Читать книгу Переполох в казарме - Алексей Черемисин - Страница 6

* * *

До вечера новобранцев никто больше не трогал, и этого времени вполне хватило, чтобы определиться, на каких им спать койках, а также сдать старшине роты, коротко стриженному темноволосому прапорщику с маленькими поросячьими глазками, привезенные ими из дома личные вещи.

Как и рассказывал водитель Чика, Кузьмич был толст до неприличия, сидел в каптерке, смрадно пердел, жрал куру гриль и запивал ее огромным жбаном какого-то дешевого и незнакомого солдатам вонючего пиваса.

Наскоро рассовав по полкам сумки с вещами солдат, прапор выдал им по два полотенца, казарменные черные тапки с бирками, а также футляры под мыло и зубные щетки с пастами и мочалками.

– Чувствуйте себя как дома, ребятки! – улыбнулся им прапор, чем полностью сломал стереотип описанного Чикой прожженного вора, прощелыги и проебщика.

На фоне дедов, кобелей, а также злых чекистов и прочих долбоебов Кузьмич казался самым добрым и адекватным из всех встреченных сегодня новобранцами военных.

«Ну, любит выпить, любит куриц гриль. Но кто ж их не любит!» – подумал Боря и сглотнул слюну, глядя на аппетитный прапорский жбан с пивом: «Опять же, тапочки вот выдал и полотенца с мыльно-рыльными…»

В отличие от своих коллег по несчастью, Боря не добился в жизни каких-либо карьерных высот, и все свое время посвящал безудержному пьянству, мотовству и раздолбайству.

Внешне Боря был невысокого роста худощавым парнем, с вечно растрепанными темными волосами, напоминающими гнездо, а также распухшим лицом прожженного алкоголика, отличавшимся красным носом, непонятного возраста густой щетиной и огромными мешками под вечно узкими от перепоя и задумчивыми карими глазами.

Парень редко следил за гигиеной, а потому никогда от него не пахло ароматом мыла или одеколона. Обычно это был запах недельного пота, а также перегара и прокисшей мочи.

Последнее было неотъемлемой частью имиджа Бори, так как никогда, поднабравшись водярки, он не удосуживался лезть в штаны лишний раз, чтобы поссать. Ссать он предпочитал под себя, не отходя от кассы, так как справедливо полагал, что, пока он отлучится от компашки на клозет, запасы спиртного могут существенно уменьшиться, причем без его в том участия, и любое проявление подобной дерзкой пакости алкоголик гневно считал совершенно для себя неприемлемым.

Скрутили Борю не на работе или дома, как всех прочих призывников, а на одной из московских свалок, где парень мирно употреблял на лавочке незамерзайку, запивая ее боярышником, и вел высокоумные беседы с какими-то очень интеллигентными и уважаемыми на районе, но чумазыми как чушки и вонючими столичными бомжами.

На момент задержания Боря был уже изрядно пьян и полностью уверен, что его опять захомутали за что-то в кутузку мусора. Не передать словами, каким было его удивление, когда он проснулся уже в поезде, будучи одетым в военную форму, с вещевым мешком, наполненным предметами первой необходимости и с намертво зажатым граненым стаканом в руке.

Припомнив рассказы бывалых людей, что и в армии можно хорошенько выпивать без палева, Боря не особенно расстроился своим жизненным переменам, и даже очень сегодня обрадовался, когда услышал, что за взводом случайно закрепили боевую технику российской славной авиации.

Случилось как-то Боре смотреть военную передачу про авиационный полк, и там были показаны казенные бочки с этиловым спиртом, что выделялись государством на техническое обслуживание самолетов с вертолетами.

Прикинув примерно, что много ему не надо, и одной такой бочки (при должной экономии) будет хватать примерно недели на полторы, а то и на две, Боря понял, что он Богом поцелованный человек, и небо благоволит ему в жизни как нигде и никому.

Спиздив с тумбочки дневального бутылку «Столичной», Боря залпом осушил ее до дна, захрустел надкусанным огурчиком и потом он вдруг почувствовал, что очень сильно хочет жрать.

В последний раз он ел еще в поезде, запарив пожертвованный ему другими солдатами «Доширак» с сосиской, но с того момента прошло уж больше полусуток, и желудок синегала уже предательски начинал бурчать, как умея привлекая внимание хозяина к своим личным нуждам и потребностям.

На счастье алкоголика, около восемнадцати часов сержант Бич дал команду на построение роты перед подъездом казармы на ужин, и Боря скромно, смиренно потопал вниз.

Несмотря на то, что несколько минут назад расположение казалось пустым, волшебным образом его быстро заполонили около сотни, а то и больше незнакомых Боре голодных рыл в форме. Кто-то вылез из-под кровати, кто-то спустился с антресолей, а были даже и такие, кто прятались в сортире и в шкафах с бушлатами, слившись с пиксельным камуфляжем последних, словно опытные боевые ниндзя.

Топая берцами, толпа сбежала вниз и быстро выстроилась там повзводно, в колонну по три, при этом справа от каждого взвода встал сержант, временно замещающий взводного офицера своего подразделения.

Личный состав роты продолжал меж тем отовсюду прибывать на построение. Кто-то стучал копытами со стороны чипка, иные – перепрыгивали через забор полка, возвращаясь с самоволки, а кое-кто и вовсе попросту вылазил из густых кустов и даже из канализации.

Ответственным за ужин сегодня был младший прапорщик Краштест, но он куда-то проебался, а Кузьмич был занят какими-то очень важными делами у себя в каптерке. Роль ответственного пришлось брать на себя заместителю командира химического взвода, припизднутому на всю башку, горбоносому сержанту Бичу.

Новобранцы поначалу растерялись, не зная, в какой именно из трех взводов им встать, но ефрейтор Чика, что взял на себя роль предводителя стада, быстро указал им место в строю, и сам занял потом положенное командиру взвода место справа от колонны с химиками.

– Ну че, уебки голодные! Готовы жрать, засранцы?! – прокричал сержант Бич после того, как сержанты доложили ему, что весь личный состав роты (за исключением проебщиков, конечно) стоит в строю.

– Так точно, товарищ сержант! – радостно взревела изголодавшаяся полудикая толпа.

– Ах вы, обезьяны ебаные! А барабанщик где, пидарюги ссаные? Или вы хотите, чтобы меня отжарил в жопу за это наш долбаный дежурный по полку перед столовой?!

– Барабанщика корнет в канцелярию вызвал! – ответил Бичу из строя дед Пахан. – Уж два часа прошло, как заперлись, голубчики. Опять, поди, на брудершафт там письки втихаря лимонят, черти!

– Без барабанщика я вас не поведу! – заупрямился Бич. – Сами ж ведь порядок знаете, что на приемы пищи личный состав обязан ходить под барабаны, строем! Кто у нас тут музыкалку заканчивал, Харитон вроде? В строй его быстро, пусть негра заменит, пока тот с корнетом хуи пинает!

– Так он же скрипач ведь, товарищ сержант! – удивился Чика. – И пианино малость знает, как рассказывал спьяни. Но так в любом же случае – не барабан ведь нихуя, в натуре!

– Ну вот и хули? В чем проблема? – удивленно поднял брови Бич. – Раз освоил пианино – то и с барабаном сможет разобраться, а то, блядь, хуй вам всем сегодня, а не ужин!

Чертыхаясь сквозь зубы и обзывая Мамбуду пидарасом, сержанты покинули строй и вернулись в казарму.

Вскоре двери здания распахнулись, и в их проеме показался едва стоящий на ногах в нулину пьяный Харитон с огромным белым барабаном через плечо. Он явно не очень хотел куда-либо сейчас тащиться, но пинки, коими гнали его сержанты, создавали весь необходимый стимул, и контрактнику пришлось-таки приступить к исполнению назначенных ему неожиданно товарищами военно-музыкальных временных должностных обязанностей.

Когда контрактник уже встал в строй, все увидели, как к казарме мчит на всех парах огромный черный джип-гелендваген с говорящим номером «В001ОР68», новенький, как из салона.

– Это еще черт кого принес? – проговорил сердито Бич, а потом, когда рассмотрел, кто пожаловал, вытянулся в струнку и, приложив руку к башке, заорал: – Рота, смирно!

Распахнулась дверь со стороны пассажирского сиденья рядом с водителем, и оттуда вылез пожилой толстый мужик с крючковатым носом, пышными усами, изогнутыми на старинный манер, и не до конца еще тронутыми сединой густыми и короткими жесткими волосами.

На мужике был надет оливковый китель с огромным количеством наград и очень крупными массивными звездами на погонах, по две с каждой стороны. Под кителем мужик носил уставную рубашку с галстуком, и на этом определенная уставом форма одежды у него, увы, заканчивалась.

На ноги мужик натянул белоснежные лосины и ботфорты со шпорами, а на офицерскую портупею повесил богато украшенную золотом парадную саблю французского образца.

Осмотрев цепким взглядом строй солдат, он надел на голову черную треуголку, продемонстрировав при этом кипельно белые перчатки, поправил портупею с саблей и окинул взглядом сержанта так, словно тот был не более чем вонючий кусок весьма несвежего собачьего дерьма.

– Товарищ генерал-лейтенант! – заревел Бич. – Личный состав роты спецназа для следования на прием пищи построен! Заместитель командира взвода РХБ защиты, сержант Биченков!

– Николай, выходи! – позвал лениво генерал, нисколько не задумавшись даже скомандовать роте «вольно».

Из гелендвагена вылез водитель джипа, моложавый, ухоженный парень, в меру упитанный, с веселым стелящимся масленым взглядом и легкой, немного слащавой и блуждающей хитрой улыбкой на лице.

Волосы его уже чуть тронула седина, Боря отметил явно дорогую прическу водителя, а также золотые часы Cartier и той же фирмы солнечные очки, тоже в золотой оправе.

Из одежды на незнакомце был надет дорогой рыбацкий костюм камуфляжной расцветки, а также модные черные кроссовки от Emporio Armani. На голову водитель зачем-то нацепил темно-синего цвета шитую на заказ прокурорскую фуражку, а советская портупея из коричневой кожи болталась на яйцах мужчины как у заправского и бывалого оборзевшего блатного старослужащего.

– Су-ука! – протянул зловеще Чика, отчего-то резко и странно подозрительно забеспокоившись в строю. – Да это ж он ведь, тварь, вот гадом буду!

– Ну что, на ход ноги, начальник? – осведомился деловито незнакомец, крайне дерзко повернувшись к генералу. – Коньячок французский как хорош, прям кайф конкретный, дядя Йося, отвечаю!

– Что спрашиваешь глупость, мон ами! – улыбнулся Говненко. – Говно вопрос! Конечно, пизданем давай!

Достав из кармана серебряную фляжку с искусно выгравированным прокурорским гербом, водитель ебнул сам, протянул емкость генералу и, щелкнув на брелке с ключами по кнопке сигнализации гелендвагена, с любопытством окинул взглядом таращащийся на него удивленный строй.

Осушив фляжку до дна, генерал вернул ее водителю, занюхал выпитое рукавом и обратил свой мгновенно заблестевший взор на стоящего навытяжку в ожидании пиздюлей Биченкова.

– Значит так, говнюк! Ты тут старший?

– Так точно! – едва не обосрался от усердия в ответ сержант.

– Ну, принимай пополнение, значит, хуила тряпошная, в подразделение ваше сраное. Это Николай Остафьев, известный тамбовский прокурор и сын двух верховных судей Российской Федерации! Попал служить к нам по просьбе высокопоставленного руководства ФСБ и по протекции благородного корнета, Александра Секача! Во исполнение приказа верховного главнокомандующего о необходимости прохождения военной службы по призыву. Имей в виду, сынок. Если хоть волос упадет с головы этого молодого человека – я и тебя, и весь твой призыв как Цепеш на кол посажу! – и, изобразив двумя пальцами колечко, генерал красноречиво воткнул в него по маковку свой толстый и мохнатый указательный палец. – Вопросы есть? Я понятно изъясняюсь?

– Никак нет! Так точно! – выпучив глаза, выдал обычный в армии каламбур сержант.

– Пизда ему! – прошептал тихо Чика, имея в виду прокурора. – Ведь это ж он, гандон, меня в армию упрятал! Ну, вот пойдет теперь по изоляции на этапе, падла! Уж лучше б на пожизненном сидеть, чем год еще в этом ебнутом дурдоме!

– Так генерал же запретил! – шепнул ему Кузя.

– Хуйня! – отмахнулся Чика. – Вот насажу его ночью на перо, да и застынет он на ноже, как сало ебаное!

– Сынок! Ну, ты тут не стесняйся! – обратился ласково Говненко к прокурору. – Твой взвод – второй, лейтенант Оболенский по просьбе моего корнета взял тебя под свое крыло. Милости просим, если что звони!

Достав из второго кармана еще одну фляжку, Николай пизданул, отрыгнул, перданул и, почесав с шумом жопу меж булок, развязным шагом прошел мимо хищно улыбающегося Чики в самый конец строя химиков. Гелендваген так и остался припаркованным как будто так и надо, на площадке перед казармой.

– Вольно! – скомандовал генерал и, выпятив пузо, и взявшись за рукоятку сабли, гордо попиздил пешочком мимо строя в сторону штаба.

В это же время из казармы вышел огромный мускулистый негр-великан, совершенно лысый, с бородой-эспаньолкой, и одетый только в обтягивающие плотно ягодицы короткие кожаные шорты и начищенные до блеска хромовые фашистские берцы.

Гигант был накачан как один из легендарных трехсот спартанцев, и казалось, что нет ни грамма жира на его могучем теле – настолько были проработаны даже самые мелкие и незначительные из всех составляющих массу рельефных атлетических мышц.

Могучую грудь негра стягивали трещащие по швам толстые кожаные ремни, на руках он носил напульсники с заклепками, а на голове его гордо сидела фашистская кожаная фуражка СС, с окрашенным в радужный цвет не менее гордым нацистским орлом. Из соска правой груди африканца торчало увесистое золотое кольцо, а еще два кольца, чуть поменьше, были у него в левом ухе, и последнее, с висюлькой в виде сердечка – в правом.

– Ебать мордоворот! – выпучил глаза новоприбывший Николай, совсем не подумав, что пизданул это громко, и страшный негр его услышал. – Надеюсь, он людей не ест?

– Ой, мама, роди меня обратно! А ты прикинь – какой у него хуй?! – совершенно охуев от зрелища, ляпнул первое, что пришло в голову, в ответ прокурору Волк.

На правом плече гигант носил ярко-красную повязку, на которой был вышит белый круг, а внутри круга были два красноречиво скрещенных черных щита и копья Марса.

– Ну, наконец-то! – заревел сержант, увидев негра. – Явился, Чунга-Чанга, мать твою за ногу да об стенку! Ну вот ты хули встал в дверях, мудак, опять все про бананы-пальмы думаешь?!

Тот никак не отреагировал на слова Бича, глядя перед собой немигающим, гордым взглядом настоящего бесстрастного африканского воина, каким-то неосмысленным, стеклянным и непередаваемо царственным и величественным. Создавалось впечатление, что черный атлет уже от души покурил нечто очень в стране запрещенное, и что не вся срезанная утром на уборке территории конопля дошла до полкового лекаря, лейтенанта Перца.

– Ну вот, опять двадцать пять! – ругнулся Бич. – Мамбуда! Я к тебе ведь обращаюсь чудовище ты ебнутое! Ты что, совсем, что ли, нихуя не вкуриваешь, замарашка немытая?! Взял барабан и бегом беги в строй, и живее, живее, дебила кусок! Вот дал нам Секач барабанщика ж, пидар…

Забрав у пьяного Харитона барабан, негр неторопливо встал справа от сержанта первого взвода, совершенно отрешенный от всего сущего и витающий где-то в мире иллюзорных африканских духов.

– Рота, равняйсь! Смирно! – гаркнул Бич. – В походную колонну!

По этой команде сержанты покинули общий строй и, топая берцами по асфальту, слаженно встали каждый в двух шагах перед своим взводом, левым боком к нему.

– Повзводно!

Теперь сержанты одновременно повернулись лицом к Бичу.

– Первый взвод направляющий, левое плечо вперед, шагом – марш!

– А-а-а, палалайя! – завопил высоким голосом негр и прямо голыми руками начал громко нахуяривать нечто несуразное на барабане.

В ту же секунду рота слаженным шагом направилась в сторону столовой, и едва не отстали только стушевавшиеся на секунду молодые запахи.

Где-то на середине пути Бич скомандовал:

– Строевым – марш!

По этой команде все военнослужащие подразделения одновременно и одинаково начали высоко поднимать свои ноги, очень сильно оттягивая вперед носок, и ставить их твердо потом с гулким топотом на полную ступню на асфальт.

Вместе с этим все начали совершать определенные движения руками, а именно: вперед – сгибая их в локтях так, чтобы кисти поднимались выше пряжки пояса на ширину ладони, а локоть находился на уровне кисти руки, назад – до отказа в плечевом суставе.

Все вместе это было похоже на торжественный марш, что Боре приходилось видеть каждое девятое мая на параде по телеку, но сам он так ходить еще ни разу в жизни не пробовал. Получив несколько пинков в пятку от шагающего сзади солдата, Боря быстро уяснил, что от него требуется и тоже начал, как умел, старательно чеканить шаг.

Комичнее всего смотрелся в роте бухой контрактник Харитон, который вывалился вскоре из общего строя и шкандыбал где-то сбоку, выделывая при этом настолько невероятные пируэты ногами, что можно было принять его то ли за надежду российского балета, то ли за сбрендившего экзотического павлина.

Спустя какое-то время рота добралась до столовой. Это было покрашенное желтой краской двухэтажное здание с решетками на окнах, перед парадным входом в которое стоял высокий плотный офицер с пистолетом и огромным блестящим значком на груди. «Дежурный по части» – присмотревшись, прочитал надпись на знаке Боря.

Огромные деревянные двери, что вели в средоточие еды армейки, сверкали как ворота в рай и словно приглашали Борю миновать их поскорее и срочно что-нибудь сожрать.

– Рота, стой! – скомандовал Бич, когда рота выстроилась в том же порядке, как недавно перед казармой, перед столовой.

Мамбуда прекратил стучать свой марш и, сделав еще два шага на месте, солдаты остановились.

– Равняйсь, смирно! – прокричал Бич. – Равнение на середину!

Приложив руку к башке, он строевым шагом прошел до офицера со значком и встал навытяжку за два шага до него. Посмотрев на Бича, как на сбрендившее шимпанзе, тот тоже с небольшой ленцой угрюмо взял под козырек.

– Товарищ майор! – начал доклад сержант. – Личный состав роты спецназа прибыл для приема пищи! Заместитель командира взвода РХБ защиты, сержант Биченков!

– Вольно! – скомандовал дежурный и убрал руку от головы.

– Вольно! – продублировал Бич, крутанувшись на каблуках лицом в сторону роты и тоже убирая руку.

Заложив руки за спину, майор прошелся вдоль строя и спросил:

– Ну что, гомосеки, никак пожрать приспичило?

– Так точно! – дружно ответила рота.

– Вот только жрете да жрете, да как вы все уж заебали… – поморщился дежурный. – Вам только лишь бы курдюки свои набить, а толку нет с вас нихуя. Да будь моя воля – то я бы всех вас в клинику сдал, для опытов! Голодранцы окаянные. Ну, хули с вами сделаешь, идите, жрите, раз приперлись, твари!

– Справа в колонну по одному марш! – приказал Бич, и рота неспешной вереницей потянулась в столовую, достаточно отработанным движением снимая при входе в здание головные уборы с чанов.

Ворота в рай становились для Бори все ближе и ближе, и он уже в нетерпении даже сглатывал слюну… Но каковым же было его удивление, когда, вместо положенных в столовой вкусных ароматов, войдя в нее, он вдруг почувствовал отвратительный запах душистого и свежего дерьма!

Амбре было настолько омерзительным, что начали слезиться глаза, появился вдруг кашель, и данное зловоние было уместно больше для какого-нибудь деревенского сортира, нежели для места общественного питания аж целого полка солдат.

Увидев растерянность новобранца, к нему подошел ефрейтор Чика и по-отечески похлопал его по плечу.

– А ты че думал, ептель? Что тебе тут харчи с ресторана давать будут и бабу с сиськами под стол подгонят?

– А что мне, говно теперь год жрать, что ли? – спросил в ответ совершенно охреневший от предстоящей перспективы Боря.

– Ну, по бумагам-то ровно здесь все, по ним, скорее всего, закупаются хорошие харчи, а вот ты соси-ка писю, сынок, и причмокивай по вкусу с аппетитом. Ведь ты вот сам посуди, ведь надо ж как-то уебку-зампотылу икру на что-то кушать да свой баллон свинячий набивать? Опять же, у начпрода тоже отпрыски есть, да и начальнику продсклада надо что-то умыкнуть… Вот и закупают они протухшие продукты подешевке, проводя по бумагам цену дорогих и нормальных, а разницу между собой потом втроем дербанят.

– Вот ведь уебки! – выругался Боря.

– Да это еще что, браток! Поварам же тоже ведь надо наживу поймать для своих, и лучшие из протухших продуктов они целыми пакетами крысят втихаря к себе по хатам. Что не спиздят повара – то топчет у себя в каморке хлеборез, он тоже тот еще пидарюга, вот отвечаю за базар, в натуре! И остается нам в итоге только то, от чего у нормальных людей залп поноса дальше, чем видят… В общем – кормят здесь как свиней, но ты держись, брат, ибо Бог терпел, и нам велел! – трактонул Чика и тормознул у изгаженного черного умывальника, чтобы помыть в нем руки.

Пройдя в обеденный зал, запахи уселись вместе за одним столом и с любопытством осмотрели хавчик.

На металлических тарелках, похожих странно на тюремные, лежали около двух столовых ложек тушеной картошки с кислой капустой (бигус по-армейски) и белесого цвета хлебно-сальная полуразваленная котлета. «Компот» носил слишком громкое название, так как фруктами в нем только пахло, а так, по сути, это была обычная, чуть теплая вода, причем прямо из крана. Было также на каждого по два куска изрядно подсохшего белого хлеба и один, подплесневелый, немного несвежего, черного.

Очевидно, что к данному ужину полагалось еще и масло, но огромная тарелка с порционными кусочками, что высились на ней пирамидкой, стояла в самом центре «дембельской» части обеденного зала, и изверги-деды не ели масло, а цепляли его на вилку и, словно с катапульты, швырялись сим продуктом в потолок.

Таким образом еще издревле старослужащие мечтали создать в столовых армии звездное небо, а еще – дембеля, у которых больше всего масла прилипало к потолку, выигрывали на ночь право нещадно пиздить молодежь и как угодно над новобранцами изощренно издеваться.

Исключение в еде составил лишь отдельный столик, приготовленный специально для блатного прокурора из Тамбова, Николая.

На совершенно белой скатерти парня поджидала чашка пельменей, майонез в розетке, серебряные приборы, нарезанная тонко селедочка, стопарик с водкой и запотевшая кружка аппетитного, ледяного, чуть пенящегося свежего пивка.

Повязав ресторанную салфетку как фартук, Николай приступил к трапезе, совершенно не обращая внимания на то, какими злобными взглядами смотрят деды то на него, то на табличку Reserved на его столе.

– Ну вот совсем уж охуел, блядь, падла ебаная! – услышали новобранцы голос Чики. – Харя свинячья! Само провидение послало эту тушу ко мне в руки, пизда ему скоро!

Понаблюдав за аппетитно чавкающим прокурором, запахи только было начали кушать, когда к ним неожиданно подошел приблатненный дед Пахан, в военной фуражке набекрень.

– Ну че, козлы, жрете?

– Так точно! – пробубнил Волк туго набитым картошкой с хлебом и плесенью ртом.

Меж тем Пахан спросил:

– И как вам, вкусно?

– Так точно! Очень вкусно!

Дед наклонился и схватил у Секса котлету с тарелки. Тот хмуро посмотрел на Пахана, но смолчал.

Пахан тем временем, свински чавкая и даже хрюкая от удовольствия, бессовестно опустошил бесцеремонно тарелки и у прочих новобранцев. Потом он смачно отрыгнул, пожелал всем приятного аппетита и, поправив на яйцах ремень, утопал развязно к себе за столик.

Не успел он скрыться из глаз, как на горизонте нарисовался сержант Бич, который перся к запахам с улыбающейся хитрой рожей. Впрочем, улыбка быстро спала с его лица, когда он увидел опустошенные тарелки новобранцев и понял, что поживиться здесь ему уже нечем.

– В следующий раз – не ешьте так быстро! – попросил разочарованный замок и с грустным рылом скорбно удалился.

Спустя какое-то время, когда все масло было уже на потолке или на полу, Бич скомандовал:

– Рота, встать! Закончить прием пищи, задвинуть стулья, строиться на улице в ротную колонну!

Надевая на выходе головные уборы, военнослужащие покинули столовую и выстроились широкой коробкой примерно десять человек в ширину и двенадцать в глубину перед выходом на плац. Сержанты ровным строем встали на два шага впереди, тем самым возглавив коробку.

Народу вокруг Бори было очень много, а потому было совершенно неудивительно, что еще до начала движения кто-то тихо, подло навонял.

Боря давился этим запахом и проклинал про себя засранца, когда незнакомый ему худощавый солдат слева дернул зачем-то впередистоящего служивого за кепку.

К удивлению Бори, из-под кепки выпала стыренная из столовой котлета, которая упала на асфальт, а солдат, что стоял рядом с Борей незамедлительно отвесил своему товарищу хорошего, добротного и гулкого пинка.

– Нехват ебаный! – прошипел он, схватив за шею любителя котлет и развернув его к себе лицом. – Еще раз узнаю, что ты воруешь еду из столовой – отдам тебя на суд дедам! А наказание ты знаешь. В упоре лежа будешь черного буханку жрать, да гуталина банку вместо масла, сука!

Провинившийся солдат заплетающимся языком оправдывался как мог, говорил, что его подставили и это недоразумение, что котлета вовсе не его и он не виноват, после чего словил поочередно по пенделю от окружающих его сослуживцев и снова мирно занял свое место в строю.

– Офицеров нет? – тихим голосом спросил Бич у бригады сержантов.

– Кажись, нет… – Осмотревшись, ответил ему ефрейтор Чика

– Отлично! Значит, нашу исполняем! – потер руки Бич и скомандовал: – Внимание, рота! С места, с песней, шагом – марш!

И мощной поступью спецназ направился в казарму мимо зарослей ганджубаса, распевая во все горло «Посмотри в натуре, бля, вот он – мак и конопля, кайфа море, а ты все про спиртное!»