Читать книгу Бремя колокольчиков - Алексей Марков - Страница 11

Не забывайте о колёсах

На черный день – усталый танец пьяных глаз, дырявых рук

Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг.

Янка Дягилева³⁹, «На Чёрный День».

Отец Глеб с нетерпением ждал встречи. Антона он не видел уже года два, последний раз ещё до того, как рукоположился. А тут летом решил старый друг к нему нагрянуть. Собственно, он уже приехал пару дней назад, но по дороге завис у отца Георгия. Но сегодня-то точно приедут, ведь у Глеба именины!

Ждал он их на службу в пустом храме – всего две бабульки пришли, остальные все в огородах – но друзья не приехали. Глеб уже пал духом, когда в самом конце службы в алтарь, комнату его храмика в бывшем детском саду, завалились отец Георгий, Антон и неизвестный явно пьющий мужчина.

– С днём ангела, батяня! Извини, что на службу не смог, – облобызал его отец Георгий, – ты Дары не потребил⁴⁰? А то меня болящую причастить просили… Ага, вижу, что ещё есть… Ну, да это потом, а мы к тебе с подарком! Вот, знакомься. Это Семён. Он певчим был в Сибири, но жизнь у него нескладно сложилось, и побродяжить ему пришлось… Ты всё переживал, что у тебя здесь петь и читать некому, так вот тебе и певчий, и чтец, и сторож, и на дуде игрец! Парень он не избалованный, так что согласился за жильё и хлеб потрудиться при храме.

Глеб с сомнением посмотрел на подарок По запаху и приподнятому настроению отца Георгия ясно было, что пьёт он не один день, да и у Антона вид был заметно помятый. Вот и дождался гостей с поздравлениями…

– Да что ты смурной такой? Ща мы тебе Многая лета⁴¹ провозгласим, а-ну! – приехавший поздравить младшего товарища батюшка во весь голос затянул: «Бла-а-а-а-годенствие и мирное жи-и-и-и-ти-е-е-е-е-е…»

Бывшие свидетелями этому две старушки начали испуганно креститься, а Антон с Семёном подхватили: «Многая ле-е-е-е-та…»

Глеб всегда удивлялся, как такое количество медведей могло наступить на одно несчастное Антоново ухо, но подаренный ему сибирский певчий его удивил: и голос, и слух у него оказались отменными. Даже не верилось, что так поёт этот самый, похожий на бомжа, полусморщенный и заросший, невысокий мужичок.

Глебу приходилось видеть, как ангельского вида девушка вдруг начинала кричать не своим голосом и биться, подчиняясь воле сидящего в ней беса. Здесь же было как раз наоборот: будто ангел запел из этой некрасивой, дурно пахнущей и измождённой плоти.

– У тебя дароносица⁴² где? – спросил после поздравлений и смачных лобызаний отец Георгий, – давай я отложу частичку, а ты причастишь. Там у меня в деревне тяжко болящая. Антон на машине отвезёт, а потом у меня посидим, идёт? Семён нам на аккордеоне сыграет.

– Да не вопрос! У меня Света в Москве с детьми… так что я рад…

– А что ты сам то причастить не хочешь? Твоя же прихожанка, – поинтересовался отец Глеб, трясясь на заднем сиденье рядом с новообретённым певчим.

– Ты ж служил сегодня литургию – а я нет. Так лучше служащему требу исполнить, коль есть возможность. Да и копеечку тебе дадут какую-никакую. День ангела всё ж у тебя, чтоб не унывал!

– Ну спасибо, бать, – умилился начинающий пастырь.

– И что это у нас дороги такие кошмарные… Хоть Прибалтику взять. Тот же Совок был, а дорог таких я там нигде не видел, – не каждый раз успешно объезжая ухабы, заметил Антон.

– А это, Антох, ты не понимаешь. Русская дорога – она для спасения хороша, – ответствовал отец Георгий.

– Это, чтоб не разогнаться и не улететь, что ль?

– Не в этом дело даже. Вот ты по хорошей трассе на хорошей машине едешь, и гордость с самолюбованием тебя так и накрывает. Ты не едешь – а паришь, как гибрид Алена Делона с его одеколоном. А на нашей дороге попробуй возгордись! Как только в яму какую въедешь – тут и конец твоей гордости, сразу приземляет и смирению научает.

– Да… Конец гордости и начало ругани…

– Ругань – что? Грех. И ты это понимаешь и раскаиваешься. А гордыня – она тебя за облака уносит, прямо к духам злобы поднебесной. А оттуда поди ж ты спрыгни! Так весь Запад туда и улетел… со своими прелестями масонскими…

Глеб внимательно посмотрел на старшего товарища. Тот сидел без тени улыбки. Опять непонятно было, шутит он или серьёзно, и вообще, как к этому относиться.

Вошли в избу. Сухая старушка лежала на старой железной кровати. Её дочь, тоже совсем уже немолодая женщина, всё приготовила. Отец Георгий решил постоять и помолиться. Причем молитву он продолжал и после причащения болящей. Он воздыхал и прилагал свою руку к её лбу. Глеб с Антоном переглянулись и вышли на улицу, не желая мешать молитве.

У машины стоял Семён и курил. Завидя отца Глеба, он бросил бычок.

– Да ничего, курите. Не стоит меня уж прям боятся… – обратился к подарку именинник. – Только насчёт алкоголя, думаю, лучше бы не злоупотреблять, а то я не смогу вас у себя держать. Комнату мы вам дадим в том же помещении, что и храм – соседняя дверь. Там выпивать не следует, да и вообще… не следует… Вы сами понимаете…

– Понимаю, батюшка. Был за мной такой грех, злоупотреблял. Много из-за этого бед претерпел… Семью потерял, дом… Так что при храме, думаю, вытерплю и не посрамлю… Неохота опять бродяжить… Без Бога, без дома, а лишь с пьяным ветром в голове.

Глебу понравилась прямота сибиряка. Подумав, он решил не говорить ему это. Пауза затягивалась.

– И что там отец так долго? Отходную что ль читать решил? – не выдержал наконец отец Глеб.

– Отходную, говоришь… – Антон вдруг быстро пошёл обратно в дом.

Глеб удивился: «Что такое случилось?» и поспешил вслед за ним.

У болящей никого не было. Заглянули на кухню. Отец Георгий, покряхтывая от удовольствия, закусывал квашеной капустой.

– Отец, ё моё! Тебе ж вчера плохо уже было! Ты ж и мне, и матушке своей обещал не выпивать сегодня, – возмутился обманутый Антон.

– Ну, что поделаешь… У Глеба именины… И вообще… после молитвы, чтоб не возгордиться…

– Батюшка, там мужики пришли. Говорят, дрова поколоть для храма хотят, – сказал Семён, заходя в комнату отца Глеба.

– Странно. Не случалось такого… Потом, гляди, ящик водки потребуют. А что за мужики? Сколько?

– Из уголовников. Трое. Двое откинулись год-полтора назад, я слышал.

Глеб накинул рясу и пальто. Осень была ранней, и по утрам на улице уже был минус.

– Здравствуйте, ребята! Зачем пожаловали? Сразу говорю: денег нет, водки тоже.

– Да мы, батюшка, видим, что вы городской, и помощник ваш… не прям уж работник руками. Зима скоро, холодно, а у вас дрова не колоты… Вот мы и решили помочь, – ответил старший в телогрейке, по всему видно – бывалый урка. Раньше отец Глеб не замечал его в деревне.

Глеб был обескуражен.

– Что?… Просто так?

– Ну, чтоб Бог нам грехи простил. Грешные мы…

– Это вам, братцы, на исповедь главное надо.

– Ну, с этим мы погодим, а дрова пока поколем.

– Спаси Христос! Мне на требу надо. Вы, как поработаете, чай попейте, Семён приготовит и книжки об исповеди и причащении подарит.

Старая женщина, до этого не ходившая особо на службу, буквально прибежала в храм в последнее воскресенье. Жила она в доме на другом конце села. Родственники у неё были, но давно переселились в город и приезжали лишь летом и иногда на выходные.

Она подошла к батюшке и начала рассказывать в красках, как бесы у неё дома изо всех щелей лезут, просто натуральный полтергейст. На вид она была вменяемой, даже спокойной. Отец Глеб исповедовал её, причастил и пообещал прийти освятить дом, что и собирался теперь сделать.

– Ой, батюшка, не забыли! Слава тебе Господи! – обрадовалась старушка, – а то сегодня вообще такие ужасы творились, что и вспомнить страшно. Видно, не хочет бес от меня уходить.

– Ничего! Мы их кадилом да кропилом! Милостью Божией – уйдут! – заверил молодой пастырь.

Перед освящением отец Глеб боялся, что в таком непростом случае могут быть искушения, вспоминал разные случаи, читанные им в патериках и подобных книжках, но освящение прошло без происшествий, легко, даже как-то обыденно. Хозяйка после пригласила за стол. От рюмочки отец Глеб отказался, но чай попить не возражал.

– Что ж, поздравляю, теперь всё у вас наладится. Не забывайте только причащаться и исповедоваться приходить почаще, молиться дома, Псалтирь⁴³ читать – тоже хорошо.

– Ох уж, я не особо в этом всём разбираюсь, да и зрение никуда… В церкву чаще ходить постараюсь, пока огорода нет… Но боюсь, батюшка, вы за порог, а они и повылазют окаянные.

– Молитесь хоть своими словами, или просто: Господи, помилуй, – ответил священник, сам приглядываясь, точно ли с бабкой всё нормально. – Ну, и успокоительное на ночь можно…

– Да пью я таблетки всякие, только хуже от них! Вон у меня их сколько от всего, – и она протянула корзиночку, битком набитую лекарствами.

Глеб стал рассматривать таблетки, благо в фармакологии он кое-что понимал.

Бесалол, беллалгин, беллатаминал – столько препаратов с белладонной⁴⁴!

– А как вы принимаете, по рецепту?

– Да шо ж я, на эти писюльки смотреть буду? Горстью беру, чтоб сразу от всего! Только помогает плохо.

Отец Глеб поперхнулся.

– Знаете, лучше вы как-то по одной таблеточке, тогда и всех вот этих явлений бесовских, так сказать, меньше будет… Молиться, конечно, обязательно, но и таблеточек поменьше…

– Думаете, я ненормальная? – неожиданно резко ответила старушка.

– Ну что вы… Просто… понимаете, когда много лекарств принимаешь, то утоньшается психика, и люди могут начать видеть тот мир, который лучше не видеть, – сымпровизировал священник.

Обратно он шёл весёлым, предвкушал, как он расскажет историю Семёну. Вообще хорошо, что отец Георгий подарил ему этого сибиряка. Конечно, случалось, певчий-сторож запивал. Даже как-то приходилось капельницу ему делать, возиться с ним, и отец Глеб угрожал выставить его, всячески ругал, но, глядя, как кается этот немногословный, прямодушный и добрый человек, прощал его. Священник любовался, когда Семён начинал петь. Так прекрасна была иная природа, которая вдруг просвечивала в этом человеке, наглядно показывая весь грустно-смехотворный тлен внешней оболочки.

Так прожили они зиму. Отец Глеб ездил к семье в Москву время от времени, а Семён оставался на хозяйстве. Великим постом⁴⁵, перед Вербным⁴⁶, батюшка вырвался к своим на буднях. Но тут позвонили из села: беда, сгорел храм, то есть весь бывший детский сад. Вроде бы сторож был накануне пьян и, видимо, не проследил за печкой. Сам Семён тоже сгорел…

Пасху⁴⁷ настоятель сгоревшего храма служил по соседству, у отца Георгия, а после подал прошение о выходе за штат. Решил перебраться в Москву. Владыка тянул, не отпускал, заставил поработать лето на заменах разных отправлявшихся в отпуск отцов. Но ближе к зиме всё же отпустил, сказав, что всё равно Глеб непутёвый и пусть едет в свои столицы, хоть ему и жаль отпускать грамотного парня.

Накануне окончательного отъезда в Москву отца Глеба неожиданно вызвали в милицию в райцентр. Сообщили, что раскрыли дело о поджоге его храма, и просили принести список бывших в храме ценных икон. В довольно обшарпанном, но, видно, ещё не так давно вполне цивильном кабинете, под портретом Дзержинского сидел майор. По соседству на другой стене висел портрет Ельцина.

– Вот, батюшка, раскрыли мы сразу несколько преступлений, что в ваших краях последнее время происходили. Есть признательные показания. Этих знаете?

Майор протянул ему фотографии. На них были те трое, что год назад бесплатно кололи ему дрова.

– Да, видел, помогали один раз нам по хозяйству.

– Так вот, они это и есть. Промышляли они поджогами и у вас, и в соседних деревнях. Людей, если были, убивали, а ценности выносили. Вашего сторожа они тоже как минимум оглушили и оставили внутри при поджоге. А иконы ваши мы, возможно, найдём. Кстати, пожар у этой вашей… не помню, как её… Ольги? Богатый самый дом был возле вас…Тоже их рук дело.

– А как же вам это узнать удалось?

– Эх, батюшка, – неприятно ухмыльнулся довольный милиционер, – у органов ещё есть… помощники. А бандиты спьяну в определённых заведениях любят похвастаться своими достижениями, наворованное сбывают… Остальное – дело техники! У нас любой бандит признается. Вы списочек икон не забыли?

По дороге к вокзалу отец Глеб всё думал: «Правда это или просто назначили уже сидевших мужиков?» Иконы всё-таки не нашли, и отец Глеб так никогда и не узнал ответ на этот вопрос.