Читать книгу Жизнь в зелёном мундире. Книга вторая. Офицерское становление - Анатолий Рыжик - Страница 13

Ту огромную роль, которую играла дорога в нашей Жаровской жизни даже тяжело передать. Такой её значимости больше нигде и никогда я не встречал. Её вполне можно было назвать дорогой жизни. Рабочий день всей округи начинался и заканчивался ею.

Возникшие у людей болезни или полученные раны средней тяжести дорога могла превратить в финал жизни. Аппендицит в деревнях был смертелен, да и всё остальное, что требовало срочной помощи, было фактически обречено.

Дома сгорали, травмированные умирали, машины застревали на дороге и торчали в грязи наполовину утопленными сутками.

Очень короткий срок – летний, дорога к нам относилась милостиво. В весенний и осенний периоды совершенно не щадила, представляя собой месиво, сквозь которое просматривались колеи глубиной до метра!

Огромные трактора «Кировец К-160» и те торчали в ней как одинокие зубы во рту древней старухи.

В эти периоды дивизион отдыхал от внезапных проверок и всякого рода комиссий, а продукты личному составу (в том числе и семьям офицерского состава) возили на тягачах АТС (артиллерийский тягач средний) раз в неделю.

Дорога делала и подарки: первые годы пребывания в Жарах мы с Анной ходили вдоль неё заготавливали свёклу, капусту, морковь – всё то, что высыпалось с совхозных машин.

Собирали многие и офицеры, и деревенские жители – каждый на своём куске дороги. В это тяжело поверить, но просыпанного урожая хватало на всех.

Однажды я и Анна не ехали, а плыли с почты на ТЗМ (транспортно-заряжающая машина, без кузова). Сбоку дороги увидели сто литровую (вроде – бы дубовую) бочку. Удивились: из неё торчали куски пергамента, а вокруг было рассыпано что-то белое. Анна высказала предположение, что это известь или мел. Нам бы он в хозяйстве пригодился, но во множественном числе суетящиеся и что-то клюющие вороны вокруг лопнувшей бочки, вызывали сомнение в правильности её версии.

Я дал команду водителю пробиваться к вороньему пиршеству. Даже одну метровую колею было непросто пересечь, а тут их чередой пересечена вся дорога.

Небыстро и с огромными пробуксовками мы всё же добрались до бочки и…

Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили в бочке творог!

Долго мы ели «дары дороги», разделив их между семьями. Хватило и солдатам – женщины делали для них сырники и вареники.

Самый диковинный дар дорога преподнесла осенью, когда мы ехали из штаба бригады с командиром дивизиона.

Подарком был живой поросёнок! Он упал в колею из перевозившей его машины, да так глубоко, что мы увидели его только тогда, когда подъехали вплотную. Он был перемазан грязью как свинья!

Жаль, что командир не поступил так же благородно как мы с Анной.

Поросёнка он сожрал ни с кем не поделившись….

В колею попадали и большие, пьяные «свиньи».

Как-то осенью, вечером, возвращаясь с учений колонна техники в сцепке с КРАЗами, шла через деревню Починки, что в трёх километрах от нашей огневой позиции.

Старшим машины идущей передо мной был капитан Гончаров. Я еду спокойно – колея как в песне Высоцкого:

Вечер, после учений, едем домой, расслабуха…

Колея ведёт машину – можно бросить руль – выведет. Вдруг водитель встрепенулся и резко нажал на тормоза – машина, продолжая движение, поплыла по инерции (на фаркопе 20 тонная кабина управления ЗРК!).

Скольжение было длительным, а когда машина остановилась, то в свете фар я увидел, что между двумя колеями что-то шевелится, небольших размеров, вроде кошки. Водитель вышел из кабины, взялся за это «что-то» и начал тащить. У меня всё похолодело: он вытащил – мужика!

– «Впереди идущий раздавил» – подумал я.

Колонна встала, начали подбегать старшие машин. Белее, белого подошел капитан Гончаров, с ужасом осознавая, что его машина раздавила человека.

Вдруг мужик пошевелился, открыл глаза. Солдаты затащили его в ближайший дом, и мы его осмотрели.

Ни царапины, ни синяка, но он совершенно пьян, до беспамятства. По требованию хозяев дома, не пожелавших оставить у себя такого гостя, мы отнесли его обратно к дороге, и колонна продолжила свой путь.

***

Где-то в ноябре моя штатно-должностная двухкомнатная квартира была освобождена. Ко мне пошли «ходоки» – семейные офицеры, у которых были дети, с просьбой отдать эту квартиру им.

Мотивация у всех одинаковая: я один буду жить в двухкомнатной (до выпуска Анны из института более полгода), а они втроём мучаются в однокомнатной.

Говорили, мол, получается не по-совести, и просили меня уступить им полагающуюся мне квартиру в обмен на их жильё. Говорили, что мне всё равно потом дадут двухкомнатную – ведь положено по штату. В конце концов, я не выдержал натиска и, получив от Анны письмо с согласием, уступил нашу квартиру. Отдал её семье старшего лейтенанта Саяпина.

Сразу скажу о том, что мы долго жалели о своём хорошем поступке – почти три года. Причина сожалений в том, что свободных квартир долго не было, а комната, которую я получил взамен «штатной» была очень холодной.

Печное отопление в виде части поверхности печи, проходило через коридор и две квартиры: двухкомнатную и нашу, однокомнатную.

Кусок поверхности коллективной печи, который проходил именно в нашей комнате был шириной 40 сантиметров, в то время как в других до метра.

Зимой, когда на улице было за – 40°, в нашей комнате выше +9° температура никогда не поднималась.

Это при всех моих усилиях утеплить её.

Только тогда я осознал, что наделал.

В ноябре я этого не мог предвидеть, да и ничего не смог бы сделать с комнатой: кроме малого куска печи, стекловата, которая была наполнителем плит дома, осыпалась. Комната продувалась, как будто была из картона. В части был установлен странный порядок – ремонт делает въезжающий, поэтому, получив и обменяв жильё, я сразу приступил к его ремонту.

В комнате было одно окно, но в ужасном состоянии: щели по периметру, а стекла составные из кусков. Дуло так, что байковое одеяло, которое я повесил вместо штор, шевелилось и складывалось впечатление, что за ним кто-то стоит.

Щели я законопатил, а вот стекло нигде не мог «достать». Узнав о моих поисках, старший офицер стартовой батареи – старший лейтенант Костенко сказал, что у него тоже такая проблема и предложил объединить усилия.

– «Выход есть – сообщил он – когда я проезжал деревню под названием Починки (около трёх километров от дивизиона) то возле свинарника видел ящик со стеклом»

Костенко считал, что нам оно необходимее, чем колхозу и мы не хуже свиней. Я был с ним солидарен.

Разработанный нами план был очень прост: темнеет рано, вот мы около часа ночи пойдём и заберём из деревни этот ящик.

Решили и пошли.

Череповецкая ночь – это абсолютная чернота, мне кажется, что даже на Украине светлее. Очевидно, «качественно» закопчённое череповецким металлургическим заводом небо, не позволяло хоть какому-нибудь небесному свету добраться до поверхности земли.

Андрей Костенко жил в дивизионе уже три года и умел ходить в темноте не падая, на ощупь. Я тоже приобрёл такие навыки через год, а пока шел, путаясь в колеях, периодически припадая к земле, а то и вовсе падая в грязь ломая её покрытие из ледяной корки.

Двигались в таких условиях около часа. У свинарника, изредка подсвечивая фонариком, Андрей нашёл стекло. Мы ухватились за ящик и оторопели под его тяжестью. Было ясно – от такой ноши может вывалиться грыжа.

Ящик без шума не вскрыть, да и не чем. Мы к этому не подготовились – не взяли с собой необходимого инструмента. Решили: потащим весь ящик, не вскрывая. Три километра за ним шли, не с пустыми же руками возвращаться.

Понесли, пытаясь хоть изредка тащить по скользкой ледяной корке, покрывающей грязь дороги, но ящик ломая слабый лёд мгновенно утопал в жиже. Через триста метров мы уже были в таком состоянии, что нас самих надо было тащить. Деревня закончилась и мы, недолго думая, решили вскрыть упаковку. Эта задача оказалась крайне трудной, так как ящик был сколочен на совесть, а без инструментов и в полной темноте она ещё усложнялась.

Разодрав себе руки, мы всё же вскрыли упаковку. Каждый взял себе по три стекла размером 1,5метра на 1метр, и мы продолжили движение.

Привалы делали очень часто, но, когда идёшь в раскоряку в темноте, по грязи – силы улетучиваются мгновенно. Я, боясь упасть «мордой» в стекло, шел медленно и осторожно

Вскоре мы поняли, что не рассчитали силы и аккуратно у обочины оставили по одному стеклу.

Около пяти утра мы пришли в городок. Костенко донёс только одно стекло, а я полтора.

И всё же ходили не зря – добычи мне хватило для застекления окна. После чего можно было приступать к дальнейшему ремонту.

Поклеил обои, потолок (он был клееный бумагой), покрасил пол.

Поставил две армейские кровати и две солдатские тумбочки. Вместо шкафа в угол комнаты водрузил два чемодана с барахлом. Получилось пусто и неуютно. Мебели никакой и взять негде. Дефицит был во всём. Магазин военторга работал, но он всегда был пуст. Можно было купить только мыло, нитки, спички, соль, пуговицы и погоны.

Привозя товар, продавщица (почти всегда ею была жена командира дивизиона – женщинам работать было негде) показывала «лавочной комиссии» (была такая) накладные и весь товар сразу же делился.

Колбаса, сыр, масло (изредка и другие продукты) по количеству едоков в семье, а промтовары продавались по заранее составленным спискам. Списки были на всё, что только существует: холодильники, телевизоры, ковры, часы, посуду, кастрюли, бельё, одежду. Если подходила очередь, то люди покупали товар, даже в том случае если надобность в нём отпала.

Я записался во все перечни очереди последним.

Что я мог поставить в комнату кроме армейских кроватей и тумбочек?

Только повесить списки из магазина…

И всё же я придумал, как улучшить бытиё. Нашел в лесу три стройных берёзки, вырубил и поставил в угол комнаты. Сделал между ними стеклянную полку, разместил на ней бокалы – получился бар. Повесил в этом же углу меж берёзок нарисованный мною портрет Есенина. В деревенском сельмаге купил (за взятку) журнальный столик и материал на шторы – стало уютнее.

Наша первая комната

Дома офицерского состава были разделены пополам. Вход в дом был с двух сторон и в каждой половине дома одна двухкомнатная и одна однокомнатная квартиры. Даже не квартиры, а комнаты, так как прихожая у нас была общая, около пятит квадратных метров. На входе в дом небольшая холодная кладовка тоже на две семьи.

Кухня общая.

Крысы были везде, но основные места, где они находились днём – под полом, между стенами и в кладовке. Как мы только не боролись с ними – всё бесполезно. Яд, капканы, коты, битое стекло в норы – всё без толку.

Соседом у нас был замполит – капитан Варфоломеев, имеющий связи, но сосланный за какой-то проступок в дивизион.

Однажды я заметил, что крыс стало значительно меньше, и сказал об этом Варфоломееву. Он ответил, что это его заслуги и показал свою «хитрость».

Взяв полбуханки хлеба, он влез на чердак и бросил хлеб на другую половину дома.

– «Подкормка, теперь они будут пастись там! – с гордостью пояснил мне он своё „изобретение“ – будем бросать с тобой по очереди, через день»

Бросали. Однако прошло совсем мало времени как мы снова и в большей степени почувствовали нашествие крыс. Поднявшись на чердак, нашли на нашей половине целую буханку хлеба…

После выяснений отношений с соседями другой половины дома, пришли к консенсусу: жить без подкормки тварей.

В канун очередного прилёта Анны, впервые посещающую нашу комнату, Варфоломеев предложил новый способ уничтожения крыс.

Он прочитал, что обгоревшая крыса создаёт панику среди стаи и все крысы убегают с этого места.

Я поддержал идею – уж очень хотелось, чтобы их было поменьше хоть на время, тем более Анна прилетала в этот раз только на одну ночь.

Вскоре Варфоломеев принёс пойманную солдатами, по его приказанию, крысу. Она была уже подготовлена. На хвосте у неё проволокой был закреплен большой кусок ваты. Нам оставалось смочить вату керосином, поджечь, и выпустить тварь.

Мы это проделали на кухне.

Крыса вспыхнула факелом и, не успели мы моргнуть глазом, как она нырнула под пол.

Результата нам пришлось ждать недолго – сначала пошел дым, а через минуту горел сразу весь пол на кухне. Огонь рвался со всех щелей – очевидно, горела стружка и лаги в подполье…

Нас спасло то обстоятельство, что крыса не прошла дальше подполья кухни или скинула факел в его районе, в противном случае дом бы сгорел полностью. Шансов ему сохраниться не было никаких – нигде средств пожаротушения.

Пол на кухне горел весь и сильно, но нам повезло: и у меня, и у Варфоломеева стояло по два полных ведра воды принесенных из колодца. Мы их вылили на огонь, и он начал затихать, позволив нам принести ещё воды и самым варварским способом вскрыть для дальнейшего тушения пол, оторвав несколько досок.

Не будь ведер с водой, мы бы не справились с пожаром: пол сухой как порох, до колодца пятьдесят метров, пока наберешь и принесёшь – поливать нечего будет.

Господь миловал – моя первая комната не сгорела. Анна прилетела во второй половине дня на очень короткий срок – отъезд её в Минск был запланирован на следующий день.

Мы решили провести его в нашей комнате безвылазно. Так и сделали, просидев в доме до позднего вечера.

Анна уже легла отдыхать, когда зашёл Варфоломеев и пригласил нас к себе в гости. Мне отказываться было неудобно, а Анна отказалась. Тогда он схватил край одеяла и пригрозил, что сдёрнет его, если она не пойдёт. Пришлось согласиться.

Варфоломеевы: Алексей Николаевич, его жена Лида и сын четырёх лет приехали в дивизион месяц назад, и никакой обстановки в двухкомнатной квартире у них тоже не было. Три кровати и ковёр на полу.

Когда я и Анна зашли к Варфоломеевым, то увидели, что на этом ковре расположилась Лида. Перед ней стояла большая тарелка с квашеной капустой и лежала буханка чёрного хлеба. Это и был накрытый для гостей стол. Мы не поскупились – поставили на «стол» привезённый Анной дагестанский коньяк.