Читать книгу Influenza. Лирика - Анатолий Жариков - Страница 10

1.

Поэзии русской помойки гребать,

выпрыгивать в окна и спать на чужбине,

далёкий размах океана и ныне

и присно да Парижская мать,

да пражские стены, германские камни,

камея Швейцарии, плоть корсиканки

да Греции ветхие пни и горшки,

помилуй мя, Боже, я – сука тоски,

я – вой на луну, третий глаз Моны Лизы,

не видим Тобою, не выжжен отчизной.

2.

По горсти отбирала у моря,

чтоб глядеть, по глотку у простора,

чтобы петь. Ни вины, ни укора.

Ишь,

в доме том вместо платья висишь,

как ножом порезана тишь,

по России по ком голосишь?

***

И вот тебе и дай и на,

зимой дождём захлюпала страна,

и грязи потекли по всей стране,

и за ворот и за ворота. —Не

выходи и не распахивай пальто,

на улице февраль и воздух свежий,

и люди – если встретишь, то

в глаза надышат, то полжизни срежут.

***

Размозжена дорога, ветер злой,

знобит поля и ни души одной,

голодным хатам челюсти свело.

– Брат город Каин, где твой брат село?

***

Дым в ноздре, дом без крыши,

день в дугу.

Завтра кто-то допишет

ху из ху.

Худосочная жижа,

рыбий жир на меху.

Даже если хреново жизни,

любопытно стиху.

***

Плывёт земля и облака над ней,

и под спиною мощный аппликатор

из щебня и стеблей; то слово Сартра,

то сон Дали в далёкой вышине.

То птица (хвост бы свой подать

туда, где звук не означает смысла

уже). Парящим – благодать

и в бреющем без мыла.

Что будем делать, Отче? Ни шиша

не отстоялось, но отшелестело.

Ты видишь, мой невидимый, душа

уже гораздо тяжелее тела.

***

К вечеру службу несут опера

за город, где вода; и чайки

падают с неба, как якоря,

или как «бля» с губ поэта нечаянно.

Как дистрофика взбадривает доза кодеина,

от дневного света лечит вечер.

Век двадцатый отказался от свечек,

как двадцать первый от карабина.

С юга на север идут облака,

собака на запах, как мотылёк на свечу, и

за днём следует ночь, как

за двадцать первым двадцать второе июня.

***

Жизнь кладу на Божьи весы:

годы, годики, дни, часы…

***

Тень в ногах от большой птицы

беззвучна, до сорока

по Цельсию свихнулся август, литься

словам лень. Тоска

бесконечна, как сюжет Евангелия.

Такое-то время, высокий свет,

закладка в книге воспоминаний,

или страница из книги, которой нет.

***

На сонную муху села сонная официантка.

Расхотелось жевать. Осень напоминает фугу,

повторяясь в дождях и франтах-

листьях, уходящих по кругу.

В осени гуще время, плотней пространство,

шагая, только и слышишь свои шаги.

Уходя в никуда, утешаешься всё-таки

неутешительной континуума константой.

Неуверенно просишь повторить, горло

дышит севером, ответ на вопрос «сколько?»

опускает осиянную голову

на жалкую сдачу на плоскости столика.