Читать книгу Роман «Арбат». Часть I . Соприкосновение - Андрей Санрегрэ - Страница 12

Быстро наступившая непогода несколько охладила эйфорию Голубых Мечей относительно первых успехов на Арбате. Дождь как из ведра в октябре и снег с дождём в ноябре свели до минимума продажи картин на Стене. Начавшийся ремонт всего покрытия на улице превратили Арбат в сплошную стройплощадку. Вождь со своими ребятами вынужден был каждый день носить картины к самому ресторану «Прага» и развешивать их на заборе, чтобы с трудом заловить одного-двух покупателей в неделю. Его колоритная внешность, чёрная широкополая шляпа и потертый кожаный плащ, который он выменял с наступлением сезона дождей на Арбате – невольно притягивали туристов к картинам, у которых он стоял целыми днями. Но «притягивал» он не только покупателей – сотрудники доблестного пятого отделения милиции, переодетые в штатское, неустанно следили за ним и при первой же продаже отбирали у него последние крохи. Васильев не имел московской прописки, и это давало повод стражам порядка таскать его в участок просто так, «для профилактики», каждый раз получая с художника мзду за глоток свободы. Поэтому, ребята попеременно дежурили у картин целыми днями вместо того, чтобы писать новые работы. Большинство продавцов картин, от которых летом не было отбоя, чувствуя, что в октябре-ноябре на Арбате «ловить нечего», под разными предлогами перестали появляться в квартире Синяка. Благо, хозяйка квартиры Валя, понимая сложность ситуации, не требовала оплату за аренду мастерских, а была согласна подождать до лучших времён.

Голубые Мечи почти полностью израсходовал запас финансов, образовавшийся за весну-лето (слава богу, ещё хватало старых красок) и вынужден был также стоять у картин с друзьями, время от времени бегая погреться в кафе «Арбатский дворик». Когда у кого-то продавалось хоть что-то, везунчик «проставлялся» остальным. В тяжёлые зимние месяцы, когда приходилось делиться с друзьями последним куском, ребята сдружились по-настоящему.

Но даже когда в кармане не было ни гроша, и Голубые Мечи вынужден был несколько недель жить лишь на чае и «Беломоре», у него не было мысли продать диковинные книги, которые остались у него после встречи с Альтманом. Сам коллекционер за это время на Арбате не появлялся, а по телефону, который значился в его визитке, никто к трубке не подходил. Голодными ноябрьскими вечерами Андрей раскрывал книги и перечитывал полюбившиеся отрывки поэмы. Так и засыпал в обнимку с серой книгой, подаренной Альтманом. Странное дело, но голод необычайно раздвигает сознание и совершенствует память. Голубые Мечи смог в деталях восстановить свой необычный сон о собрании демонов в пещере Джетта Гротто. Он сделал несколько новых пометок и зарисовок в своей записной книжке.

Однажды, когда Голубые Мечи, продрогнув от холода в своей джинсовой куртке на тоненьком искусственном меху, стоял с Царевичем у забора, на котором были вывешены их картины, к ним подошла группа упитанных американцев. Один из них, высокого роста, нёс на плече большую профессиональную кинокамеру. Остановившись около художников, они попросили разрешения снять картины. Не спеша, с расстановкой начав съёмки и сопровождая их пространными комментариями о перестройке в СССР и «русском Монмартре» – Арбате, они решили взять интервью у Царевича. Андрей скромно стоял в стороне, не желая попадать в кадр, но готовый помочь в переводе, если потребуется. Царевич был одет в свою неизменную потёртую солдатскую шинель и кирзовые сапоги. По всей видимости, его внешний вид соответствовал стереотипам американских киношников о России и её жителях. Переведя камеру на его готические картины с развалинами храмов, разбросанными по снегу металлическими кроватями и бродячими между ними странными людьми в капюшонах со свечами в руках, американцы долго снимали крупным планом эту мрачную аллегорию разваливающейся империи, время от времени переводя объектив на автора, то и дело смахивавшего снег со своей бритой головы. Затем репортёр на ломанном русском языке обратился к Царевичу:

– Скажите, все ваши картины на этих досках, они… есть такие мрачные, страшние… Почемьюу?

– Это – мои сны, – не вынимая «Беломор» изо рта и подняв повыше воротник шинели, гордо ответил Царевич.

– О, какие ужасные сны…

– А жизнь – ещё хуёвее!

Американские журналисты оживлённо закудахтали между собой, переваривая сказанное, и удалились

В декабре, накануне Нового года и Рождества продажи пошли веселее. Часть мостовой – от ресторана «Прага» до магазина «Цветы» – была выложена новенькой брусчаткой, и художники вновь стали вывешивать свои картины на Стене. Жизнь понемногу стала налаживаться, они рассчитались с долгами и стали иметь больше времени для работы в мастерской. Благо, и продавцы в предвкушении рождественских продаж, вернулись на Арбат.

Васильев поведал Андрею, что хочет прописаться в Москве, поэтому решил жениться на шестидесятилетней Вере Петровне, которая жила по соседству – в доме, где на первом этаже располагалась аптека. Петровне было жалко художника, являвшегося своего рода «рекордсменом» по продажам своих картин на Арбате, но которому «менты» совсем не давали жизни из-за отсутствия прописки. Она понимала, что в определённой степени рискует, прописывая у себя в крохотной квартирке на Арбате своевольного и бесшабашного художника, но понимала, что в глубине своей души Васильев был как ребёнок. Ей нравились его картины, она считала его гением. Поэтому, обдумав за февраль-март предложение Вождя, дала своё согласие.

«Молодые» подали заявление в районный ЗАГС, и Вождь с утроенной энергией стал днём и ночью писать картины, чтобы собрать денег на свадьбу, назначенную на начало мая. Остальные ребята по мере сил помогали ему в этом. После некоторого застоя в феврале, весной продажи пошли лучше.

Друзья быстро накапливали сумму, необходимую для организации свадьбы Вождя, которая должна была состояться в начале мая. При этом они старались держать свои приготовления в тайне от Петровны. Она часто приходила в квартиру Вали Синяка вечером на чай.

Петровна была добрая женщина, искренне жалевшая Вождя и всех художников на Арбате. Сквозь толстые линзы очков она радостно смотрела на новые произведения Вождя, особенно любила наблюдать, как он работает. Петровна понимала, что парню просто нужна была московская прописка, и не строила иллюзий относительно их будущего брака. Ей даже немного льстило, что у неё такой молодой и видный «жених», который всегда поможет по хозяйству, а также несколько скрасит (материально и морально) её пенсионное существование.

Немаловажным было также то обстоятельство, что эта свадьба давала ей отличную возможность «утереть нос» всем своим подругам на Арбате, особенно соседкам по дому. Вождь своим поведением в присутствии посторонних давал для этого все основания: был внимателен, учтив, дарил цветы, постоянно обнимал и целовал её на глазах всего Арбата. Он купил ей французское платье из серебристых кружев и такую же элегантную шляпку. Дама в таком возрасте, считал он, должна идти под венец обязательно в шляпке, привезенной прямо из Парижа.

Шафером со стороны жениха был выбран Горбачёв. Ему на Новом Арбате был приобретён тёмно-синий двубортный английский костюм в полоску и такого же цвета шёлковый галстук. Сам Вождь нарядился в белоснежную батистовую рубашку с широким воротником, в которой походил на молодого Бальзака, и взял напрокат у костюмеров вахтанговского театра чёрную смокинговую пару. Несколько потёртые лакированные ботинки на тонкой подошве одинакового фасона, выданные там же жениху и его свидетелю – Горби на время торжества, дополняли их туалет.

Подготовка к свадьбе протекала в обстановке постоянных шуток, подколок и розыгрышей со стороны друзей. Горбачёв с Царевичем купили комплект подушек и перин для новобрачных и долго бегали по квартире Синяка, не зная, где спрятать это добро до свадьбы. Остальные художники скинулись и сняли одно из первых кооперативных кафе – на первом этаже дома номер двадцать семь на Арбате.

Когда-то это пространство представляло собой высокую подворотню, длинным тоннелем шедшую с Арбата во двор. Предприимчивый грузин Вахтанг зачистил стены от штукатурки, обнажив красивую кладку, и сделал из такого же кирпича сводчатые арки. В боковых нишах, которые когда-то были окнами, выходившими в подворотню, художники нарисовали ему фальш-окна с голубым небом и далёким морским горизонтом – чтобы Вахтанг мог ощущать себя, как в своём родном Батуми. Кухня у Вахтанга была изумительная: от запаха сациви и сацибели у входа в кафе останавливались даже искушенные французы и итальянцы. Его жена готовила густой суп из баранины – чихиртма, ароматное блюдо чакапули (кусочки ягненка, пережаренные в горшках с большим количеством зелени и чеснока), мужужи из поросячьих ножек на вине и мцвади – грузинский длинный шашлык. Одним из фирменных блюд семейства Вахтанга были нежная ачма (паста из трех-четырех слоев теста и сыра, отдаленно напоминающая итальянскую лазанью) и, конечно, воздушный хачапури по-батумски – наподобие лодочки с зажаренным внутри сыром и плавающей в луночке яичницей-глазуньей, в которую воткнут кусочек сливочного масла.

Тот, кто бывал в Аджарии, на границе с Турцией, знает, что предметом особой гордости местных жителей является кофе по-батумски. Нет, это не тот кофе, который нальют нашим туристам в турецких кафе у Босфора. Монотонный поток туристов и жажда наживы все более мешают турецкой душе быть влитой в каждую чашечку этого божественного напитка. Лишь в глубинке этой страны можно испробовать настоящий кофе по-турецки, сваренный не торопясь, на хорошей воде, с душой. Именно так и делал свой кофе Вахтанг. Не прошедшие экстракцию, привезённые контрабандой из Турции в Батуми (а затем – на Арбат) зелёные зёрна кофе, он сам лично жарил в специальной жаровне. Затем они тщательно и долго размалывались… И непременно вручную. В каждую турку помещалась не только положенная порция молотого порошка, но и часть кофейной пыли, собиравшаяся со стенок верхней части кофемолки. Процесс самой варки кофе, за которым любил наблюдать Андрей во время отдыха в кафе у Вахтанга, представлял собой настоящее колдовство. Во всяком случае, Вахтанг мог приготовить не менее десяти видов кофе только за счёт процесса самой варки и ещё столько же – путём добавления в напиток особых специй. Более всего Голубым Мечам нравился кофе по-арабски с добавлением щепотки соли и зёрнышка кардамона.

Вахтанг любил художников и… джаз. По его убеждению, настоящие художники и джазмены – люди, которые по определению не могут быть плохими. Даже на зоне, где он отсидел в своё время «за спекуляцию», по его словам, люди искусства, особенно художники и музыканты, были «в законе» и пользовались покровительством со стороны старых авторитетов. Узнав, что Вождь и Петровна женятся и что свадьбу решено праздновать в его кафе, он обещал выкатить из подвала как «подарок от заведения» пятидесятилитровый бочонок кахетинского вина, привезённого родственниками из Грузии.

В день свадьбы Голубые Мечи не поехал со всеми друзьями в ЗАГС на регистрацию, а остался распорядителем по накрытию стола у Вахтанга. Синяк с накрашенным до неузнаваемости лицом и куча соседских ребятишек помогали ему.

К назначенному времени – ровно в два пополудни – шум на улице и взрывы петард возвестили о прибытии новобрачных. Васильев был в своем репертуаре: на удивление всему Арбату он отыскал где-то кабриолет с запряжённой парой гнедых и прямо от ресторана «Прага», не торопясь, проехал с Петровной по всей улице до кафе Вахтанга. Анжелка, Алёна, Лялька и Ольга стояли на подножках колесницы, держась за поручни. Карета утопала в цветах. Торжествующие Царевич и Горбачёв, уцепившись сзади за повозку, ехали, зычно распевая с Васильевым песни и размахивая початыми бутылками шампанского. За бричкой бежала приличная уже толпа арбатских знакомых Вождя, а также прохожих, туристов и просто халявщиков. Чуть поодаль шла толпа кришнаитов, примкнувшая к процессии. Бритоголовые улыбающиеся юноши и девушки в оранжевых одеждах лихо приплясывали, дубасили в барабаны и цокали маленькими латунными тарелочками.

Вся кавалькада эффектно притормозила у кафе Вахтанга. Соседские детишки щедро осыпали молодожёнов конфетти, лепестками цветов и мелкими монетками. Васильев подчёркнуто театрально поднял Петровну на руки, и новобрачные, склонив головы друг к другу, вошли вовнутрь помещения под весёлые крики толпы.

Там их ждал сюрприз, подготовленный Голубыми Мечами. Это был классический скрипичный квинтет выпускников Гнесинского училища, к которым Андрей давно присматривался в одном из переходов метро и вот сейчас – пригласил сыграть на свадьбе своего друга. Будучи настоящими воспитанниками славной советской музыкальной школы, эти ребята, несмотря на свой юный возраст, уже были настоящими «Виртуозами Москвы», только без Владимира Спивакова. Они плавно перешли от ритуального марша Мендельсона к зажигательному чардашу. Васильев, не переставая кружить Петровну в воздухе, опустил наконец-таки её в кресло за свадебным столом под бурные аплодисменты друзей.

Веселье началось. Вождь, будучи уже до этого под хорошей «мухой», поднял подряд несколько бокалов «за моё солнышко», «за мою ласточку» и « золотце самоварное», имея в виду Петровну. Со своей стороны Вера Петровна вела себя очень тактично: почти не пила, всё время улыбалась и послушно выполняла каждый очередной призыв художественной братии: « Горько!»

Целовались они с Васильевым по старинной русской традиции: до брачной ночи жених не должен обнимать и тискать молодую жену на свадьбе во время поцелуя. Молодые, протерев губы салфетками, как по команде, медленно поднимались с кресел и с серьёзными лицами наклонялись друг к другу в целомудренном поцелуе («без рук!», – как высказался Царевич). Это заводило публику. Хоть Вождь и уже был «хорош», но головой соображал и соблюдал этот ритуал безукоризненно.

Заиграли знаменитый вальс Штрауса, и «молодые» закружились в танце. Петровна при этом проявила незаурядную пластичность и достоинство, ведя своего молодого супруга в танце и не давая неуклюжему Вождю наступать себе на белые новенькие туфельки. Устав перебирать в такт своими большими ногами, Васильев сгрёб Петровну в охапку, поднял в воздух и закружил в последних звуках вальса.

Все были довольны. Горбачёв, сидевший по правую руку от Вождя, деловито подливал шампанское молодожёнам. Его задача на сегодня ему была знакома: не дать Васильеву «перебрать» и не напиться раньше времени самому, хотя бы до проводов молодых на «брачное ложе». Синяк, находясь подле Петровны, отдавала распоряжения официантам и в полном смысле слова чувствовала себя в своей тарелке: несколько раз заехала рукой в салат, а затем и перевернула всю тарелку с сациви на себя, оставаясь до конца вечеринки посыпанной солью, чтобы соус не впитался в платье.

Вдруг все обернулись от неожиданности: томный звук баритон-саксофона в руках Вахтанга придал пирушке новый… джазовый поворот. Все зааплодировали. Чуть прикрыв глаза, он играл «Green, green grass of home». Ребята из Гнесинки тут же подхватили эту забытую смесь джаза и спиричуэлс: контрабасист отложил смычок и превратился в джазового исполнителя, виолончелист сел к роялю, а остальные использовали свои скрипичные инструменты как щипковые, добавляя остроты в музыкальное произведение, бережно и нежно исполнявшееся Вахтангом.

Зал взорвался аплодисментами, прохожие на Арбате останавливались, быстро образуя большую толпу перед входом в кафе, двери которого были распахнуты. Прибежали даже продавщицы из соседнего магазина «Сувениры». Вахтанг под крики и просьбы поиграть ещё, хитро прищурив глаза, начал «Серенаду солнечной долины», прижимаясь правым боком к плечу растроганной Петровны. Он играл ровным и сильным звуком, всей своей фигурой передавая и повторяя каждую ноту. Это был хороший человек, с большим сердцем…

Голубые Мечи от усталости за день и нервного напряжения быстро хмелел. Он смотрел на этих простых и талантливых людей, так искренне чувствовавших настоящее искусство, принимавших жизнь такой, какова она была, умевших радоваться мелочам, сделать самим себе праздник, если судьба не столь добра к ним, как хотелось бы.

«Та же Петровна, – думал он, – преждевременно потерявшая первого мужа, вся больная, со зрением плюс девять, с хромоногим сыном Сашей, прожившая вовсе не сладкую жизнь в своей крохотной квартирке на Арбате, – какой всё-таки у неё талант сострадания к другим людям! Сколько доброты и всепрощения! Разве она не достойна была счастья в своей жизни? Ведь она – глубоко верующая женщина, выполняет все обряды и учит молодых, как держать пост, как поступить в сложной ситуации. Откуда в этом простом человеческом существе, не имеющем высшего образования, такое тонкое восприятие живописи, музыки… всего истинно красивого. Она так чувствует любую фальшь – у Стены не раз по секрету делилась с Голубыми Мечами своими впечатлениями о картинах, выставляемых на Арбате».

По щекам Петровны из-под запотевших линз очков покатились слезы. Она взяла Васильева под руку, прижалась к нему. Да так нежно и трепетно… Будто благодарила его за то, что он устроил ей такой праздник. Все художники смотрели на них и, наверное, подумали о том же, о чём думал Андрей. Вождь тоже смотрел на всех. Лик его был чистым, как будто хмель прошёл. В твёрдом взгляде его читалось: «Ребята, я не подведу, Петровну в обиду никому не дам!»

Вахтанг закончил играть. Петровна с Васильевым встали и обняли его в знак благодарности. Все захлопали в ладоши. Аплодировали и прохожие на улице. Покачиваясь, к Вахтангу подошла Синяк и, безуспешно пытаясь отодвинуть мешающий их сближению саксофон, громко чмокнула его в щёку, оставив на ней густой отпечаток губной помады.

– Дорогой Вахтанг, – с дальнего конца стола раздался театральный голос, которым обычно говорят актеры, или дикторы-чтецы – позвольте вас поблагодарить за истинное удовольствие, которое вы только что доставили всем нам…

С высоко поднятым бокалом в конце стола стоял Донна Роза – известный всему Арбату художник-буквалист. Термин «буквалист» достаточно условен – для простоты понимания. На самом деле это был славный художник-реалист в лучшем понимании этого слова. Голубые Мечи не раз видел замечательные натюрморты, которые Донна Роза выписывал до такой степени, что зрители, долго ходя вокруг его холстов, даже заглядывали за раму, пытаясь найти там ответ: «Ну как же можно так живо отобразить самые обычные предметы, что они выглядят лучше, чем на фотографии?».

– Если позволите, я закончу, – брезгливо обращаясь к шумно переговаривавшимся между собой Ляле и Ольге, продолжил свой тост Донна Роза, – Мы, все здесь находящиеся, в действительности очень разные… Но высокое искусство, – при этих словах мизинец его руки, державшей бокал за самый низ тонкой ножки, по-старинному был отведён в сторону, – настоящее искусство… оно воистину сближает всех людей… Я предлагаю за это поднять тост!

Живописец галантно подошел к молодожёнам, чокнулся с ними и с видом фокусника извлёк свой презент – маленькую миниатюру в старинной элегантной раме. Петровна и Васильев обняли его.

Стареющий уже Донна Роза был похож на персонаж из сказок Гофмана: седоволосый, крючконосый, с глубокими морщинами на скулах, он был подтянут, сухощав и одет во всё чёрное. Лишь ворот белой рубашки, выставленный из-под джемпера, добавлял свежести его лицу с небрежной трёхдневной седоватой щетиной.

– За искусство! – присоединился к тосту Донны Розы Вахтанг, бережно отложивший в сторону свой саксофон.

– Да… – несколько рассеянно протянул Донна Роза, – за искусство… и за любовь… Пожалуй, это и есть те два тоста, за которые я всегда готов поднять бокал… Спасибо вам, – ещё раз, обращаясь к Вахтангу, промолвил седовласый художник и пожал ему руку.

Сценарий дальнейшей вечеринки, разработанный Голубыми Мечами, прошёл как по маслу. После горячего подали красивый десерт, внесли огромный белый торт из «Праги», от которого молодые откусили по куску, после чего стало легко определить, кто будет в новой семье хозяин: испачкав до лба все лицо в креме, Васильев откусил кусок, раза в три превышавший скромный укус его новой жены. Моргая своими раскосыми глазами сквозь крем и сахарную пудру, Вождь был похож на большого ребёнка, нашкодившего, но уверенного, что ему простят баловство. Окинув всех хитрым взглядом, он повернулся к Петровне, не успевшей еще стереть крем с губ и подбородка, обнял её и крепко, под крики «Горько!» поцеловал. Теперь оба окончательно перепачкались в креме. Васильев вновь поднял Петровну, как пушинку, и понёс её на улицу, приказав выкатывать бочку с вином на Арбат – угощать всех музыкантов и засидевшихся допоздна художников.

Всё закончилось массовым сборищем бродячих музыкантов и публики на тротуаре напротив кафе. Вокруг все танцевали и пели. Каждый музыкальный коллектив по очереди играл любимые вещи по просьбе молодожёнов, пытаясь перещеголять других музыкантов. Такого веселья Арбат, наверное, не видел никогда. Толпа танцующих и поющих людей уже простиралась до театра имени Евг. Вахтангова. Карета Вождя с бочкой вина, из которой Горбачёвым наливалось каждому желающему, медленно дефилировала то в одну, то в другую сторону – от аптеки, где жила Петровна, до Дома актёра, углы пятого этажа которого украшали тёмно-серые скульптуры рыцарей с мечами.

Андрей невольно поднял голову, вглядываясь в эти зловещие фигуры. Сегодня они не казались ему такими мрачными и суровыми, как обычно. Тёплый свет фонарей Арбата мягко освещал их снизу. Однако не только это придавало им необычную торжественность и загадочность в тот вечер: вышедшая из-за облаков полная луна серебристым светом как нимбом озаряла их головы и плечи. Арбатские рыцари стояли в торжественном молчании, приоткрыв забрала и чуть склонив головы – безмолвно наблюдая за происходящим внизу…