Читать книгу В шаге от бездны. Том 2 - Алексей Лужков - Страница 6

***

Рыночная площадь бурлила жизнью. Покупатели и лавочники ожесточенно торговались, спорили, а порой и ссорились, в попытке сбить или наоборот взвинтить цену. Несмотря на снежную погоду, народу было много – горожане нестройными колоннами толкались промеж торговых рядов, большими компаниями сидели за столами трактирных веранд где согревались горячим вином. Разноголосая какофония окружала Лукана со всех сторон. Сипло кричал булочник, призывая покупателей скорее купить наисвежайший хлеб. Горшечник с видом университетского профессора стучал по своей посуде, рекламируя ее крепость. Какой-то крестьянин привез на продажу гусаков, истошно гогочущих в вольере. По соседству хрюкали раскормленные свиньи. Многие пейзане не имели своих лавок, а запросто торговали с телег, подстелив под товар кусок дерюги. Торговля шла бойко: продавали ткани, кожи, одежду, мясо, рыбу, молоко, сыры, специи, пиво.

Обретались на шумном рынке не только продавцы с покупателями. Крутились возле прилавок вездесущие мальчишки; на паперти небольшой церквушки заседала ватага попрошаек. Рядом с оружейной отирались сомнительного вида кнехты, явно неспособные позволить себе купить и кинжала. За всеми этими субъектами следила городская стража, вооруженная дубинками.

Командор сощурился от яркого солнца и мельком глянул на фрау Хильду. Женщина облизнула сухие губы и недовольно осмотрела свои сапоги, к подошве которых прилип грязный снег и нечто, подозрительно напоминавшее дерьмо.

– В гильдии все по-старому? – будто между прочим спросил Меллендорф. – Вы молчите с тех пор, как вышли из отделения.

Голубые глаза блондинки скользнули по командору, как по пустому месту:

– Все отлично. Старик принял послание без лишних вопросов. Флом не даст соврать.

Адъютант кивнул, подтверждая слова баронессы.

– Меня сейчас не интересует письмо, – поправился Лукан. – Вы как-то изменились, фрау Хильда. Что-то случилось?

– Все в порядке, – быстро сказала женщина и, обогнав командора, пошла к лавке с тканями.

– И как это понимать? – развел руками Меллендорф.

Флом поравнялся с Луканом:

– В гильдии она увидела ребенка, – объяснил рыцарь. – Рыжего внука почтмейстера. Мелкий пацаненок, лет шести. Угадайте кого он ей напомнил?

– Теперь ясно. Фрау изволит скучать, – Лукан следил, как Хильда внимательно осматривает отрез шелка. – Не могу ее судить.

С грохотом разбилась витрина в лавке стекольщика.

– Ах ты говнюк! Поубиваю нахрен!

На улицу выскочил мелкий паренек в грязном кожушке и шапке, давно утратившей какую бы то ни было форму. Он несся навстречу Лукану, каждую секунду оглядываясь назад. Из-под разбитых деревянных башмаков пацана полетели густые капли грязи, когда он пересекал подтаявшую лужу. Столкновения было не избежать. Командор перехватил мальчика, иначе бы тот врезался ему в живот, и наверняка расквасил нос об кольчугу под кафтаном.

– Эй, морда, а ну пусти! – завопил пацан. Лукан заметил, как странно дергаются зрачки сорванца. – Этот жирный меня щас достанет!

– Если бы я тебя не схватил, ты бы расшиб лоб – назидательно сказал командор.

– Дяденька, ну пусти, ну пожалуйста! – взмолился паренек.

– Держите его, благородный сэр!

Обогнув телегу, к ним подбежал запыхавшийся стекольщик, и в самом деле отличавшийся сложением, близким к переспелому тесту.

– Попался, негодяй, – торговец вцепился в плечо мальчишки. – Чем тебе не угодила моя витрина? Отвечай, поганец, пока я тебя не сдал стражникам!

– Ты жлоб! – обвинил пацан толстяка. – Жалко монетки для сироты?

– Да на вас, нахлебников, не напасешься! – возмутился стекольщик – Ну хватит, сейчас пойдем к стражникам! Они тебе всыпят плетей, мелкий говнюк.

– В чем обвиняется этот юноша? – спросила фрау Хильда, привлеченная скандалом.

Стекольщик поутих, сообразив, что подошедшая женщина никак не может относится к простолюдинкам. Уж больно хорошо одета. Выпустив пацана, торговец громко всхрапнул:

– Витрину мне расколотил, эделисса.

– Эделана, – поправила Хильда.

– Извините. Витрину… того… расколотил, паршивец.

– И что Вы хотите с ним сделать?

– Как и положено, – обрел уверенность стекольщик. – Сдам властям. Развелось бродяжек, спасу нет!

– Каков Ваш убыток?

– Пятьдесят марок, – не задумываясь выпалил торговец. – Витрина была большая.

Хильда кивнула командору:

– Сержант, дайте мастеру тридцать.

– Но…

– Получишь тридцать, – сказал Флом, и его тон заставил лавочника проглотить готовое сорваться возмущение.

– Хорошо. Тридцать, так тридцать. Мне больше и не надо вовсе.

Лукан расплатился. Дотошно пересчитав монеты испачканными в чернилах пальцами, торговец откланялся и поспешно удалился в лавку.

– Что нам с тобой делать? – Хильда тепло улыбнулась мальчику.

– Как что? – сорванец утер мокрый нос. – Отпустить конечно, милая эделана! Мне к своим надо!

– Зачем стекло разбил?

– Потому что Берт – тупой гад! Надысь он Паку голову разбил за то, что тот попрошайничал у его лавки.

Хильда сочувственно покачала головой:

– Плохо.

– Я же говорю – гад! Как такому витрину не расхерачить?

– Следи за языком, – одернул пацана Флом.

– А чего за ним следить? Он никуда не выскочит.

– Зато его могут отрезать люди, расстроенные твоими оскорблениями.

Мальчик сглотнул. Лукан смотрел, как к ним приближается высокий, стройный мужчина в черной кожаной куртке с ремнями, идущими в перехлест через грудь. Хищное лицо незнакомца не вызвало у командора доверия.

– Спасибо, что присмотрели за Юхо, – со смешком сказал человек. Его лоб прикрывала черная повязка, а светлые волосы были взлохмачены так, будто их не один день трепал буйный ветер. Ко всему прочему, мужчина оказался вооружен. Командор без труда опознал праудландский хаудеген с корзинчатым эфесом и яблоком в форме черепа. Интересный пришелец, что ни говори.

– С кем имею честь?

– Румпельтрент Вингербахнер, – представился светловолосый. Он окинул фрау Хильду сальным взглядом, словно уже раздел ее и прислонил к ближайшей стенке. Меллендорф едва сдержал гнев.

Командор представился одновременно с баронессой. Вингербахнер немедленно встал на одно колено и склонил голову:

– Это честь для меня, ваша милость, – с пылом затараторил Румпельтрент. – Как прекрасно встретить в этом городе знатного человека, коих здесь – увы! – меньше, чем монет в кармане побирушки! Наконец-то эти унылые улицы озарит свет настоящего благородства и красоты.

Вингербахнер поднялся и с невыразимым достоинством отряхнул колено от налипшего снега.

– Сопляк набедокурил? – перешел он к делу.

– Можно и так сказать, – неопределенно ответила Хильда.

– Сколько я Вам должен?

– Тридцать марок, – озвучил сумму Лукан.

– Как опекун этого негодяя, я покрою ваши расходы, – Вингербахнер грозно уставился на Юхо. – А тебя дома ждет порка!

Мальчик заложил руки за спину:

– Первый раз что ли?

– Не нужно денег, – Хильда остановила Вингербахнера, подозрительно долго копавшегося в одном из кошелей на поясе.

– Да? – блондин тут же закрыл мошну. Похоже, возможность не платить его искренне обрадовала. – Тогда мы пойдем. Нужно устроить взбучку нахалу.

– Не будьте слишком строгим, – наказала баронесса.

– Только и исключительно ради вашей милости я буду помягче, – Вингербахнер взял за руку Юхо. – Рад был знакомству. Надеюсь, Вознесенные будут милостивы и запечатлеют Вашу красоту в вечности! Прощайте.

Странный человек пошел к выходу с рынка, таща за собой Юхо.

– Я его уже видел, – немедленно сказал Флом, стоило парочке скрыться за поворотом.

Командор повернулся к адъютанту:

– Где?

– Дня два назад я сидел на крыльце трактира, и этот тип проходил мимо с каким-то мужиком преотвратного вида.

– Ты говорил с ними?

– Перекинулся парой фраз насчет вина Густава. Больше ничего.

– Куда они пошли?

– Они мне не докладывали.

Меллендорф качнул головой:

– Он тебя не узнал.

– Или не подал виду, – предположил Флом.

Фрау Хильда прижалась к командору:

– Думаете, он имеет отношение к братству? – шепнула она.

– Надеюсь, что нет. И все же подозрительны мне эти случайности. Флом, сегодня же пойдешь к Готье. Пускай один тихун следит за Флоки, когда он объявится, а второго отряди на поиски этого Румпель… Рампель… тьфу, ну и имечко!

– Наверняка только что выдумал, – подсказал Флом. – Еще и заковыристое такое.

– Скорее всего. Ваша милость, продолжим осмотр товара.

Без всякого энтузиазма Хильда осматривала лотки, молча указывая на понравившиеся ей вещи. Она купила несколько отрезков шелка, три бутылки «Королевской лозы» из Талансина, теплую меховую шаль, яшмовые бусы и черную треуголку с меховыми оборками и кружевной сеткой над глазами, украшенной камешками янтаря.

– Голове холодно, – пожаловалась женщина. Треуголка обошлась дороже всего. Купец из Ренмарка нахваливал ее как последний писк столичной моды и запросил за нее целую грандмарку. Хильда порывалась заплатить сама, но командор молча отстранил ее от прилавка, расплатившись деньгами барона.

Выйдя от обогатившегося портного, баронесса надела треуголку и накинула капюшон.

– Ну как вам? – спросила она у спутников.

– Вам очень идет, – неловко проговорил командор, не привыкший раздавать комплименты.

– Хорошо. Я и не ожидала, что Вы будете падать в обморок, заявляя, как я похорошела с этим убором. Я…

Баронесса осеклась. Ее внимание приковала небольшая одноэтажная лавка, крытая серой черепицей. В застекленных переплетах окон угадывались огоньки свечей. Над входом висела деревянная вывеска с изображением марионетки.

– Мне нужно туда.

– Как пожелаете, – не стал возражать Меллендорф.

Они подошли к дому. Баронесса опередила их, чуть ли не подбежав ко входу. Хильда обила сапожки о крыльцо с резными перилами.

– Подождите меня здесь.

– Что там? – заинтересовался Флом.

– Лавка мастера игрушек.

Баронесса зашла внутрь, осторожно притворив за собой дверь.

– Хочет купить подарок сыну, – догадался командор. Впервые за все то время, проведенное с фрау Хильдой, он ощутил укол совести. Разлучая мать с ребенком, он ни на минуту не сомневался в своих действиях, и будь у него возможность что-то исправить, Лукан оставил бы все как есть. Но впервые за свою кровавую карьеру в Ордене, Меллендорф испытал некое подобие сочувствия.

Небо медленно затягивали тяжелые тучи. Яркий круг солнца померк, напоминая теперь белесый вырез среди мрачного серого полотна. Подул холодный ветер, дерзко забиравшийся под одежду с настойчивостью извращенца. Флом чихнул.

– Долго она там.

Лукан вздохнул:

– Пойду посмотрю. Стереги ее добро.

– Только поскорее, сержант, а то я примерзну прямо к крыльцу.

В лавке властвовал неуютный полумрак. На пыльных витринах и полках были во множестве расставлены игрушки. Смеющиеся куклы, дешевые тряпичные и дорогие фарфоровые; оловянные солдатики, погремушки, шарики и кубики. Возле прилавка стояла лошадка-качалка. Под перекрестием потолка болтались марионетки – скоморохи, рыцари, короли и прекрасные дамы. На стенах, как в настоящей оружейной, висели маленькие деревянные мечи, кинжалы и щиты. Пахло в лавке краской, канифолью и воском. Лукан поморщился, ощутив, как в нос забивается пыль. Кажется, дело у мастера игрушек шло из рук вон плохо.

– Ваша милость, – позвал командор. – Мы с Фломом замерзли! Нельзя ли поскорее?

– Нельзя! – возразила Хильда. – Уйдите!

Ему почудилось или баронесса всхлипнула? Он прошел вглубь лавки. Фрау Хильда стояла возле полки, где замерла в вечном параличе фигурка рыцаря. Не более десяти дюймов в высоту, она поражала искусством выделки. Доспехи казались настоящими, руки и ноги куклы сидели на подвижных шарнирах, позволяя вертеть конечности как заблагорассудится ребенку.

– Ваша милость… – начал Лукан.

– Почему Вы не слушаете? Дайте мне побыть одной! Даже мастер вышел, оставив меня наедине с моим горем! Что Вы за садист такой?

– Я не хотел Вам помешать, – устыдился командор.

– Тогда чего Вы стоите?

– Жду вас.

– Подождите на улице!

– Нет! – возразил Лукан и со злобой продолжил. – Может, хватит уже выть да рыдать? Я понимаю, Хильда, Вам больно, Вы скучаете по сыну, но терзанием Вы делу не поможете. Лучше направьте свою скорбь в правильное русло. Помогите мне и, клянусь Анейрином Светоносным, Седрик вернется к вам в целости и сохранности.

– Я помню Ваше обещание той ночью! – почти выкрикнула Хильда. – Только что мне толку с них? Я боюсь, понимаете? Как он там? Не сделали ли ему больно? Плачет ли он или, может, заболел? Я ничего не знаю и не могу совладать с собой! У Вас нет детей, Вам не понять.

Меллендорф присел на старенький табурет.

– Вы правы, мне не понять. Но я живой и могу сочувствовать.

– Нелегко, наверное, сочувствовать, зная, что сами виноваты в страданиях другого человека, – с желчным смешком сказала баронесса.

– Нелегко. Но Вы сами навлекли на себя эту кару. У меня не было выбора.

Лукан замолчал.

– Оправдываетесь, – печаль в голосе Хильды была почти осязаемой. – Мне же оправдания нет. Ради брата и своего дурного мужа, я не смогла просчитать последствия, и вот результат. Мой сын остался один среди чужих ему людей, и я даже не знаю, увижу ли его когда-нибудь. Вдруг ваша операция провалится, вдруг Флоки предаст или Огюст сотворит глупость?

Она коснулась ладошкой отполированной руки игрушечного рыцаря:

– Я хотела купить ему эту куклу, но не знаю, смогу ли подарить. Может, эта фигурка навсегда останется у меня жестоким напоминанием о потерянном ребенке. Может, я до конца жизни буду хранить ее как символ моей глупости?

Командор поднялся и осторожно, почти боязливо подошел к баронессе. Ясные, голубые глаза Хильды смотрели так, что Лукану не нужно было напрягаться, чтобы прочесть в них мольбу и затаенную надежду. Он положил руки ей на плечи и легонько прижал к себе. Командор прошептал ей в ухо:

– Покупайте рыцаря. Я дал Вам клятву и сдержу ее. Знай я, какой Вы человек, то позволил бы взять Седрика с собой. Вы – человек слова, Хильда. Но прошлого не воротить. Даже если мое предприятие закончится провалом, я верну Седрика. Вы должны будете забрать его и навсегда покинуть Дарден. Вернитесь домой, в Кейгорд, наверняка у вас там остались родственники.

Хильда подняла голову. Ее губы едва не коснулись подбородка командора:

– Вы не обманываете? Вы правда так сделаете?

– Клянусь жизнью и светом.

Баронесса прижалась к груди Меллендорфа. Плечи ее затряслись и Лукан нежно погладил Хильду по спине. Омертвевшее сердце командора с силой забилось, отдавая в виски. Может еще не все потеряно? – стрельнула в голове непрошенная мысль. Может, еще есть шанс? Сколько крови он пролил, скольких запытал и умучил, скольких казнил? И все же, где-то в глубине беспокойной души Меллендорфа сохранилась частичка жизни. Лукан закрыл глаза. Эта частичка значила лишь одно – он плохой слуга Света. Он недостойный раб Вознесенных, а значит нужно выдрать эту частицу с корнем. Умыться в очищающей крови грешников, выжечь каленым железом слабость и стать тем, кем он всегда хотел быть. Карающей десницей богов.

Он отстранил Хильду.

– Покупайте рыцаря, – повторил он. – Подарите сыну. Жду Вас на улице.

Баронесса удивленно смотрела вслед Лукану, поразившись смене его настроения. Минуту назад здесь был обычный, нежный мужчина, готовый поддержать женщину в минуту слабости, и вот снова объявился привычный ледяной голем. Даже лицо его изменилось. Внутренняя теплота, разгладившая жесткие черты, будто растворилась, уступив место морозному отчуждению. Снова разгорелся в змеиных глазах фанатичный блеск, обративший человека в статую.

Хильда поежилась. Нет, ей никогда не понять Меллендорфа. Она осторожно взяла с полки рыцаря и обняла его. Тихо скрипнули шарниры. Седрик получит своего воина, даже если ей придется убить всех этих командоров, рыцарей и шпионов. И пусть жестокие Вознесенные будут свидетелями ее словам.

Когда Лукан вышел на улицу, его ждал неприятный сюрприз. Тучи над головой приобрели бледно-синий, мертвецкий оттенок. Они неестественно закручивались в вышине, будто в водовороте. Белое светило побагровело, словно налилось изнутри кровью. В лицо Меллендорфа ударил жестокий порыв ветра, принесший с собой вонь тухлятины. Флом, стоял, раскрыв рот, и не спускал глаз с жуткого неба.

– Что происходит? – спросил командор.

– Откуда мне знать? Не хочется делать скороспелых выводов, но у меня есть только один ответ. Если поверить отцу Джерому, скоро начнется Бедствие.

Лукан почувствовал, как ему на плечо что-то упало. Он скосил глаза. Жирный белесый опарыш извивался на коже кафтана. Флом скинул такого же с края шапели.

– Это что еще за херня? – не сдержавшись, выругался рыцарь.

– Трупный червь, – подсказал Лукан.

– Я понял – откуда он взялся?

Словно в ответ, с загнившего подбрюшья небес горстями посыпались мелкие извивающиеся черви. Вперемешку с алым дождем они падали десятками, если не сотнями. Опарыши копошились в грязном, быстро красневшем снегу, расползались в стороны, кое-где сплетались в склизкие клубки. Командор и адъютант нырнули под навес крыльца. Мимо в панике бежали люди, взволнованно перекрикиваясь. Дородная горожанка в полушубке поскользнулась на льду и растянулась в алом журе. Ей безуспешно пытался помочь дробный супруг.

Сверкнула кустистая голубая молния, ярко осветив погруженный в сумерки мир. Пропахший разложением ветер бросил в лицо командора пригоршню красной влаги.

– Это кровь, – сплевывая, произнес командор. – Пошли внутрь. Нечего здесь стоять.

Флом поднял корзину с покупками и зашел в дом вслед за командором.

– Что там происходит? – с тревогой спросила фрау Хильда. Лавочник – невысокий, седовласый старичок с морщинистым лицом и добрыми глазами, блестевшими за стеклами очков – отвлекся от пересчета монет и посмотрел на командора:

– Вы с кем-то дрались, милейший? – живо заинтересовался он, увидев кровь.

– Увы! Там творится сущий ад, – Лукан бегло пересказал увиденное снаружи. Флом, не выпуская корзину, часто кивал.

– Пойду выгляну, – командор был готов поспорить, что игрушечника просто распирает от любопытства. Ловко обойдя Флома, он, прихрамывая, вышел из лавки.

– Какой ужас, – прошептала Хильда. – Неужели Бедствие?

– Возможно, – кивнул Лукан. – Первые гостинцы от Тени.

Дед вернулся бледным, словно увидел снаружи призрака.

– Оставайтесь-ка вы пока у меня, – рассудил он дрожащим голоском, – негоже вам идти… туда.

Кровяные струи внахлест били в окно, сбегая по стеклу неровными дорожками. Фрау Хильда вздрогнула, когда ветер ударил в ставни со звериным желанием добраться до жертвы.

– Мы воспользуемся Вашим гостеприимством, – вежливо принял приглашение Лукан.

– Смотрите! – вскрикнула Хильда.

По Столярной улице к магазину игрушек приближался всадник. Вороной конь бил копытами по багровым лужам. Наездник, облаченный в черный редингот и широкополую шляпу, уставился в небо, подставив кровавым каплям лицо, наполовину закрытое высоким шнурованным воротником. Влага стекала с крылатки его плаща длинными карминовыми струями. На плечо всадника спикировал громадный ворон, огласивший улицу сиплым карканьем.

– Кто это? – едва ворочая языком спросила баронесса.

– Смерть, – ответил мастер игрушек. – Вестник теней.

Таинственный всадник громко свистнул, пришпорил коня, и тот сразу перешел в галоп. На его пути лежала несчастная горожанка, вокруг которой в панике носился муж. Круглое лицо женщины усеивали опарыши, они набивались ей в рот, уши, ноздри. Черный конь проскакал по женщине, смяв ее будто тряпичную куклу. Могучее переднее копыто расколотило череп, выбив на мостовую окровавленные кусочки мозга. Другое легко пробило грудь толстухи, словно удар пришелся не по кости, а по тонкой доске. Муж убитой бросился прочь, но его настиг ворон. Птица вцепилась когтями ему в лицо, раздирая кожу и мышцы. Сильный клюв ударил мужчину в лоб, и тот замертво рухнул в багровую грязь.

Хильда закрыла лицо ладонями, не в силах смотреть на ужасную расправу. Лукан обнял баронессу и крепко прижал к себе.

– Правильно, отвернитесь.

– Как? Кто это? Зачем он это сделал?

– Жнец пришел за своей добычей, ибо грядет Бедствие, – прошамкал мастер игрушек. – И не укрыться от его взора ни молодому, ни старому. Среди кровавых бурь скачет он на вороном коне, истребляя род человеческий без жалости, и горе тому, кто попадется ему на пути.

– Книга Бездн, глава двадцать третья, стих двенадцатый, – вспомнил Флом.

– Оставайтесь ночевать, – сказал старик. – Лучше сегодня не выходить на улицу, коли Вестник теней объявился. Место тут немного, но как-нибудь разместимся. Меня, кстати, зовут мастер Розенфельд.

– Мы Вам обязаны, – за всех поблагодарил Лукан.

Дождь шел весь вечер, и конца ему не было видно. Красные сугробы в темноте превратились в оплывшие черные холмы. Лукан прошептал тихую молитву Анейрину, за смирение стихии. Всадник более не появлялся, чему Меллендорф был откровенно рад. За свою жизнь он навидался всяких врагов: чернокнижники, ведьмы, ересиархи, алые колпаки, но подобное видел впервые. От господина в черном исходила столь мощная аура зла, что хотелось выть и лезть на стену от страха, в чем нехотя сознался себе командор.

Мастер Розенфельд старичок умный, пусть и перешагнувший за восьмой десяток, отчего-то вбил себе в голову, что Лукан и Хильда состоят в несколько интимных отношениях и, не смотря на возражения, постелил им в своей комнате. Флома он положил возле окна, выделив ему старый матрас. Сам мастер улегся за прилавком, расстелив несколько одеял и положив под голову мешок с тряпьем для кукол. Адъютант неодобрительно посмотрел вслед Лукану, затворившему дверь в комнату мастера. Больше всего Флом боялся, что любимый командор падет жертвой красоты очаровательной блондинки и наделает глупостей. Устраиваясь на матрасе, он прислушивался к происходящему в комнате, но ответом была тишина.

Фрау Хильда разделась и легла в кровать Розенфельда. Пока она снимала платье, а потом устраивалась под затхлым одеялом, Лукан деликатно отвернулся к книжным полкам. Мастер оказался тем еще книгочеем. Опасной литературы в его коллекции не было – в основном богословские трактаты и исторические хроники. Алоиз Кальберг «Основы мироздания», святой Адалрик Ротвальдский «Трактат о смирении духа», святой Клеменс Добродетельный «О смирении плоти», «История королевства Бродмарк» Ромуальда Галандского, «Великие дома Рейнланда» Горжена, и это только малая часть прочитанных на корешках названий. Отличался мастер Розенфельд не только интересом к книгам, но и неприхотливостью. В его комнате, за исключением книжного шкафа и кровати, стоял письменный стол с канцелярскими принадлежностями, табурет с тазом для умывания и ночной горшок.

– Можете повернуться, командор, – прошептала Хильда.

Лукан снял верхнюю одежду и кольчугу, оставшись в кальсонах и белой рубахе. Взяв с кровати затертую подушку, он бросил ее на пол.

– Укроюсь кафтаном, – зачем-то сказал он Хильде.

– Вас не устраивает ложе?

– Извините, баронесса, но спать рядом с женщиной – это вопиющее нарушение Кодекса.

– Как Вам будет угодно.

Лукан задул свечи и лег на жесткий пол. Кровавые капли размеренно барабанили по маленькому оконцу. Обычно шум дождя благотворно действует на сон, но зная, какой это дождь, командор не мог сомкнуть глаз. Из головы не выходил черный всадник – Меллендорф представил, как тот медленно едет по темным улицам города, выискивая добычу. Полы редингота трепещут на ветру, хрипит черный жеребец, цокая по мостовой стальными копытами. Лукан не видел лица наездника, но почему-то был уверен, что лик этот страшен.

– Я боюсь, – призналась в тишине фрау Хильда.

– Чего?

– Всадника.

Лукан повернулся на другой бок. Снова они думали с баронессой об одном и том же.

– Думаю, ему нет нужды врываться в дома честных горожан, – попытался успокоить напуганную женщину Меллендорф.

– Почему Вы так решили?

– Слишком мелко для Вестника теней, разве нет?

Утешение получилось слабеньким, но другого Лукан не смог отыскать.

– Командор? – фрау Хильда пододвинулась к краю. – Вы правда думаете, что грядет Бедствие?

– Похоже.

– Что же нам делать?

– Уповать на защиту Вознесенных. И Ордена.

Хильда усмехнулась:

– Вы предлагаете мне надеяться на банду фанатиков и истязателей?

Меллендорф приподнялся:

– За что Вы нас так ненавидите? Я не говорю о моих поступках, здесь ответ очевиден. Я вообще про Орден.

Баронесса подложила под голову сложенные ладони:

– А за что Вас любить? Сколько я живу на свете, так ни разу и не слышала о вас доброго слова. Только костры, вечная битва с ересью, надуманными колдунами и бедными «искаженными». Раздает ли Орден милостыню, помогает беднякам, детям, крестьянам? Нет, ничего подобного. Ваша организация напоминает мне стервятников, жрущих мертвечину на лобном месте.

– Вам не понять нас, Хильда, – со вздохом возразил Лукан. – Вы не видели того, что видел я. Надуманные колдуны! И это говорит мне женщина, почти двадцать лет прожившая в Вольных баронствах. Может, еще скажете мне, что не видели заклинателей тени?

Хильда промолчала.

– Орден – это не милостыня, доброта и котята. Орден – меч, разящий врагов Геоса. Когда Вы спокойно опочиваете на своей пуховой перине, рыцари идут в самое пекло, в самое сердце тьмы, не щадя жизней. Как братья-кадарнианцы и последователи Гедеона, мы находимся на острие атаки, направленной во тьму.

– Как Вы пафосны и многословны, – едко заметила Хильда. – А как же быть с еретиками? Теми, кто видит веру с отличной стороны? Как быть с язычниками, что по сих пор ведут тайные службы во славу запрещенных богов? Когда я жила в Кейгорде, отец тайно привечал жреца Йоргуда, и могу Вас уверить, так поступали многие дворяне!

Командор остервенело потер лоб:

– Это неправильно. Есть только одни боги, только одна вера. Все остальное лишь преклонение перед силами, за коими стоит дьявольская сила Валака.

– Вы уверены?

– Так меня учили! – Лукан резко сел. – Я сам видел зло!

– Тогда расскажите, – фрау Хильда тоже присела, завернувшись в одеяло.

– Расскажите о себе, о том зле, что Вы видели и так уверенно обличаете.

– Нет, – Лукан покачал головой. – Я не хочу.

О да! Он видел зло. Пылали на кострах крючконосые ведьмы, душившие в колыбельках младенцев, горели изрыгающие проклятия еретики, бились в припадках одержимые демонами. Но зло многогранно. Перед глазами Лукана застыла довольная рожа брата Бертрана, ласкающего рукой член юного послушника. Он чувствовал его скользкий язык, тлетворное дыхание, похотливый взгляд. Что это могло быть, как ни настоящее зло? Командор упорно вбивал себе в голову мысль об испытании, но глубоко в душе знал, что стал жертвой зла. Обычного, самого банального и в тоже время самого гнусного. Зла, исходящего от человека.

– Почему Вы всегда прячетесь? – укорила его Хильда. Сочувствие и боль в ее словах поразили Лукана почище Вестника теней.

– Не знаю, от чего, но Вы страдаете, – уверено договорила женщина. – Вы как будто несете в себе какой-то яд, спрятанный за броней веры.

– Нет никакого яда. Нет никаких страданий. Есть только я и мой долг перед всем миром. Перед моими богами, давшими мне возможность дышать, нести людям свет.

– Почему Вы считаете себя должником? – голос Хильды вибрировал от негодования – Кто взвалил на Вас этот долг? Вы сами? Кем Вы себя считаете? Судьей? Палачом? Мессией? Лукан, ты обычный человек! Нормальный мужчина, черт тебя дери!

Меллендорф присел рядом с Хильдой. Кровать жалобно скрипнула.

– Обычный? Может быть. Но по мере сил я буду стоять на страже веры и царствия человеческого.

Баронесса поглубже закуталась в одеяло:

– Как Вы попали в Орден?

– Так и будете вытягивать из меня информацию?

– Да. Я же сказала – хочу Вас понять.

Командор сдался:

– Мне было пятнадцать, когда я вступил в ряды святого братства. До этого воспитывался в Бергамском монастыре у монахов-кадарнианцев.

– Вас отдали туда родители? Младший дворянский сын?

Лукан засмеялся:

– Я подкидыш. Неизвестная женщина оставила меня у врат монастыря. Орущего, краснощекого младенца, видимо ставшего ей обузой или рожденного от насилия. Монахи воспитали меня, дали образование и научили владеть мечом.

Мелькнуло и растворилось лицо брата Бертрана. Лукан зажмурился.

– Это были хорошие люди. Набожные. Многие практиковали самоистязание дабы искупить грехи перед Вознесенными.

– Какой кошмар! – Хильда вздрогнула. – И вы считаете это нормальным?

– Каждый сам назначает себе наказание за грехи.

– Какие грехи могут быть у монахов?!

Командор грустно улыбнулся:

– Они изгоняли чревоугодие, гнев, скупость, – через силу он добавил, – и похоть. В тринадцать я уже был служкой у инквизиторов. Я помню темные застенки, пламя жаровен, и блеск палаческих инструментов. Помню крики преступников, помню, как они захлебывались слюной, моля о пощаде. Я и сейчас чувствую запах горелой плоти, смрад испражнений и железный привкус крови на языке. Меня хватило на два года. Испросив позволения, я вступил в Орден, полагая, что там от меня будет больше пользы.

– И были правы?

– Да, – Лукан кивнул. – Вместо подвалов инквизиции я наконец смог увидеть мир. В Нижней Мехтии мы громили тайные общества меритов. В Остенфале вешали Алых колпаков. После я и отец Джером уничтожили Люденбургский ковен, отправив на костер почти полсотни ведьм.

– Сколько среди них было невиновных? – с плохо скрываемым презрением осведомилась Хильда.

– Порядком, – сознался Лукан. – Но это праведная жертва! Я видел окровавленные алтари, истерзанных младенцев, в муках умирающий скот. Люди, насолившие ведьмам, гибли страшной смертью, выплевывая внутренности и покрываясь гнойными язвами! Это нужно было остановить!

– Ценой невинных жертв?

– Пусть так.

Затих дождь за окном. Последние капли падали с карниза, звонко разбиваясь о железный подоконник.

– Лукан, вы очень тяжелый человек, – почти с обвинением сказала женщина. – В один момент вы кажетесь нормальным, в другой – спятившим фанатиком. Ваша душа для меня загадка. Я иногда с трудом могу поверить, что Вы способны на простые людские чувства: любовь, ненависть, печаль, привязанность к кому-то.

Меллендорф отвернулся. Как он мог ей рассказать? Его привязанность, болезненная и противная всему божескому, сгинула там, на острове Искупления, в крепости Хелигор.

– Мне Вас жаль, – Хильда тронула его ладонь. – Вы закрылись своими Кодексом и этой бессердечной верой. Будь прокляты Ваши беспощадные догмы!

– Богохульствуете.

– Прикажете сжечь меня?

Баронесса устроилась поудобнее. Из-под одеяла показалась маленькая стопа.

– Зачем вы приехали в Край Тени? – продолжила она расспросы.

– Разве непонятно? Здесь много работы, я несу…

– Несете свет, ибо Вы разящий меч и все такое, – перебила его Хильда. – Похоже, я никогда не дождусь от Вас правды.

– Вам она не нужна.

– С чего вы так решили?

– Моя история бесполезна для вас. Говорите, что желаете меня понять? Пытаетесь найти во мне человека? Какую-то страшную трагедию, превратившую меня в чудовище? Хватит искать драму там, где ее нет! Я живу собственным выбором, собственными желаниями. Мне нет дела до прошлого! Оно мертво! Там только пустота! Выжженная пустыня, в которой Вы пытаетесь ковыряться как безумный любитель древностей или дармовых сокровищ. Вам приятно лезть человеку в душу? Вы испытываете наслаждение, вскрывая старые нарывы?

– Нет… – Хильда всхлипнула.

– Ну конечно! Вы хотите слушать печальные истории других, сравниваете их со своей и тем самым ищете успокоение – мол, у меня не все так плохо! Вас возбуждают чужие трагедии? Вы коллекционируете их?

– Нет… почему вы так решили? – по щекам женщины потекли слезы. – Зачем оскорбляете? Я только хотела помочь!

– Не нужна мне помощь! Оставьте свою доброту при себе, – Лукан поднялся. – А если хотите, чтобы Вас трахнули, лучше обратитесь к мужу!

Меллендорф выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Пройдя через мастерскую, он отодвинул щеколду с черного хода. Легкое прикосновение ветра охолодило разгоряченное тело. Лукан унюхал крепкий запах крови, витавший в воздухе, но ему было все равно.

Командор не подозревал, что женщина так легко сможет вывести его из себя. На что она надеялась? Что он будет как слабак ныть, уткнувшись ей в грудь? Глотая сопли, вспоминать о давнем изнасиловании? Что было, то прошло. Незачем бередить старые раны, даже если они болят и по сей день. Лукан коснулся рукой щеки. Влажная. Неужели он не заметил, как прослезился? Такого с ним не было с юности. Почему же он заплакал? От гнева? Обиды?

Меллендорф усилием воли подавил сомнения. Хватит, хватит, хватит! Прошлое должно быть похоронено как сгнивший, раздутый труп. Нужно вырыть для него глубокую могилу и свалить в эту яму все наболевшее: ублюдочного отца Бертрана, молоденьких послушников, а главное обворожительного Квентина де Вилля с его хитрой улыбкой. Зарыть подобие их скотской любви, уничтожить любое воспоминание, резавшее сердце острым ножом. До кучи, в могилу можно впихнуть всех убитых, казненных и замученных, дабы их призраки навсегда оставили тревожные сны командора. Забыть их всех, могилу засыпать землей и для верности установить тяжелое надгробие, чтобы мертвецы прошлого не вздумали вылезти из нее. Пусть себе разлагаются во тьме в компании червей.

Он вернулся в дом, и осторожно прошел в комнату. Фрау Хильда, надвинув одеяло по самую шею, отвернулась к стене. Стараясь не скрипеть половицами, Лукан принялся устраиваться на твердом полу.

– Лягте уже нормально в постель, – тихо сказала Хильда. – Вашей чести ничего не грозит.

Меллендорф подчинился. После всех ужасных мыслей ему не хотелось спать в одиночестве. Он перенес подушку и осторожно лег на самый край кровати. Между ним и Хильдой осталось достаточно пространства, чтобы случайно не коснуться друг друга. Командор смежил веки.

Проснулся он внезапно, как от удара. Во сне фрау Хильда откинула одеяло и перекатилась к командору. Ее рука легла Лукану на грудь, а голова уткнулась в плечо. Меллендорф замер. Анейрин, Дивналлт и Беруин! – он знал, что из совместной ночевки не выйдет ничего путного. Лукан ощутил, как шевельнулся в кальсонах член. Его никогда не обнимала женщина, а о других объятиях лучше не вспоминать.

Чресла ныли от сдерживаемой страсти. Меллендорф боялся пошевелится. Мысли в голове путались и скакали подобно блохам. Он повернул голову к Хильде. Ворот ее рубахи был расстегнут и Лукан разглядел в предрассветном полумраке верхнюю часть груди. Его бросило в пот. Ладонь сама потянулась вниз, к восставшей плоти. Запустив руку в штаны, командор коснулся напряженной головки члена. С губ сорвался глухой стон, зубы накрепко сцепились, пытаясь его загасить. Энергично работая рукой, Меллендорф ласкал себя, обомлев от страха. Упаси боги, если фрау Хильда проснется! Но он уже не мог остановится. Кровать поскрипывала в такт его движениям. Глаза командора не отрываясь глядели на полушарие приоткрытой груди. Захрипев, он кончил, оросив штаны вязким семенем. Грудь его бешено вздымалась, дергаясь в спазме удовольствия, сердце билось звонким гонгом. Тут же он скинул руку баронессы и отвернулся, сгорая от стыда. Все-таки женщине удалось вогнать его во грех, пусть и не совсем так, как он себе представлял.

Лукан зажмурился. Поскорей бы заснуть! На удивление ему не пришлось долго ждать. Унялось сердцебиение, взволнованный разум неуловимо соскальзывал в объятия дремы. Засыпая, он почувствовал, как фрау Хильда пододвинулась к нему еще ближе и прижалась к спине командора. Не просыпаясь, она пробормотала:

– Лукан…

Меллендорф невольно улыбнулся и вскоре провалился в сон.