Читать книгу В шаге от бездны. Том 2 - Алексей Лужков - Страница 9

***

Особняк Иоакима фон Брейгеля раскинулся на северном склоне Виндхольма, откуда открывался чудесный вид на Гвингаэль. Внизу под обрывом тихо шумела Дунна, впадавшая в Гвин на западе. С устроенной в поместье смотровой площадки хорошо просматривались Банковский квартал, Судейский район, Монетный мост и часть Монастырского домена. С верхотуры Виндхольма могло показаться, что в городе царят тишина и спокойствие. Фонари и костры горели на узких улицах, словно далекие, недоступные звезды.

Сумерки опустились на Великий город. Зловещей тенью они накрыли зачумленный Гвингаэль, скрывая бедствие столицы. Днем и ночью, не покладая рук, работали сборщики тел. Лекари в масках без устали окуривали целебными травами улицы. Священники истово молили Вознесенных огородить измученный народ от козней малефиков. Похожие на покойников жители с ненавистью взирали на празднично сверкающий Виндхольм, где готовился к неуместному торжеству его светлость граф Эйзенберга.

Мартин завистливо осматривал особняк фон Брейгеля. Огромное трехэтажное здание с высоким цоколем поражало обилием ярко освещенных арочных окон. Просторный балкон окольцовывала фигурная, кованая балюстрада. Фасад искусно украсили пилястрами, замысловатыми картушами, лепными гирляндами и арабесками. К особняку вела мощеная дорога, по бокам которой выстроился скульптурный ансамбль. Обнаженные девы, укрытые обрывками ткани лишь в самых интимных местах, замерли в соблазнительных позах. Иные держали в каменных руках виноградные грозди и винные кувшины. За статуями во множестве росли кустарники сирени, ветки которых покрылись наледью, блестящей в свете железных фонарей.

На площадке перед особняком столпились люди. Многие из них только прибыли на торжество, когда другие уже выходили подышать свежим воздухом. Катрин с восторгом и легкой завистью смотрела на дорогие платья, шляпы с плюмажами, богатые на драгоценности ленты и роскошные эполеты. Сама девушка по настоянию Мартина надела скромное темное платье с целомудренным вырезом, а из украшений – инталию матери и пару золотых колец.

Сопровождали Эберлингов вездесущий Дирк и Артур Блэкмарш. Барон Истуолла сам вызвался составить компанию Мартину, с типичной для него прямотой заявив:

– Я не оставлю тебя среди этих скорпионов!

На бал порывался поехать и сэр Мейнард, но он был вынужден остаться дома, терзаясь расстройством кишечника. Катрин несказанно обрадовалась его отсутствию, ибо бесконечный надзор не очень подходил бурному веселью. Девушка не знала, что за недугом Этингера стоял ее брат, приказавший Дирку подсыпать в еду рыцаря добрую порцию слабительного.

Мартин медленно шел по брусчатке к особняку. Его широкие деревянные двери с мозаичными стеклами стояли нараспашку. У створок караулили двое лакеев в белых ливреях. Лица их скрывали театральные маски, широко улыбавшиеся гостям.

– Вот Седрик фон Гофф, – шепнул Эберлинг сестре, указав на мужчину в желтом камзоле. – С ним его друг Зигмунд фон Каттель, внук канцлера.

Зигмунд был тем юнцом, с которым Седрик появился на Ассамблее. Холеный юноша шестнадцати лет лениво осматривал кариатиды8, державшие балкон, и вазоны с причудливым орнаментом.

– Корбиниан фон Беленбах, прозванный Барсуком, граф Остенхольма, – продолжил Эберлинг. Катрин увидела тучного, высокого мужчину с гривой пепельных волос, заплетенных на висках. Полного господина сопровождали юноша и девушка, вряд ли сильно моложе Катрин.

– Его внуки, – пояснил Мартин.

Корбиниан ожесточенно спорил с худощавым мужчиной явно военной выправки. Оппонент Барсука, одетый в серый кафтан, держался за рукоять палаша с видом мрачным и сконфуженным. Похоже, спор ему изрядно надоел.

– Это же наш Генрих! – заголосил Блэкмарш, выпучив совиные глаза. – И как Хильцберген отпустил его?

Юный Бойд в одиночестве мялся возле входа, никак не решаясь зайти. Лицо парня цвело от прыщей, а дорогой атласный кафтан синего цвета смотрелся так, будто Генрих позаимствовал его у человека, раза в два его крупней.

– Какой забавный! – засмеялась Катрин.

– И тупой как полено, – забрюзжал Артур. – Говорил ему Рогвольд не ходить сюда, так нет, все делает по-своему. Придется мне за ним приглядывать. Не дай Кадарн, влезет в непонятную ему склоку и заработает дырку в груди.

Мартин протянул приглашение слуге.

– Маркграф Мартин Эберлинг с сестрой. Мои благородные спутники – сэр Дирк Беккер, – присвоил он телохранителю титул, – и Артур Блэкмарш, барон Истуолла.

Слуги поклонились:

– Его светлость Иоаким будет счастлив, узнав о Вашем приезде. Приятного отдыха, ваша светлость!

Обширный холл освещали тысячи свечей в бронзовых торшерах. Под сводчатым потолком, отделанным лепниной, сверкала гигантская люстра. Стеклянные стебли, будто проросшие из железного каркаса, имели травянистый оттенок – мастера добавили в стекло хром, дабы придать ему желанный цвет. Стены зала покрывали обои из золотистой кожи, расписанные сотней рисунков на пикантную тему. Занимались любовью мужчины и женщины, животные и птицы, и даже парочка крылатых сущностей, схожих с архаи Вознесенных. Пол зала был под стать стенам. Все его пространство занимала копия знаменитой картины Альберто де Пирицци «Сад земных пороков». На ней посреди цветущего парка предавались разврату обнаженные девы: они ласкались, охаживали друг друга плетьми, утоляли страсть фасцинусами.

Накрытые белыми скатертями длинные столы ломились от закусок и выпивки. Исходящие от снеди аппетитные запахи витали по всему залу, заглушая вонь табака и пота. Фон Брейгель не скупился на изобилие закусок: утиные, заячьи и щучьи паштеты, жареные голуби и перепелки, до хруста запеченная свинина со специями, толсто нарезанные осетровые стейки, тонущие в зеленом море укропа, петрушки и кинзы; исходил слезой желтый сыр из Вертингема, разделенный тонкой нарезкой из вентийского хамона. В больших железных вазах лежали дары моря: мидии, креветки, устрицы и копченные морские коньки, плавающие в остром соусе. Последних тоже было на любой вкус: остенфальская горчица, исхеймский скир, граумарская чесночная подлива, нортбургский хренодер, сладкие добавки на фруктах и ягодах, шоколадные воздушные смеси. Целыми горами возносились на геридонах апельсины, яблоки, виноград, и ломтики ананаса. Кувшины мехтианского, истфалийского и рейнландского вина построились на столах бессчетными полками. Для любителей чего покрепче слуги принесли бутыли с нортландской водкой и ягодными настойками из Бродмарка. Отдельными батальонами стояли бутылки с дорогим таланаком – крепким виноградным напитком из Талансина, города Тысячи Башен.

Но не столы привлекли взгляд Катрин. В центре холла был установлен настоящий фонтан. Статуя похотливо изогнувшейся девицы, как водится у фон Брейгеля, обнаженной, возвышалась посреди купели. Из широко расставленных ног каменной фигуры била винная струя, от которой игриво разбегались барашки пены.

– Пошлятина, – поделился мнением Блэкмарш.

– У графа специфичное чувство юмора, – Мартин задумчиво смотрел на фонтан, откуда черпали вино самые пьяные и непривередливые гости.

– Он больной, – настаивал Артур.

– А мне нравится, – возразил Дирк. Внимание капитана привлекли служанки. Фигуристых, как на подбор, девиц нарядили в кружевные пеньюары, мало скрывавшие соблазнительные тела.

– Ты как? – спросил Мартин у Катрин, уже несколько раз пожалев о том, что взял сестру с собой.

– Держусь, – кратко ответила сестра, раздавленная порочной роскошью.

К девушке подбежал карлик, одетый в пестрый камзол. Непропорциональная голова по самый подбородок утопала в пышном жабо. Гном схватился за сердце:

– Святые апостолы, кажется, у меня сердце лопнуло! – он громко пустил ветры, символизирующие треск разорвавшегося органа, и рухнул на пол безвольным кульком.

Катрин шарахнулась за спину Мартина.

– Не бойся, – успокоил ее Эберлинг. – Тебе довелось свести знакомство с дюком Минимусом – придворным шутом его высочества регента.

– Обычно меня называют тупым карликом, – поправил Минимус, приоткрывая один глаз, – или наигнуснейшим из скунсов!

Карлик, неловко двигая крохотными ногами, поднялся:

– Кажется, мое сердце лопнуло не до конца, – он постучал себя по груди. – Ну точно – завелось! Видите ли, эделисса, Ваша красота слишком велика для такого маленького человечка как я!

– Вы очень добры, – робко произнесла Катрин.

– Пустое! – Минимус осклабился. – Сегодня ночью моей руке не придется скучать.

– Пошел отсюда, мелкий похабник! – завопил Блэкмарш, намереваясь дать карлику пинка.

– Уже ухожу, – пискнул шут. – Не то испорчу себе впечатления зрелищем сальной бороды.

Минимус с достоинством удалился, и его бритая макушка быстро затерялась среди гостей.

– Смешной малый, – усмехнулся Дирк.

– Каков регент, таков и шут, – мрачно сказал Артур, поглаживая бороду. Издевка карлика не на шутку его задела.

У открытого окна возле десертного столика Мартин заметил Ревенфорда и Элизу фон Беленбах. Герцог – как всегда в белом – мирно общался со спутницей. Графиня Остенфаля нарядилась в бордовое платье с фестонами, подчеркивающее ее тонкую талию; вырез лифа был куда более откровенным, чем на Ассамблее. Каштановые волосы, отдающие рыжиной, Элиза уложила в идеальный фонтанж9.

– Пойдем, – Эберлинг взял Катрин за локоть. – Нужно поздороваться с герцогом.

– Но я хотела найти Дитмара, – слабо запротестовала сестра.

– Успеем. Мы здесь не на пять минут.

Блэкмарш и Дирк вооружились хрупкими бокалами с белым вином:

– Мы не пойдем, – хором отказались они и переглянулись. – Не хочется мне ручкаться с герцогом, – прибавил Блэкмарш.

– Развлекайтесь, – не стал настаивать Мартин.

– Можно я останусь с ними? – робко попросила Катрин.

– Не сейчас.

Ревенфорд встретил Эберлинга равнодушным, немигающим взглядом.

– Добро пожаловать, эдель, – первым поздоровался герцог.

– Приветствую, ваша светлость. Позвольте представить Вам мою сестру, эделиссу Катрин. Сестра, это благородный герцог Вильгельм Ревенфорд и его прекрасная спутница, эделана Элиза фон Беленбах, графиня Остенфаля.

Катрин присела в книксене:

– Очень приятно. Это честь для меня.

Ревенфорд посмотрел на Катрин как на пустое место:

– Вы очаровательны, эделисса. Мартин, Вы-таки решились посетить банкет моего друга. Признаться, я удивлен.

– Граф Иоаким умеет убеждать.

– Вы даже не представляете, насколько. Как поживает его светлость Готфрид?

В голосе герцога послышалась насмешка.

– Здоров как бык, – сострил Мартин.

Элиза рассмеялась:

– Мы не сомневались.

Ревенфорд обвел рукой зал:

– Красота? Пир во время чумы. Народ дохнет на улицах, а эти как ни в чем не бывало пьют и веселятся. Знаете, зачем фон Брейгель устроил банкет? Посмотреть в лица тем, кто придет. Всем этим бездарям, трусам и приспособленцам. И ведь пришли почти все! Даже такие затворники, как Армин фон Гофф и Бык. Ясно, что они преследуют определенные цели, но каков цинизм! Им плевать на судьбы государства и его жителей, их интересуют лишь интриги, дармовщина и грядущие выгоды. Паноптикум мрази.

– Вы тоже дома не остались, – напомнил Мартин.

Герцог позволил себе блеклую улыбку:

– Я здесь исключительно в научных целях. Где еще можно насмотреться на такое количество занятных, хоть и уродливых экспонатов? Заметьте, Мартин, эти экспонаты абсолютно бесстрашны. Магическая чума не щадит никого, но они беззаботно пьют и строят заговоры, как если бы имели защиту от смерти. Но кто сейчас думает о всевидящем жнеце, когда можно откусить кус послаще?

Мартин убрал руки за спину. Пасмурный настрой герцога не внушал оптимизма.

– Я часто думаю о смерти в последнее время, – неожиданно сказал Ревенфорд. – Вы задумывались о своей, Мартин?

– Как и всякий человек! Я умру за столом, пьяный в дребадан, подавившись хамоном. Еще я задумывался о цифре девяносто два.

– Нескромно, – хмыкнул герцог Вольфшлосса. – Фон Брейгель шутит, что утонет в бочке со «Слезами Корнелии», когда пойдет в подвал и поскользнется на ступеньках. В восемьдесят проклятая нога его совсем доконает. Дурацкие шутки. Мы все умрем молодыми.

– Вильгельм, – графиня Остенфаля тронула запястье герцога, – откуда такие черные мысли?

– Может, Вы прогуляетесь с эделиссой Катрин? – не ответив, попросил Ревенфорд. – Познакомишь ее с гостями.

– Хорошо, – согласилась Элиза. – Катрин, не желаете пройти к столам, если Ваш брат не против, конечно?

Мартин, не сводя глаз с Ревенфорда, кивнул:

– Брат не против.

Элиза взяла Катрин под руку:

– Эделисса, наш ждет незабываемый вечер, – графиня обворожительно улыбнулась.

Женщины ушли. Катрин обернулась, ловя взгляд Мартина, но тот уже погрузился в беседу с герцогом. Девушка поникла. Не так она представляла себе ее первый выход в общество. Она видела себя в теплой компании брата, Дирка и Дитмара, а оказалась наедине с незнакомкой.

– Не переживайте, эделисса, – участливо сказала Элиза, видя смятение девушки. – Пусть мужчины поболтают о скучных делах. Нам же лучше не мешать им.

Брюнетка рассмеялась:

– Глядите, дюк Минимус отыскал новую жертву!

Карлик подкрался к длинному, как жердь, гвардейцу регента, который степенно беседовал с невысоким человечком в голубом камзоле и красивым рыцарем с надменным лицом.

– Это капитан гвардии Вольфганг Штольц и генерал Герман Энгельгардт. Те еще негодяи, я Вам замечу.

– А мужчина в голубом?

– Новый бургомистр. Я с ним не знакома. Честно признаюсь, даже имени его не помню.

Минимус встал за спиной Штольца и принялся зеркально повторять его движения. Делал он это с явным преувеличением. Капитан отпил из бокала – карлик сделал вид, что опростал бочку. Вольфганг украдкой почесал бок – Минимус принялся натирать себя так, словно его одолел приступ чесотки.

Катрин неловко улыбнулась:

– Смешно.

– Давайте мы выпьем с Вами чего-нибудь, – Элиза подвела девушку к столу и самолично налила в широкие бокалы таланак.

– Я никогда не пила крепкого, – призналась Катрин.

– Мы по чуть-чуть, – заговорщицки подмигнула графиня. – И никому не скажем. Маленькие женские секреты.

Элиза сделала глоток.

– Отличный вкус. Попробуйте.

Катрин пригубила совсем немного. Рот заполнил жгучий, отдающий шоколадом напиток.

– Приятный, – вынесла она вердикт.

– Я же говорила, – Элиза снова мигнула. – Как там наши интриганы? – графиня оглянулась, высматривая за спинами гостей Ревенфорда.

Мартин взял у пробегавшей мимо служанки бокал с вином:

– Герцог, будем откровенны, Вы наверняка теперь не лучшего обо мне мнения?

В серых глазах Ревенфорда эмоций было столько же, сколько в куске льда.

– Мнение о человеке – это роскошь, которую не каждый может себе позволить.

– У всех есть соображения по поводу иных персон.

– И эти соображения зачастую поверхностны и откровенно ошибочны. Я предпочитаю не рубить с плеча, ежели не имею твердых оснований.

– Рад слышать.

– Каждый из нас сам выбирает сторону, на которой хочет сражаться, – прибавил Ревенфорд.

– Разве у нас война?

– А Вы как думаете?

– Пока молчат пушки и клинки, это лишь мышиная возня.

Вильгельм тряхнул длинными, прямыми волосами. Его светлой шевелюре могла позавидовать любая придворная красотка.

– Эдель, война не всегда означает бряцанье оружием. И чем скорее Вы это поймете, тем будет лучше для Вас.

– Вы не задумывались о том, что ваша война может быть ошибкой?

– Она не моя.

– Чья же?

– Тех, кто любым способом желает остаться у теплого места. Я же лишь солдат, уставший от несправедливости и безысходности.

– Считаете, что справитесь лучше чем тех, кто сидит у кормушки?

– Может быть.

Мартин рассмеялся:

– Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом!

Герцог не разделил его веселья:

– Плох тот, кто, не зная раскладов, пытается вмешаться в сражение, с наскоку ломает боевые порядки и, размахивая мечом, ранит своих же. Тех, кто в одночасье могут прикрыть ему спину.

– Иногда трудно отличить союзников от врагов, – с огорчением произнес Эберлинг. – В особенности, если так называемые «союзники» остаются загадкой и начинают говорить иносказательно, как пророк из пьесы.

Ревенфорд склонил голову на плечо и прищурился:

– Чего Вы хотите, Мартин?

– Того же, что и Вы. Справедливости. Перемен.

– По-вашему, Бык и его клика ассоциируются со словом перемены?

– Ни в коей мере. Готфрид, несмотря на буйный нрав, слишком стар для тотальных изменений. Его в первую очередь волнуют замшелые традиции. Ему надо было родиться лет триста назад.

– Тогда зачем Вы поддержали его на Ассамблее? – с прорвавшимся раздражением спросил герцог.

– Исключительно из желания досадить Совету. И, между прочим, я хочу повторить этот трюк.

– Вот как?

– На следующем заседании я планирую по мере сил блокировать любые положения Совета. Нужно парализовать его деятельность, голосуя против всех ордеров и проектов.

– Интересно, – Ревенфорд сложил пальцы домиком. – Как Вы собираетесь это провернуть? У вас все равно не хватит голосов.

– Ошибаетесь. Фон Венцзлаф уже дал согласие выступить на моей стороне. Ваш последний запрос в Совет закончился ничем, но в этот раз мы пробьем отмену закона о пошлинах.

Невозмутимость Ревенфорда дала слабину. Он дважды неторопливо моргнул:

– Это какой-то розыгрыш?

– Вовсе нет. Благодаря мне фон Венцзлаф наконец понял, что сковырнуть регента и канцлера можно только объединившись. Выступить единым фронтом. Ведь покуда среди ренномертов будет разлад, то можно и не мечтать об отставке Совета.

Ревенфорд кивнул:

– Прекрасно Вас понимаю. К несчастью, личная неприязнь Быка ко мне мало способствует объединению усилий. Фон Гофф и Мейхель тоже не испытывают к моим идеям симпатий. К тому же, последний держит руку канцлера.

– Все это поправимо, – Мартин ухмыльнулся. – Фон Гофф жаден до власти и почестей, значит, его можно купить, наобещав всякого. Да хотя бы и регентский пост! Пусть радуется и льет воду на нашу мельницу. С Мейхелем будет посложнее, но я более чем уверен, что у графа есть потаенные грешки, которые нужно откопать.

Ревенфорд слушал с возрастающим интересом:

– Я должен подумать. Совет не спешит огласить следующую дату Ассамблеи, и времени у меня предостаточно, – герцог позволил себе улыбку, чуть более открытую, чем обычно. – Право, Вы удивили меня, Мартин. Я уж было записал Вас в список неблагонадежных любителей.

– А говорили, что не рубите с плеча, – припомнил Эберлинг.

– Ваша правда. Но ошибки свойственны людям.

Шум голосов и игру музыкантов перекрыл устрашающий рык:

– Позор!

Разорялся герцог Армин фон Гофф. Эта гора мяса, мокнущая в шелках, переваливаясь и пыхтя, двигалась в сторону сына. Седрик, оживленно болтавший с рыжим мужчиной, лицо которого носило все признаки затяжного запоя, оглянулся на отца и немедленно выпустил руку Зигмунда, будто она была заразной.