Читать книгу Бремя колокольчиков - Алексей Марков - Страница 14

Ворошиловский стрелок

Не будет за грехи ответа

Когда и будущего нет.

Мы увядшие цветы,

Мы смертельный яд,

Мы сами будущее, твое будущее.

Sex pistols⁵⁶, «When there's no future».

Получив желанное назначение в богатый московский храм, отец Глеб сразу туда поехал.

– Простите, вы не настоятель? – спросил он у пожилого батюшки, которого увидел возле храма.

– Нет, а ты что? Пополнение? Дьякон новый?

– Да служить сюда прислали, но я священник…

– А-а-а, а то ещё дьякона обещали. М-да… Помню я одного дьякона, суров был… Лет двадцать назад это было… Настоятель – митрофорный протоиерей⁵⁷, из маститых, проскомидию⁵⁸ совершает, а дьякон в алтарь приходит, а от него перегар… Настоятель ему: «Ты служить сегодня не будешь, ты пьян!» А тот: «Как не буду? Я готовился!» Настоятель: «Да знаю я, как ты готовился». А дьякон ему – рррраз в хлебало! Аж митра⁵⁹ из дьяконских дверей выкатилась… Меня, кстати, отцом Василием звать.

– Меня – Глебом. А где мне настоятеля, отца Константина, найти?

– А… он у себя в кабинете, наверное…

Отец Василий был ветераном войны, ворошиловским стрелком. В 50-е рукоположился где-то в провинции. Семья, дети, небедная поповская жизнь, но вот беда: супруга скончалась, когда трое его детей ещё маленькими были.

Второй брак для священника запрещён по канонам, но отец Василий женился, уйдя за штат. Все всё понимали, и отца Василия стали приглашать в разные храмы помогать. В штат не брали, хотя у некоторых настоятелей была та же, а то и похлеще, история, но они не афишировали. А отец Василий был человеком весёлым и открытым – скрывать толком ничего не умел. Приживаться и изворачиваться, правда, умел изысканно и феерически. При этом подхалимом не был, хоть и умел его изображать. Настоятель, считал отца Василия позором храма, порой и не без повода.

Как-то вызывает настоятель всё духовенство, старосту и казначея к себе. Знак недобрый.

– Отцы, я позвал вас, потому что поступает много жалоб на ваше служение. Я не обо всём докладываю владыке, но вы знаете, что он всё равно всё знает. Вот вы просили повысить зарплату, увидев мою новую машину, так, отец Вячеслав?

Второй священник стал оправдываться.

– Ну отец, у нас же зарплата смешная, только на требах и зарабатываем…

– Храм не бедный, но расходов много. А машину мне спонсоры подарили. Служите лучше, а не по требам бегайте с утра до ночи, и у вас спонсоры будут! Ты, вот, отец Вячеслав! Вечно службу начинаешь раньше положенного, а это – непорядок!

Отцы потупились. Стало ясно, что к зарплате, меньшей, чем у школьного учителя на полставки, прибавлять не будут. Попам-то ещё ничего на требах, а вот дьяконам – совсем кисло. Эх, зря они, настоятеля взбаламутили только… А отмаз про спонсоров вообще издевательство. Все ж понимали, как деньги настоятель пилит с благотворителями, отстёгивая кому надо в патриархию.

– Отец Василий! На тебя особая жалоба! Ты отчитывать бесноватого ходил на дом?

– Ну отец настоятель, просят, я и хожу…

– А две недели назад был? Да я знаю, был. Отслужил молебен об изгнании злой силы у какого-то на голову больного, когда и дома никого не было… а потом полквартиры вывез!

– А, это… Отче, он сам всё отдал, я и не просил ничего… меня мать его позвала, говорит: «Батюшка, приходите, когда вам удобно». Я и пришёл. Отслужил всё. Он сам и говорит: «Спасибо, мне полегчало, берите чего хотите, для вас ничего не жалко».

– И ты сына с машиной вызвал…

– Ну… я ж не мог один унести всё. У меня ж в ногах осколок с войны. Но я же не себе, я ж – сироткам! У меня же у дочки погибшей четверо осталось…

– Да знаем мы про твоих внуков! Все уши прожужжал! – заорал настоятель. – А мать этого больного домой пришла, а полквартиры нет… как говорит…

– Отец Константин! Ну, не полквартиры же я на Жигулях вывез…

Первым не выдержал протодьякон, закашлявшись, чтобы скрыть смех. Настоятель смерил отцов гневным взглядом. Все старательно давили в себе раздирающий их хохот: кто закусывал губы, кто прикрывал рот, кто прятал глаза. Настоятель заорал.

– Достали вы все, лоботрясы! Отец Василий! Всё вернуть! Я сказал.

– Батюшка, миленький, а у меня ж ничего нет! Я всё отдал сироткам…

Тут даже у старого гэбэшника-старосты лицо расплылось в улыбке.

Тот случай с попыткой экзорцизма на дому отец Василий ещё долго пояснял так: «Вот видите, всегда так, когда отчитываешь! Потом – бесовские искушения».

Настоятель на праздничных храмовых трапезах, случавшихся нередко, после где-то пятого-шестого тоста становился крайне многословен. Последующие его тосты превращались в длинные речи, исполненные пафоса со стремительно уменьшающимся смыслом.

Отец Василий как-то принял по старой памяти, не подумав, что развозит его в таком возрасте быстрее и сильнее. Молчаливо слушать настоятельские рассуждения ему наскучило, и он начал потихоньку разговаривать с сидевшими рядом с ним гостями застолья.

Настоятель – громче, отец Василий – тоже. Настоятель ещё громче. Отец Василий, громыхая, придвинул стул поближе и, заглушая и так уже почти крик настоятеля, обратился к соседу.

– Что вы сказали?

Но вместо ответа услышал громкий голос настоятеля.

– Отец Василий! Ты смотри!… Ты держись за наш храм!… – с ехидной злобой обращался к ветерану настоятель.

– Держусь батюшка! – ворошиловский стрелок тут же проворно повернулся, стремглав подлетел к настоятелю и ухватился за его руку. – Ножки не ходят! Сил нет! Годы какие, а я держусь с Божией помощью! Вашими молитвами, дорогой наш отец Константин! Держусь… за храм… ножки-то… а я держусь всеми силами.

И в доказательство силы, с которой он держится за храм, отец Василий принялся трясти руку отца настоятеля и лобызать его в пухлую щёку, вытирая старческую слюну об ухоженную настоятельскую бороду.

Как он был похож в этот момент на быковского скомороха из Андрея Рублёва⁶⁰! Нет, не внешне, а скоморошьей удалью и глазками остренько бегающими.

– Ладно, садись уже, – миролюбиво ответил настоятель, вытирая пострадавшую бороду.

Иногда отец Василий рассказывал, каким лихим пулемётчиком он был на фронте. Как самое страшное, вспоминал он бойню под Харьковом в 42-м.

Энергии в нём было очень много. Со своей палочкой он уже успевал обежать весь район, пока молодые отцы ещё только собирались. Народ любил его, да и со служащей братией он был в хороших отношениях. Несмотря на то, что он был много старше всех, держался всегда открыто и не пытался создать себе привилегированное положение. На примирение в случае конфликтов он шёл легко, и уже не изображая из себя скомороха, как частенько делал это перед настоятелем.

Отцу Глебу хорошо запомнилось, как они повздорили из-за какой-то ерунды, а отцу Василию надо было литургию служить. Глеб стоял в алтаре, вынимал просфоры⁶¹, стараясь не смотреть в сторону отца Василия. Старый священник подошёл к молодому, потянул за рукав и серьёзно сказал.

– Прости ты меня, отец Глеб…

Что такое панк-молебен отец Василий, конечно, и знать не мог. Но уже исполнял его в то время, как будущие участницы Пусси Райот ещё писали в подгузники и слушали стих про качающегося бычка…

Дело в том, что голос у отца Василия был когда-то громким и красивым. Громкость к старости осталась, чего не скажешь о красоте. Да и слух куда-то исчез. При этом он очень любил служить панихиды и заводил в конце Вечную память⁶², исполняя её на стыке стилей: аритмичного фри джаза и раннего Егора Летова⁶³…

Народу это нравилось. Народ начинал… подпевать – не скажешь, скорее – дружно орать. Настоятель аж присаживался, когда это слышал. Особенный эффект был, когда эта Вечная память раздавалась после витиеватых песнопений правого хора на поздней литургии и высокопарной проповеди настоятеля! Фактически, это был настоящий колхозный панк сразу после Голубого огонька⁶⁴!

Ветеран служил до конца. Последний раз пришёл в храм за две недели до кончины. Исповедовал, сходил на молебен…

В последний путь провожал его весь храм, многие плакали.

На девятый день отец Глеб с протодьяконом служили панихиду. Хор уже закончил петь Святый Боже⁶⁵ Отцы переглянулись. Чего-то не хватало. Они поняли, чего и затянули Вечную память по-отцевасильевски.

Протодьякон пытался придать своему голосу рóковое звучание, Глеб орал во весь свой слабый голос… До отца Василия им было далеко и по драйву, и по разрушающей все музыкальные понятия мощи, но народ подхватил сразу…

После панихиды пожилая прихожанка подошла к отцу Глебу.

– Батюшка! Эххх! Да-а-а!… Так! – прорекла она, махая в восторге руками.

Традиция была сохранена.