Читать книгу Зарево - Алла Кречмер - Страница 26

Сентябрь 1914 года

– …Ну я-то ладно, но ты-то, Петруша, год уже отучился, так хотел стать инженером- путейцем. Неужели в семье не нашлось никого для призыва? Да и сам Иван Михайлович мог бы. Война ведь, один Бог знает, как долго она затянется? А вернешься, – уже все забыл, придется снова на первый курс.

– Но ты-то не плачешь оттого, что тебя призвали. Оставь, Матюша, отец уже не подходит по возрасту, брат еще ребенок, а война не затянется, не беспокойся. И учебу я не брошу, а сразу же восстановлюсь после войны. Правда, возможно, придется вспомнить позабытое, но это уже детали.

Петр Силин и Матвей Волунов вместе с другими призывниками в действующую армию переодевались в солдатскую одежду на призывном пункте в Бакаче. Новенькая форма топорщилась на них, не разношенные сапоги блестели, но казались грубыми.

Петр и Матвей посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Чертяка, на кого ты похож? – заливался Матвей, держась за живот. – Храбрый воин Аника.

– А ты-то? Матюша-генерал! – отвечал Петр.

– Может, и дослужусь, Бог даст, – посерьезнел Матвей.

Привлеченные веселой возней, подошли деревенские ребята во главе с Сашкой – их призвали вместе с Петром и Матюшей.

– Это не портупея, это ремень. И подсумок.

Парни заговорили одновременно, показывая друг другу сапоги, рубахи и вещевые мешки из плотной парусины.

– А нитки зачем? – спросил призывник Сашка Бочаров, красивый стройный хлопчик, дальний родственник Матвея. – У нас дома мать и сестры шитьем занимались, а мне невдомек даже, как вдеть нитку в иголку. Смотри, какое ушко маленькое да узкое.

– У меня тоже и мама, и сестры, но я умею и пуговицу пришить, если надо, – вставил Петр. – Как же ты будешь служить без мамы и сестер? Кто пришьет пуговицу бедному Сашке?

И снова смех, привлекший в раздевалку подпрапорщика.

– Строиться! – крикнул он, и призывники засуетились, а те, кто не успел натянуть на себя форму, лихорадочно застегивали пуговицы.

С шумом, гамом, топаньем и хлопаньем дверцами тумбочек и шкафчиков, наконец, построились. Петр стоял в конце ряда – ну что поделать, если ростом он не вышел, ниже него был только Матюша. Первыми стояли Гриша Амелин и его извечный соперник Сашка Бочаров, равные по росту и по силе. Услыхав слова команды, они поспешили оттолкнуть друг друга, но Гриша оказался ловчее, оттеснив Сашку на второе место. И теперь Бочаров исподтишка толкал противника, пока его маневры не обнаружил подпрапорщик.

– Отставить! – рявкнул он и так посмотрел на обоих, что они поспешно вытянулись во фрунт.

Воцарилась тишина. Только поскрипывали сапоги самого подпрапорщика, пока он прохаживался, проверяя выправку новобранцев. В общем-то, ребята подобрались крепкие, здоровые. Оно и видно – крестьянские дети, привыкшие к любой погоде, ведь на селе трудятся и в зной, и в холод – трудится вся семья, и даже детям не делают скидку на возраст, а находят работу по силам.

Подпрапорщик, носивший фамилию Остапенко, незаметно вздохнул, припомнив детство, батькин хутор на Полтавщине, сено в бесконечных валках, стрижку овец и работу на пасеке, это он любил больше всего.

– Да, бачу я, далековато вам, хлопцы, до настоящей военной выправки. Ничего, поучитесь трохи, стрелять научитесь, и на фронт, – рассуждал Остапенко.

В эту минуту он ничем не напоминал строгого командира, способного наказывать и миловать, а был похож на селянина, на которого по ошибке напялили военную одежду.

– Мы на фронт не успеем, война, гляди, кончится, – встрял в разговор Сашка Бочаров. – На нашу долю не достанется боев.

– Выучат, и домой отправят. А дома с кем воевать, если пока неженаты? – подхватил Гриша Амелин.

Все загоготали, и подпрапорщик снова прикрикнул:

– Разговорчики в строю! А ну все замолчали!

Все притихли, и Остапенко приказал выйти на площадку строем по двое.

– Боев для них не хватит, – проворчал он. – Были б солдатики и пушки, а бои найдутся.

Он глубоко вздохнул.

Когда это началось? Неужели с выстрелом Гаврилы Принципа? Неужели это он, девятнадцатилетний мальчишка, боснийский серб, входивший в организацию «Млада Босна», вверг Европу в кровавую мясорубку? Пресловутая организация, провозгласившая своей целью борьбу за объединение всех южных славян в единое государство – Великую Сербию, была создана по образцу ближних соседей – итальянцев, где много лет действовала в подполье революционная «Молодая Италия».

А, может быть, раньше, когда лоскутная империя, дряхлеющая Австро -Венгрия, аннексировала Боснию и Герцеговину в 1908 году, спровоцировав так называемый Боснийский кризис и вызвав шквал недовольства в славянском мире? Нетрудно догадаться, что империя стремилась к величию, а земли Боснии и Герцеговины были что-то вроде новеньких орденов на потертом мундире.

Величие, опять величие…

А Германия разве не болела манией величия? Гегемония в Европе – вещь хорошая, однако за нее еще нужно побороться, и бороться на равных. Но в короткое время соседи указали немцам их место: опоздавшему – кости. Мир уже поделен, заморские рынки заняты, и пусть Германия утрется.

Возможно, простые немцы и утерлись бы, но молодой германский капитал так не считал: раздались голоса о нехватке жизненного пространства, а наиболее горячие головы уже рассуждали о возможном дефиците продовольствия.

Цветущие поля Франции служили приманкой: сумели же вернуть Эльзас и Лотарингию, так почему бы не позаимствовать и остальное? Придется поставить на место и Англию, и никакие союзы, никакие Антанты им не помогут. Надо только найти предлог для блицкрига, и великая Германия поглотит и Францию, и кукольные страны типа Бельгии и Люксембурга, а потом…

От дальнейших мыслей о вероятном развитии событий кружились головы, и немцы всерьез начинали верить в свою исключительность и величие.

Величие, величие, опять величие…

А как же Россия, великая по территории и количеству населения? Европа казалась прихожей, примыкающей к огромному залу российской Евразии – так нужно ли громадной стране доказывать свое величие европейским карликам?

Ох, не к добру самая большая на карте страна возжелала Константинополь. И Босфор. И Дарданеллы. А почему бы не оттяпать у слабеющей Османской империи? И тоже кружились головы от возможности перспектив. А победы в войне прибавят еще величия, потом еще…

Казалось, войну 1914 года вызвала повальная эпидемия величия в Европе.

Патриотический подъем, царивший в России в 1914 году, сменился унылым ожиданием худшего. Так, позабыв о летнем тепле, в осенние холода ожидают морозов. Вопреки прогнозам, война затянулась. Сказалось то, что страна вступила в нее, не успев закончить перевооружение – как обычно, понадеялись на русский авось. А головокружение от возможности войти победителями в Константинополь прекратилось после первых похоронок.

Отгорел август, потянулась сырая ненастная осень. Петр Силин и его земляки сражались в Галиции на Львовском направлении.

Всего две недели прошло после призыва, а они уже считались обстрелянными. После взятия Львова и Галича их разделили: Петр Силин, как закончивший первый курс Университета путей сообщения был оставлен при штабе.

– Будешь вестовым нашего пехотного полка, – радостно сообщил приказ подпрапорщик Остапенко. – Офицеры шукали самого грамотного хлопчика, то бишь солдатика, вот я и указал на тебя, Петро. Мне гутарили, что ты книжки читаешь, вот я и…

Он замолчал, предвкушая благодарность, но Петр покачал головой.

– Мне бы остаться с земляками, – начал он, однако Остапенко перебил его.

– Как стоишь перед начальством, рядовой Силин? На гауптвахту захотел? – рявкнул он и тут же, понизив голос, добавил, – тут армия, Петя – ты свои «хочу -не хочу» дома оставь. Дисциплина, понимать надо. Собирай хабар, поедем в штаб – там теперь служить будешь.

Петр повиновался, и вскоре они с Остапенко уже ехали в телеге в село возле Золочева, где находился штаб пехотного полка. Подпрапорщик торопился и торопил Петра, поэтому он не успел попрощаться с ребятами

– Будут думать и гадать, куда я делся, еще родителям напишут, – проворчал он, но Остапенко, правивший конем, не обратил на его ворчание никакого внимания.

– Ты глянь, красота-то какая! – сказал он, кивая в сторону видневшихся вдали гор.

Петр невольно залюбовался и широколиственным лесом, уже наполовину желтым; и квадратиками полей, и громадой замка на возвышении, и раскинувшимся на берегу реки селом.

– В наших краях в сентябре уже прохладно. – заметил он. – А тут даже ночью тепло.

– Ночью тепло, ежели маешь, с кем греться, – хохотнул подпрапорщик – Но тебе, Петро, надо не о том думать. Интересно, к кому тебя прикрепят – ежели к Аристарху, то пиши пропало, нудный мужик, дюже требовательный. А ежели к Карлуше, то повезло.

– Что за Карлуша? – рассеянно спросил Петр.

Остапенко, не выпуская вожжи из рук, кашлянул:

– Ох ты, восподи, лихоманка затесалась. Карлуша -то? Иван Карлыч его зовут. Добрый мужик, хоть и немец.

– Немец? – насторожился его собеседник.

– Да, из прибалтийских. Да ты не журыся, сказано -добрый мужик. Бергер его фамилия. Вона Аристарх – русак полный, вроде и манеры, и воспитание дворянское, а ежели по-простому: мягко стелет, жестко спать. Ни с одним денщиком не может ужиться, все на фронт просятся. Доводит их придирками. Может и тебя…

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал про себя Петр.