Читать книгу Комбинация номер Ноль - Алексей Хромов - Страница 8

Квартира директора Громова находилась в «цековском» доме – кирпичном монстре с высокими потолками, который возвышался над серыми панельными собратьями, как генерал над строем солдат. Здесь даже воздух был другим: тихим, густым, отфильтрованным от уличного шума и запаха угольной гари. Дверь им открыла женщина в черном платье. Антонина Громова.

Она провела их в гостиную, и Анисимов почувствовал себя так, будто попал в музей советского благополучия. Паркет, натертый до блеска, в котором мутно отражалось серое небо за окном. Румынская «стенка» во всю стену, ее лакированные дверцы хранили молчание о хрустале, сервизах и книгах, которые никто никогда не читал. Персидский ковер на полу, узоры которого казались сложной, зашифрованной картой чьей-то успешной жизни. Все здесь кричало о статусе, о достатке, о том, что жизнь удалась. Но в этой выставочной тишине ощущалась пустота, как в хорошо обставленном мавзолее.

Антонина Громова села в глубокое кресло, сложив на коленях белые, ухоженные руки. Она была красивой женщиной лет сорока пяти, с высокой прической и лицом, которое умело носило маску скорби. Платок, который она периодически подносила к сухим глазам, был скорее реквизитом, чем необходимостью.

Она начала свой спектакль. Игру под названием «Убитая горем вдова».

– Я не знаю, как это могло случиться, товарищ капитан, – ее голос был низким и хорошо поставленным, голос женщины, привыкшей выступать на партсобраниях. – Миша… он так любил жизнь. Он всё для этого города, для завода…

Пантелеев сидел на краешке стула, усердно записывая в блокнот. Он был зрителем в партере, полностью поглощенным представлением. Но Анисимов был в другом театре. Он сидел напротив, в таком же кресле, и наблюдал. Он не слушал слова. Он слушал тишину между ними. Он смотрел не на лицо, а на руки женщины. Пальцы ее левой руки теребили правое запястье, словно пытаясь удержать что-то внутри, не дать вырваться наружу.

– Скажите, Антонина Петровна, – мягко прервал ее Анисимов. – Ваш муж в последнее время… он не был чем-то обеспокоен? Может, у него были проблемы на работе? Враги?

Женщина вздрогнула. Маска на мгновение треснула, и в ее глазах, всего на долю секунды, Анисимов увидел то, что искал. Не горе. Не печаль. Он увидел холодный, первобытный страх. Такой же страх он видел в глазах людей в своем последнем московском деле, когда подходил слишком близко к невидимой стене.

Она тут же взяла себя в руки.

– Враги? Что вы… Мишу все уважали. Он был требовательным, да, но справедливым. – Она сделала паузу, ее взгляд скользнул по хрусталю в серванте. – Просто… в последнее время он был сам не свой. Нервный какой-то. Мог вспылить по пустяку. И пить стал.

Она сказала это слишком быстро. Слишком настойчиво. Будто заученную реплику, которую репетировала всю ночь. Это была вторая игра, более сложная – «Всему виной его слабость». Она не просто защищала память мужа. Она строила стену. Она подсовывала ему простую, удобную версию, в которую так легко поверить. Директор крупного завода. Ответственность. Стресс. Сорвался. Выпил лишнего. Заснул в гараже. Конец. Просто, логично, безопасно.

Анисимов кивнул, делая вид, что принимает ее версию.

– Пил, говорите? Часто?

– Последние месяца два… – она снова поднесла платок к глазам. – Раньше такого не было. Я просила его остановиться, говорила: «Миша, ты себя доведешь». А он только отмахивался. Говорил, что я ничего не понимаю. Что на нем такая ответственность…

Ответственность. Это слово повисло в воздухе, тяжелое и двусмысленное. Анисимов подумал о ключе, найденном в гараже. О странном следе на стекле. О слишком идеальном порядке. Это были знаки. Знаки чего-то, что выходило далеко за рамки «производственного стресса». И эта женщина, сидящая напротив в своем черном платье, знала об этом. Возможно, она не знала всех деталей, но она чувствовала присутствие того, другого, о чем нельзя говорить. Невидимого партнера в этой трагедии.

– Мы не будем вас больше беспокоить, Антонина Петровна, – Анисимов встал. – Примите наши соболезнования.

Когда они уже были в прихожей, он обернулся.

– Один последний вопрос. Ваш муж хранил что-нибудь важное в гараже? Документы, может быть? Ценные вещи?

Ее рука, лежавшая на ручке двери, сжалась так, что побелели костяшки.

– Нет, – ее голос прозвучал слишком резко, слишком твердо. – Ничего. Гараж – это был его… отдых. Только машина.

Они вышли на лестничную площадку. Тяжелая, обитая дерматином дверь закрылась за ними, отрезая их от мира ковров и хрусталя. За дверью остались страх и молчание.

– Ну вот, – с облегчением сказал Пантелеев, спускаясь по лестнице. – Все сходится. Мужик просто сломался. Типично.

Анисимов молчал. Он думал о глазах вдовы. Она играла свою роль почти безупречно, как хорошая актриса. Но он видел, что за кулисами этой сцены стоит суфлер. И этот невидимый суфлер внушал ей смертельный ужас. Он нашептывал ей реплики, которые должны были увести следствие по ложному пути.

«Ничего. Только машина», – прозвучали в его голове ее слова.

Ложь. Он знал это так же определенно, как то, что за ночью придет утро. Потому что в этом городе, в этой стране, у таких людей, как Громов, никогда не бывает «просто машины» и «просто гаража». У них всегда есть что-то еще. Что-то, спрятанное так глубоко, что становится невидимым.

И за это «что-то» теперь, похоже, начали убивать.