Читать книгу Фатум. Том третий. Форт Росс - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 23

Не хотелось, ваше благородие, грех на душу лишкой раз брать. Но бес в прыть – стрелять вторым не то что смеяться последним.– Тараканов перезарядил ружье, по-ястребиному остро оглядывая враждебный берег.

– Благодарю, Тимофей.– Андрей крепко пожал руку приказчику и быстро принял поднесенные Палычем шпагу и пистолет.– Душа моя,– он порывисто подбежал к Джессике.– Как ты?

– Не смотрите на меня… не смотрите! – Аманда, пряча лицо, прижалась к капитану, и рыдания сотрясли ее плечи. Она что было силы стиснула зубы, о которые ударился, отскочил и застрял в горле ее крик. Оглушенная случившимся, мучимая ужасным внутренним холодом, она боялась открыть глаза. Господи, как могла она пережить сей позор и муки… Она крепче прижалась к груди капитана, пряча совсем как ребенок лицо, ощущая на своих щеках и шее горячий озноб. Ныне не страх, а стыд сжимал ее сердце.

Право, лучше было умереть, чем стоять перед Andre в таком виде.

– Ну довольно, милая. Не время… – Андрей как мог пытался успокоить ее, найти нужные слова, но слез не прерывал. Сейчас это было, пожалуй, лучшее успокоительное для женского сердца. Скинутый кафтан с оторванным эполетом укрыл оголенные плечи, пальцы Андрея заботливо поправили волосы любимой…

– Он мертв? – тихо, сквозь слезы, с дрожью в голосе спросила она.

– Он умер еще при жизни.

– Я не могу поверить, что это был он.

– Ты не одна, кто не может в это поверить.– Андрей затвердел лицом, вспоминая звериные содрогания тела Митрофана.– Успокойся,– вновь повторил он, осторожно нащупывая нужный тон.– Прошлое всегда в прошлом… Не хотел бы я такого конца… Вот теперь его место, отныне и до веку. Кто проронит слезу на его могиле?.. Кто вспомнит его? Ладно, надо благодарить господа, любовь моя, за данные нам отсрочку и время.

– Я думаю, мы его проживем вместе,– ресницы Аманды выжидательно дрогнули, он крепче сжал ее плечи.– Ты так стойко держался… вы мужественный, капитан…

– Думаешь? – у Преображенского иронично дернулся уголок рта и устало блеснули глаза.– Я люблю тебя… вот и старался. Мне есть кого защищать.

– Однако небо болоснит⁴⁸, вашескобродие, пора бы нам взадь оборотиться, не ровен час дикий покажется.

– Будет вестничать вороном, Палыч.– Капитан по-трепал своего вестового, глядя на боецкую осанку подошедшего зверобоя.

– Каково можется, капитан? Вижу, изрядно вы им награждены… Весело небось от таких щедрот было? Слава Богу, сыскали упыря… Я ж упреждал…

– Какие мысли, Тимофей? – ходко трогаясь по тропе, прервал его вопросом Преображенский.

– Бежать прочь. Гибло тут. Соболев ваш шепнул, ко-гда с им столкнулся, что видал отряд краснокожих, голов двадцать, ежли не более; но это, по всему, токмо первые ласточки. Айдате живее шесты брать – и на плот.

– А другого пути нет? – с надеждой вопросила Аманда.

– Нет, раз не умем летать.– Палыч помог американке подняться на последний подъем.

– Боже, Andre,– перепуганная близкой переправой через огромную реку, она поспешно нагнала капитана.– Вы полагаете, я способна на это?

– У нас у всех нет другого выхода. А у вас, мисс,—Андрей подчеркнуто властно, желая взбодрить дух Джессики, обрубил,– достаточно храбрости. Иначе вы никогда бы не отправились в это рискованное путешествие. Разве не так?

– Но, но… – лицо Аманды встревожило Андрея, оно стало белым как снег; под изломленными в тревоге бровями синели потемневшие глаза, взгляд которых уперся в капитана с такой силой, что заставил его отступить на шаг.– Но я не умею плавать,– призналась она.

* * *

– Эй, лишнего не брать, братцы! Матросская кладь —две ложки да харчей трошки. Приказ его скобродия! Давай, давай! – Палыч без смущения подгонял крепкой руганью и без того суетящихся сверх меры матросов.

– Ты сам-то, черт старый, в руки бери побольше,—огрызнулся Тимофей.– Твоим языком токмо сваи забивать! Ну-к, подсоби ранцы на плечо забросить! Да выше, выше подымай. Вот так. Что, кожан мешает, так сыми да отдай мне.

– Ишь ты! – встрепенулся денщик, взваливая на спину вещевой мешок.– Ты рот-то не разевай на чужой каравай. Вишь, одежа-то моя какого товару… не чета твоей оленуховой робе. Моё не тронь… – тяжело переставляя ноги, забористо продолжал матькаться Палыч, оскальзываясь сапогами, ступая на сырые бревна плота.– Ты, варнак, походи с мое в сем кожане овозля смертушки, а уж потом лапы свои загребушшие тяни. Ишь, остребенился, шельмец, на чужое. Этот кожан мне еще старый барин справил… То-то!

Худо-бедно, наконец погрузка закончилась, и мужчины, обрубив интрепелем⁴⁹ пеньковые троса, что удерживали плот, ухватились за огромные шесты.

– Ну с Богом, православные! – Тараканов первым вспенил воду, отталкиваясь от берега.– Как говорят у нас в Ситке, желаю нам не вернуться с худой стороны.

Мощные воды Колумбии подхватили их, дважды медленно повернули, прежде чем беглецам удалось выправить направление и приспособиться к течению.

– Артачится, шельмец! С карактером оказался, чертяка! – Соболев, подмигивая Кирюшке, всем телом налегал на шест вместе с другими, не давая связанным бревнам отдаться стремнине.– Эх, мясца бы не грех на костях нагулять. Совсем сил нет… Одни жилы остались. Уж сколько постимся, братцы? – назначенный боцманом Ляксандрыч сморщил от натуги загорелую лысину, белые зубы ярко блеснули в дремучей черной бороде.

– Ух ты, некошеное сено, у тя на уме всё одно… —переводя дух, не преминул вбить клин в разговор Палыч.—Не до жиру, быть бы живу… На пусто брюхо бежать легчее, верно, Тимофей? Мы тутось, аки соловецкие угодники, твою мать… в немощах силу берем.

– Ну ты еще ляпни ему,– хохотнул Тараканов,– пусть туже ремнем затянется, чтоб кишки не тряслись да жратвы не просили.

На плоту засмеялись, а Соболев, умевший понимать шутку, лишь усмехнулся:

– Ну, хвосты соленые, тесто бы из ваших хайлов сделать… Да где уж… Горбатого только могила исправит, так, Чугин? Эй, эй, крепче на шестюгу налегай, братец! Быдто на плуг давишь, давай, крепчее, крепчее… Во, во… заладило, молодца…

Уже минула четверть часа, как моряки, вымогаясь из последних сил, боролись с волной, но тяжелый, из сырых бревен плот, точно наровистый, упрямый бык, не желал выходить из омутистой заводи на широкий простор.

Андрей Сергеевич вместе с остальными, занозя и обдирая ладони, беспокойно поглядывал на берег. Сообщение Соболева об индейском отряде подстегнуло новые заботы и опасения. Временный хмель победы над оборотнем был смыт новой угрозой. Их плот – точно козий загон – являлся доброй приманкой для двуногих лесных хищников побережья. Ритмично, с натугой, на выклик: «и… взяли!» Преображенский догнал невольной памятью пугающие откровения Митрофана: выходило хуже, чем могло быть. Гелль Коллинз и беглый каторжник были заодно. Более: они шли в одной упряжке и с шехалисами, а это обстоятельство принимало уж вконец дурную композицию. Андрей сделал глубокий вдох и задержал дыхание – лучшее средство предупредить нарастающее беспокойство и панический удар сердца. «Вам не уйти от когтей Гелля,—вспомнились пророческие слова Митрофана.– Тебе и осталось-то жить, морской,– дрогнуть да в гроб лечь. Старик в сем деле мастак… Стриженая девка косы заплести не успеет, как он уже петли на ваши шеи набросит. Бумагу ему от тебя какую-то надо… Ну да это уж тебе лучше знать, капитан».

«Что же, сегодняшний день, как бы он черен не был, сыграл свою роль,– налегая всем весом на шест, подумал Преображенский.– Один бес, лучше, чем в незнании и мучительных догадках пребывать. Эх… dolo malo!⁵⁰»