Читать книгу Influenza. Лирика - Анатолий Жариков - Страница 16

***

И день монотонен, и голос пропал от вина,

и звук потерял через годы простуженный колокол,

и тает по телу похмелья тепло, и вина

выходит на улицу в тапочках старых и голая.

Она не кричит и не бьёт себя в грудь кулаком

и только глядит, игнорируя ваши вопросы.

Всё дело за светлым, сыпучим как звёзды, песком.

И падает свет, как последний глагол дикоросса.

***

От Валерия до Иосифа

две войны да стихов россыпи.

В новом веке, после Иосифа,

все поэзии несерьёзные.

Что поэзия? В зеркале трещины,

красоту растерявшие, в сущности.

Плохо пишут красивые женщины,

некрасивые пишут глупости.

Всё пройдёт (Соломон, Бруно…),

что нам вытереть, если не плюнут?

***

Говорил: не шуми, не дыши, притаись,

притворись, что не знаешь ничем, ни землёю, ни деревом;

не услышала, не поняла, и дворовая кисть

обдирала по-чёрному небо, дороги по-белому.

Как лицом перед краем, листом стервеней на ветру,

дуй на слабые, тонкие, нежные, славные пальцы.

Научиться, как в бубен, башкой ударять в пустоту,

уходить одному в темноту и её не бояться.

Мясник тем и отличается от врача,

что не оставляет в теле меч, а

дождь гораздо шустрее снега, верно,

так как последний родитель первого.

А может как раз всё наоборот,

хотя какая разница, что попадает за шиворот.

После дождя – лужи, после снега – лыжня,

после жаркой любви – малышня.

В словаре слова, у грека

чебуреки и лодка через реку.

У кавказца кинжал, жена и сакля,

у немца война, футбол и пиво.

У запорожца оселедец и сало,

у русского ни хрена, но всё равно красиво.

У прозы зубная боль, у стиха рифма,

можно допрыгать до самого Рима.

***

Я шёл по улице, там синтаксис упал

до подошвы, как в дни войны УПА,

стиха, и языки пылили

на в лужах расцветающие лилии.

Поскольку день по курсу равен ночи

был, был сентября конец, и строчки,

как листья, без стыда горели

и шелестели, как бельё в постели.

На рифму вся осмысленность легла,

убогой, ей невыносимо было

нести за слогом уличную силу,

ломая два серебряных крыла.

***

Врут, как и прежде, Басё,

блудят и гадят,

но поднимай чернозём

туши в тетради.

Псы в ту эпоху ли,

суки ль в эпоху Сталина,

как далеко ушли

твои сандалии?

Ни хайку, ни танка

храм не разрушат,

время нальёт в стаканы

чай ли, саке, и слушаем:

из твоего далека

с бамбука на ивы ветку

переливаются три стиха,

привет нам.

***

На покатых скамейках пустынного ожидания,

под нависшей над вами электросетью;

у ж/д платформы запах метана

и запах мазута в ж/д буфете.

Даже запах прощанья не перебьёт запаха пыли,

запах грусти вокзальной – запах металла.

Мы когда-то прощались, значит были

вместе, потом растаяли

в дыре времени, в глазах пространства.