Читать книгу Планета несбывшихся снов - Алексей Резник - Страница 5

Багрово-оранжевый свет ночного спутника скупо проливался, ничуть не согревающими лучами, на поверхность Великого Болота, нарисовав по всей его необъятной площади причудливую и жуткую картину поразительно сочетавшихся светотеней, смутных штрихов и неясных бликов, в цветовой основе которых, безусловно, лежала зловещая багровая палитра лучей ночного солнца Плевы (так называлась планета, на которой росли Ракельсфаги). И тут, и там по бескрайним болотным просторам одинаковым холодным безжизненным золотом вспыхивали сотни тысяч пар глаз – больших и маленьких, и очень больших, с одинаковым выражением лютой ненависти, жадно выискивающих добычу. Шипение различных тональностей – от едва слышного до гудящего басовитого, утробное чмоканье, злобно-насмешливое щелканье, почти астматические, крайне неблагозвучные стоны, хрип и храп, чавканье, гогот, визги, рычание, вопли ужаса и ярости, сумасшедший хохот и плач – нет возможности перечислить полностью и передать точно все составляющие звуковой какафонии, каковую создавали по ночам на Болоте бесчисленные легионы его обитателей. Миллионы их голосов, однако, время от времени безнадежно гасли и заглушались на фоне могучего дыхания самого Великого Болота, периодически содрогавшегося, словно бы в мучительном кашле, от самого дна, которого оно не имело, до поверхности, кишащей великим многообразием форм растительной и животной жизни. И тогда, в темном тяжелом воздухе над Болотом прокатывался громовой зловещий гул, в небо ударяли мощные грязевые гейзеры, там и сям надувались громадные пузыри и со страшным грохотом лопались – в такие моменты создавалось ощущение, что Болото бесилось само на себя за то, что ему выпала столь тяжелая судьба оказаться не чем-нибудь, а именно – Болотом, таким огромным, таким бездонным и таким безнадежно ужасным.

В описываемый нами момент, примерно в те же самые минуты, когда юная красавица Гера целенаправленно пробиралась среди кромешного мрака по своей родовой Ветви к ее конечному краю, а Джон Гаррисон у себя на Земле крепко спал в холостяцкой кровати, на одной из затерянных координат Великого Болота грозный, мудрый и свирепый Вождь Болотных Карликов Эгиренечик, по прозванию Лютый, задрав большую уродливую голову кверху, внимательно вглядывался в цветущую купу ближайшего Рагельсфага – того самого, на Ветвях которого жило племя Геры.

Эгиренечик стоял на широкой низкой болотной кочке, крепко упершись массивными кривыми ногами об ее ненадежную склизкую поверхность. Для большей устойчивости, гипертрофированно мускулистыми когтистыми руками он сжимал древко гарпуна, воткнутого точно в центр кочки. Безмолвного и сосредоточенного Вождя окружало десятка три хорошо вооруженных воинов, сидевших в крепких и легких плоскодонных лодках, целиком изготовленных из скорлупок семенных стручков Ракельсфагов. Длинные бороды карликов под светом спутника казались щетинистыми оранжевыми мочалками. Посверкивавшие фальшивым золотым блеском глазенки-буравчики с преданным благоговением, не мигая, смотрели на Вождя. Вождь пребывал где-то в недоступных простым воинам мысленных высях, парившим не ниже, чем на уровне цветущих крон Ракельсфагов.

Влажные ноздри Эгиренечика широко и интенсивно раздувались, с шумом вдыхая и выдыхая ночной болотный воздух, куда несколько минут назад начали примешиваться незаметно струившиеся с расцветших ветвей Ракельсфагов испарения только что родившейся высоко наверху Весны. Подобной силой обоняния среди племени Болотных Карликов обладали лишь Великие Вожди, одним из которых посчастливилось родиться Эгиренечику, хотя сам себе он не особенно завидовал. Будучи истинным сыном Великого Болота, он проклинал судьбу за то, что не родился одним из жителей Деревьев и ему никогда не придется полной грудью вдохнуть сладкий аромат настоящей Весны, небрежно дарившей жителям Болота лишь жалкие крохи от этого обонятельного великолепия, но зато с ни чем неоправданной щедростью отдающей себя целиком обитателям цветущих крон Ракельсфагов. Эгиренечик знал, что корни Деревьев растут прямо из дна Болота, что именно Великое Болото является матерью Деревьев, что именно оно кормит и поит Ракельсфаги, поддерживая их исполинскую мощь и надменную вызывающую красоту. А самое плохое, с точки зрения Эгиренечека, заключалось в том, что райскую беззаботную жизнь обитателям Деревьев дарило тоже Великое Болото, хотя эти капризные изнеженные ублюдки не являлись его сыновьями и дочерями. И в самый большой логический тупик Вождя ставило то необъяснимое и невероятное обстоятельство, что к истинным своим детям, к которым Эгиренечек по праву относил себя и все свое несчастливое племя, Великое Болото относилось с постоянной хладнокровной жестокостью, усугубляемой различного рода изобретательными и утонченными издевками, превращающими и без того не сладкую жизнь Карликов в настоящий Ад. Совсем не случайно мудрый Эгиренечик уже много лет назад пришел к выводу о том, что до тех пор, пока ландшафт Великого Болота портят торчавшие из него Деревья, окружающий мир будет оставаться несовершенным и уродливым.

Но не случайно было и то, что Эгиренечек без малого сто лет полноправно правил одним из самых свирепых болотных племен – он был очень умен. А сила ума у любого человека, будь он даже Болотным Карликом, проявляется, прежде всего, в наличии способности мужественно провести беспристрастную и честную самооценку собственным амбициям. Поэтому Эгиренечик прекрасно сознавал, что за внешней паталогической ненавистью к Деревьям и древесным жителям, в нем постоянно и неискоренимо жило жгучее неутолимое желание когда-нибудь попасть на ветви Деревьев и остаться там навсегда, без сожаления сменив зловонные ядовитые трясины на благоухающий цветочный сад. Еще он страшно сожалел, что у него нет крыльев, как у акклебатиан, которые иногда, скуки ради, залетали на нижние Ветви Ракельсфагов и дразнили затем воображение Эгиренечика рассказами о том, что они там видели, и с кем встречались. Акклебатиане являлись племенем береговых аборигенов Болота, таких же свирепых, как и сами Болотные Карлики, но в отличие от Карликов природа подарила акклебатианам мощные кожистые крылья, благодаря которым они могли подниматься на огромную высоту и в такие моменты с поверхности Болота казались совсем крохотными точками. Несмотря на столь существенное физиологическое различие между представителями двух болотных племен, они не являлись врагами друг другу, хотя и не считались союзниками. Во всяком случае, на неоднократные предложения Эгиренечика, обращенные к Вождю акклебатиан Самакко заключить тесный военный союз и совершить совместную экспедицию на Деревья, Самакко неизменно отвечал вежливым, но твердым отказом.

Однажды, лет тридцать назад, доведенный до отчаяния создавшейся в его чересчур умной голове ситуацией, Эгиренечик предпринял попытку достичь ствола одного из Ракельсфагов и попытаться взобраться на него, исключительно силами собственного племени. Яркое и жуткое воспоминание с такой силой невероятно реалистичной изобразительности нахлынуло на Вождя, что он вздрогнул, нарушив состояние полной статической неподвижности, в котором до сих пор находился и едва не сломал древко гарпуна конвульсивно дернувшимися руками. Невольно вздрогнули и воины, не спускавшие преданного взгляда с обожаемого Вождя. Эгиренечик, в свою очередь, снизошел до того, чтобы, наконец, посмотреть на них. Его выпученные глаза полыхнули свирепым оранжевым огнем и, как бы нехотя, приоткрывшаяся пасть прорычала:

– Только что наступила Весна – готовьте снасти для ловли Золотистого Дождя!

Воины подняли в воздух тяжелые гарпуны и дружно восторженно взревели первую фразу из главной племенной молитвы, посвященной их Славной Матери – Великому Болоту…

Когда начала редеть листва и сделалось немного светлее, Гера поняла, что она подходит к самому краю и приближается Бездна. Вскоре перед глазами девушки, как всегда неожиданно, распахнулось чистое ночное небо с горящим в его центре огромным оранжево-багровым глазом ночного светила Болбурга. Она увидела, как задрожал, заскользил вниз по росистой поверхности последнего листа Ветви багрово-алой звездочкой-слезинкой маленький, заблудившийся на краю Кроны лучик печального света Болбурга, и лист погас, сделавшись неразборчиво темным в ночном мраке. И Гера с любопытством принялась рассматривать прозрачную стену из холодного оранжево-багрового света единственного спутника Плевы, по суровым неукоснительно выполнявшимся законам местной физики, ни единым квантом своей излучаемой световой энергии не попадавшего на кроны Ракельсфагов, росшие тесной купой. Более чем своебразно устроенные широкие кожистые листья Деревьев решительно отторгали губительное для них ночное багровое сияние, начиная наверстывать упущенное ночью на первой же минуте туманного плевянского рассвета, с ненасытной жадностью поглощая живительный свет жарких лучей дневного светила планеты – Эльгмы. А по ночам, тем жителям Деревьев, которым по какой-либо причине не спалось, и они вдруг оказывались на краю Бездны, свет спутника приходилось наблюдать, как бы, со стороны.

Гера сделала еще шаг вперед и остановилась – дальше идти было опасно. Опасность скрывалась также и в том, что она стояла неподвижно на открытом месте. Ослепительно белая кожа ее тела и самосветящееся золото густых кудрей, волной ниспадавших до самой поясницы, представляли собой великолепную мишень для какого-нибудь крылатого ночного хищника, привычно промышляющего поблизости от Крон. Но Гера, не думая об опасности, устремила задумчивый взгляд вслед за падавшими отвесно вниз столпами багрового света на мир вне Деревьев. Мир этот, расстилавшийся неизмеримо глубоко внизу загадочной смутной пеленой, надежно скрывавшей собой чужую далекую жизнь, всегда манил живой острый ум Геры сокрытыми в себе недоступностью и таинственностью. Может быть, именно оттуда долетел до Родового Дупла Геры разбудивший ее сегодня ночью и позвавший за собой пленительный мужской голос. А может – она подняла голову выше, к слабо видневшимся в космических высотах звездам, голос прилетел оттуда, прямо из небес, располагавшихся бесконечно дальше, чем раскинувшийся чужой мир внизу в Бездне. Гера чутко прислушалась к гулким причудливым звукам, рождавшимся где-то там, в неизмеримой глубине таинственной Бездны, надеясь различить в их сонме зарождение волшебного голоса, в чьего обладателя она уже почти влюбилась. Но прошла минута-другая, и Гера, вздрогнув, словно бы очнулась. «Что это со мной?! Что за наваждение?!» – в общем-то, она была дочерью вождя и от отца ей, среди прочих качеств, передалась, в частности, почти педантичная рассудительность, резко отличавшая Геру от ее взбалмошных, эмоционально неуравновешенных подруг.

«Неужели это уже позвал меня Призрак Золотистой Гибели?!» – вслед за первыми двумя возник сам собою в голове третий вопрос и тут же на него прозвучал уверенный ответ: «Нет, не может быть!». И снова вопрос: «А – что же тогда?!».

В глубине лиственного тоннеля тропинки, откуда она только что пришла, послышалось мелодичное курлыканье саблехвостого мудачюга – очень жирного и очень вкусного млекопитающего-вегетарианца, являвшегося весьма желанным объектом местного охотничьего промысла. Видимо этот мудачюг тоже не выдержал необоримого душевного томленья и вышел на тернистую тропу любви. Привлеченная его курлыканьем, Гера на несколько секунд отвлеклась от созерцания Бездны и вызванных этим созерцанием рассуждений. Она даже, вслушиваясь в самозабвенное курлыканье мудачюга, подчинившись древнему охотничьему инстинкту, потянула из ножен, прикрепленных к поясу, обвивавшему стройную талию, тяжелый и острый боевой кинжал, но… Но ей внезапно пришлось забыть о мудачюге – из Бездны, с самого ее дна прилетел и ударился о левый висок красавицы, прикрытый блестящим золотым локоном, сгусток чьей-то мощной концентрированной ненависти. Сразу забыв о вкусном мудачюге, Гера резко повернулась божественно прекрасным лицом своим к ужасному лику Бездны, способной плеваться на много километров вверх бушующими в ней чудовищными страстями, уже много тысячелетий, не находящих кардинального выхода. Гера попыталась сделать невозможное и увидеть того обитателя Бездны, который неизвестно почему вдруг так страстно ее возненавидел. Но, естественно, она ничего и никого не увидела…

…Зато т о т ее увидел прекрасно благодаря тому, что она неосторожно остановилась у самого края Ветви, оказавшись в пределах видимости с поверхности Болота особенно зоркими его обитателями. В данном случае в роли такого зоркого болотного обитателя выступил не кто-нибудь, а – сам Вождь Болотных Карликов Эгиренечик, благодаря телескопическому устройству своих страшных оранжевых глаз, различивший обнаженную Богиню Деревьев с расстояния в несколько десятков километров (земных километров). Примерно, не менее литра кипящей пенистой слюны вылилось из клыкастой пасти Эгиренечека при виде почти обнаженной Геры. Он глухо яростно зарычал и поклялся самому себе, что обязательно заберется этой Весной на Дерево и: «…сделаю эту девку своей рабочей младшей женой!!!!!!!!!»…