Читать книгу Influenza. Лирика - Анатолий Жариков - Страница 11

Здесь грызла кости маета метафор

такая, что, упав на столик,

официант, рванув рубаху, плакал,

как алкоголик.

Здесь сиживали Лермонтов и Блок,

и стриженые женщины Бодлера

им пели и плевали в потолок

и в биосферу.

Здесь, не поймав мыша, плясал чердак,

и стены падали, и неуклюжесть Баха

была сильней, чем тёмный кавардак

Бетховенского страха.

Здесь правил африканский тамада,

имея скулы древней пирамиды.

И если кто-то суесловил, да

был битым.

Здесь чувства и огромные глаза

расписывали Босх и Врубель,

и опускалась чёрная звезда

собаке в руку.

Здесь было место для убогих всех;

весна цвела, гниение отбросив,

и жрал стихи в камине красный смех,

обезголосев.

***

Василю Стусу

Поколенью заплёванных улиц, стандартных домов

посвящаю победный свой хрип над судьбою; отрыжку

всех великих затей громадья и могил без гробов

возвращаю, как фраер фартовый, наличкой

той великой державе закрытых решётками глаз,

наши спины ласкавшей когтистою лапой самицы,

забывавшей про имя, крестившею цифрою нас,

где друг дружке аукнуть, и было в лесу заблудиться;

отрывая от локтя помятое дверью крыло,

прижимая к губам, как бомжара с горилкой посуду,

где метались солёные зубы меж выбитых слов,

сохраняя в последнем сознанье «я всё-таки буду»,

я, рождённый садовником быть, белых роз

воспеватель, выхаркивал строчки о мрази;

в новый век созидателей новых фантазий

старый город каштанов меня, разыскав, перенёс.

***

И день не заберёт, не даст,

и ночи не дано её измерить,

создать такое можно только раз,

не зная самому, что с этим делать.

***

От жажды умирали над ручьём

тянули нескончаемую требу,

кривили губы чёрные: «За що?»

и не было руки делить семь хлебов.

***

Боже мой, я скажу, когда мне надоест

подниматься по грязным ступенькам подъезда,

долго звякать ключом, в дверь ввалившись, засесть,

не раздевшись, в берлоге, в окопе, в насесте.

Я скажу, когда горькою станет вода,

кислым хлеб, когда муха за рамой

станет белой, а с неба ночная звезда,

отгорев, упадёт на траву за оградой.

Я шепну, когда длинная тень по углам

перестанет метаться и станет короче,

разговор, как ни кинь, начинается там,

где кончается слово и ставится точка.

Я откроюсь, что славил пустые углы,

петлю куртки, а не обитателя оной,

улыбался простою оттяжкой скулы,

ждал не писем, скорее, шагов почтальона.

Но я был приобщён и к иной красоте

в те минуты, когда и не думал об этом.

Что скрывать мне в твоей неземной пустоте,

когда стану невидимым в этой?

***

Шесть снопов собрал, вяжу седьмой,

никому не нужный, будет мой.