Читать книгу Зарево - Алла Кречмер - Страница 23

Узнав, в какую денежную пропасть внезапно упала их семья, Зоя решила действовать. Она разогнала братьев по комнатам, уложила мать в кровать, предварительно напоив чаем, а сама отправилась к Викентию Петровичу. Он жил на Гончарной улице, неподалеку от вокзала, откуда уходили поезда на Москву.

Было прохладно по вечернему времени, но так светло, что, казалось, впереди еще длинный день. Аромат сирени плыл над городом, усиленный повисшей в воздухе влагой. Со стороны Финского залива дул ветер, он подгонял стаю белых облаков, и они, словно нарядные белые яхты в порт, торжественно вплывали в город.

На улицах и площадях было столько гуляющих, что, казалось, все население покинуло дома, чтобы полюбоваться белыми ночами. Ну, а если люди вышли погулять, то рано или поздно им понадобятся еда и питье, извозчики и зонтики на случай дождя. Читатель уже догадался, что и магазины, и кафе были открыты; торговцы вразнос бродили среди толпы, а извозчики громко зазывали клиентов.

Зоя, расстроенная сообщением матери, смотрела себе под ноги и хмурилась. Ее сегодня не занимали красоты белой петербургской ночи: она размышляла над тем, что она скажет Викентию. Она не обольщалась относительно его человеколюбия: тот, кто служит в ссудной кассе, лишен сострадания. Зоя хотела увидеть бумаги, подписанные матерью, из-за которых банк требует у семьи Новиковых неподъемную сумму. А дальше… Насчет дальнейшего она не загадывала, втайне надеясь, что все не так фатально, и Викентий преувеличил насчет долга.

Она позвонила в дверь квартиры Викентия, выходившую во двор рядом с притулившимися дровяными сараями. Ждать ей пришлось недолго: хозяин появился на пороге почти сразу, словно ожидал гостей, хотя по одежде этого не скажешь. Он был в стеганом шлафроке и домашних тапочках, а напомаженные волосы покрывала сетка. Увидев Зою, Викентий кивнул головой и сладко зажмурился, словно изнеженный домашний кот, и предложил ей войти.

Ранее Зое не приходилось бывать у Викентия Петровича в квартире, и она поразилась несоответствию узкой темной прихожей, заставленной шкафами, набитыми всякой всячиной, и ухоженной гостиной. Правда, и здесь господствовали шкафы, но в основном это были витрины старинной работы, и через их стекла виднелись фарфоровые сервизы и фигурки, серебряные кофейники и сахарницы; множество шкатулок всех видов и форм, хрусталь и бронзовые статуэтки. Одна из статуэток поразила ее воображение: мерзкий рогатый сатир с козлиными ногами тащил на себе обнаженную красавицу.

А Викентий Петрович засуетился, предлагая гостье кресло, затем предложил чаю, мол, «самоварчик только что согрелся», но, получив ее отказ, перестал дергаться и внезапным ледяным тоном произнес:

– А Вы ведь не чай пить сюда пришли под вечер, любезная барышня. Вы пришли узнать о том, что у нас происходит с Вашей маменькой, не так ли? Поэтому Вам лучше выпить это.

Он достал из шкафчика фляжку и сделал из нее глоток.

– Хороший коньяк, – пояснил он. – Шустовский, не хуже хваленого французского. Ну что, налить Вам?

Зоя при виде фляжки вспомнила Плюшкина с его ликерчиком, в котором плавали мухи, и поспешно отказалась.

– Жаль, – отметил хозяин дома. – Коньяк помог бы нам продуктивно вести беседу.

Коньяк ли тому причиной, но Викентий Петрович вдруг преобразился, превратившись из ленивого домашнего котика в азартного котяру, сидящего в засаде и поджидающего глупую голубицу, спешащую поклевать брошенную кем-то булку.

– Вы что-то хотели сказать насчет моей маменьки, – начала Зоя.

Она откашлялась и продолжала более уверенным тоном.

– Меня не волнуют Ваши взаимоотношения: расстаетесь Вы или нет, но мама сообщила мне, что Вы заставили ее подписать какие-то бумаги, и теперь наша семья должна Вам огромную сумму. Объяснитесь, сударь, что это значит?

Ее собеседник сделал еще глоток и снова изменился лицом: он стал похож на Барсика, поймавшего мышь, и самозабвенно играющего с ней.

– Да полно, милая Зоя, уважаемая Павла Семеновна, как всегда, преувеличивает – какая сумма? Какой долг? Все можно решить сегодня вечером, и Ваша семья может спать спокойно.

– Да? – воскликнула девушка обрадованно и вскочила с кресла, но хозяин жестом усадил ее обратно.

– Я не сказал, что все решено. Я имел в виду, что все можно решить, если Вы захотите, конечно.

Он выделил слово «можно», и Зоя застыла в недоумении, ожидая продолжения.

– Что Вы так смотрите на меня, словно ничего не понимаете, милая барышня? Вы же сами пришли ко мне в столь поздний час, прекрасно зная, что я живу один, так что же Вы?

Зое показалось, что кто-то протирает запотевшее окно ее воображения, и проявляется отвратительная картина окружающего.

– Вы полагаете, я пришла к Вам, чтобы… – осторожно произнесла она, и Викентий положительно кивнул.

Он отставил фляжку и приблизился к Зое. Она поднялась с кресла и отступила в сторону, но Викентий схватил ее и притянул к себе. Он приподнял ее голову за подбородок и насильно поцеловал, несмотря на сопротивление. Грубые манеры ростовщика были ей противны, к тому же от него отвратительно пахло сладковатым бриллиантином. Зоя взвыла от досады и отвращения и снова попыталась вырваться, но Викентий заломил ей руки и влепил короткую болезненную пощечину. Жуткая боль затмила все уголки ее сознания, и Зоя перестала сопротивляться.

Она очнулась в объятиях Викентия, и ужас охватил ее. Сопротивляться она не могла: страшно болела голова от удара, и каждое движение только усиливало боль. Она старалась мысленно отрешиться от ласк мерзавца, говоря себе, что все когда-нибудь закончится, что не надо ни о чем думать, и не казнить себя за опрометчивость. Сейчас она и вся семья во власти негодного ростовщика, но придет время, и тогда… Зоя на секунду представила, что ее обидчика сжигает небесный огонь, и ей стало спокойней, а, вообразив обугленную кожу, расплавившиеся черты лица и горящие вместе с дурацкой сеткой остатки его волос, Зоя неожиданно расхохоталась.

Викентий, оглушенный ее смехом, отпустил ее.

– Неплохо для первого раза, – заметил он. – Я всегда предполагал, что ты еще ни с кем… Но ты быстро учишься, вон как возбуждающе смеешься.

Зоя замолчала и, оттолкнув Викентия, присела на краешке кровати. Ее одежда, сбившаяся в жалкий комок, валялась у ее ног, словно обиженный щенок. Зоя подняла сорочку и набросила на себя. Все время, пока она одевалась, Викентий лежа наблюдал за ней, как торопливо застегиваются пуговицы и крючки, как приглаживаются локоны под зажимом шпилек и булавок, как обтягивают стройные ноги прозрачные чулки.

Одевшись, Зоя медленно подошла к столику, на который Викентий поставил фляжку, и сделала большой глоток.

Викентий приблизился к ней со спины и, обняв, повернув к себе. Он поразился, заглянув в глаза очаровательницы, которая несколько минут назад была полностью в его власти – они были пусты: казалось, Зоя смотрит на него и ничего не видит. Или она смотрит внутрь себя?

И тут случилось неожиданное: Викентий со слезами упал перед Зоей и, обнимая ее колени, выкрикивал бессвязные слова о том, как он увидел ее впервые еще гимназисткой, в простенькой школьной форме, как бродил возле ее дома, а потом нашел способ достичь желаемого, познакомившись с ее матерью.

– Вы гнусны вдвойне, сударь, – ледяным тоном произнесла Зоя. – Вы дали надежду моей бедной маме и обобрали нашу семью. И для чего все это? Для удовлетворения похоти? Да Вы убили меня, раздавили, как мальчик давит майского жука.

– Нет, нет, – надрывался Викентий. – Я озолочу тебя, Зоя. Все, что я копил, станет твоим, если ты хотя бы попробуешь полюбить меня. Я же еще не стар, Зоя, мне всего сорок семь, я смогу сделать тебя счастливой.

Он протянул руки к ее талии, но Зоя пребольно ударила его костяшками пальцев. Это отрезвило Викентия – он, не говоря ни слова, поднялся с колен и открыл ящик инкрустированного бюро. Порывшись в его содержимом, он достал пачку каких-то бумаг, перевязанных ленточкой.

– Бумаги, которые подписала твоя мать, – деловито произнес он и достал один лист. – Держи, миленькая, заслужила. Но помни, остаются еще девять. Будешь приходить ко мне дважды в неделю по понедельникам и четвергам, мне так удобней. А потом, глядишь, и расстаться со мной не захочешь, сладенькая моя.

Зоя вырвала бумагу из его рук и двинулась к выходу. Викентий ее не задерживал.