас посмотрят! Так что приготовьтесь, сукины дети, и не обосрите наш полк перед родней!

– Еще и увольнение, значит, дадут! – прошептал Чика, с завистью глядя на молодых. – Будете к вечеру колбаску жрать с булочкой, и фрогуртом все это запивать!

– И печеньки! – мечтательно поднял глаза к небу Пахан.

– И печеньки! – согласился ефрейтор.

– В общем, блядское стадо, равняйсь, смирно! – заорал генерал. – К торжественному маршу!

По этой команде офицеры подразделений чеканным шагом вышли из строя и встали перед ротными коробками, левым боком к солдатам, а командиры рот – на два шага перед офицерами, посередине строя. Начальник штаба бросился в сторону полка и встал в одиночестве справа от него. Судя по всему, первая коробка состояла исключительно из офицеров, и это было управление полка. То есть все офицеры штаба, финансовых, кадровых, тыловых и прочих служб, строевой части и прочих разнообразных подразделений руководства и обеспечения.

Одновременно откуда-то из-за кустов появилось отделение джигитов в парадной форме с аксельбантами, в высоких хромовых сапогах, папахах и с карабинами в руках, на штыки которых вместо флажков были надеты красные мокасины.

Задирая ноги едва не по репу, они шагали в сторону трибуны в колонну по одному, причем самый последний из них поочередно вставал за двадцать шагов от предыдущего, разворачиваясь после этого смуглым лицом к полку.

– А это что за петухи? – спросил Серега.

– Линейные! – ответил Чика. Расстояние между ними будет означать необходимое расстояние на марше между ротными коробками военнослужащих.

– Поротно! – продолжил Говненко.

Все офицеры повернулись лицом к генералу.

– Одного линейного дистанция, управление прямо, остальные напра-во!

Кроме офицеров коробки управления, все военнослужащие повернулись направо.

– Шагом – марш! – скомандовал Говненко.

С первым шагом грянул оркестр, заиграв легендарную «Катюшу», и каждая рота проходила поочередно строевым шагом мимо трибуны с генералом. Впереди всех маршировал полковник Говно, тюремной мордой возглавляя гордую поступь офицерской коробки управления полка.

Новобранцы поначалу растерялись, не зная, что им делать, но оказалось – дело свое знали офицеры (за исключением отчего-то Секача), и вовремя командовали, когда нужно маршировать на месте, а когда нужно идти прямо. Только теперь молодые военнослужащие поняли, что по команде «прямо» делается три строевых шага, после чего все переходят на шаг обычный до очередной команды ротного «на месте».

Когда рота спецназа вышла уже на финишную прямую, Вася убедился, что с коробкой все в порядке, подождал, пока впередиидущее подразделение минует линейного, и скомандовал:

– Прямо!

За три линейных до генерала ротный заорал как ебанутый:

– Счет!

– Счет! – взревела рота. – И-и, РАЗ!

На последнем слове и солдаты, и офицеры перешли на строевой и резко повернули головы вправо, в сторону трибуны с генералом.

Марширующие сбоку от новобранцев более опытные солдаты вцепились мизинцами в их мизинцы, молодые поняли, что это нужно для того, чтобы удерживать ровный строй, и быстренько повторили данную процедуру между собой.

Последним шел на разводе полупьяный оркестр, но рота спецназа в это время уже стояла перед казармой. Поставив задачи взводам на проведение занятий по боевой подготовке, Вася вывел и отправил в расположение молодых, а прочих под руководством сержантов отправил по учебным местам.