Читать книгу Роман «Арбат». Часть I . Соприкосновение - Андрей Санрегрэ - Страница 18

Шаржист «Зелёный». Скульпторы О. Ромашкин и А. Калашов. История о Синем камне.

Вечером приехали Игорь, Алексей и Зелёный, прихватившие скульптора Ромашкина на стареньком форде.

Перебравшийся в Москву из Питера шаржист Зелёный в любой из компаний непременно становился заводилой по части привнесения в вечеринку всяческих «смешинок» и безудержного веселья. Даже тогда, когда толком не было выпить, не то чтобы поесть, он мог согреть друзей добрым словом или шуткой.

Зелёный обладал живой мимикой и, начиная шарж, каждое движение сопровождал собственной гримасой, отражавшей ту часть лица его жертвы, которую он в данный момент рисовал. А поскольку его задача была – утрировать эту часть, то его гримаса и отражала это утрирование. Например, если у женщины была оттопыренная полная нижняя губа, Зелёный оттопыривал свою нижнюю губу до предела (на утеху публике), пока рисовал эту часть лица. Если были большие глаза – таращил свои до умопомрачения. Если у монгола были узкие щёлки глаз – он смешил его, прищуриваясь до боли в щеках, при этом глаза монгола становились ещё уже – и у натуры, и на шарже. Каждая такая ужимка и следовавший за ней точный штрих пастелью по бумаге сопровождались взрывом хохота публики на весь Арбат.

Прямой противоположностью вечно бледному и болезненному Зелёному был скульптор Ромашкин, олицетворявший собой гимн южному солнцу и красоте загорелого мужского тела. Скуластый и смуглый, выросший в Крыму Олег Ромашкин всю зиму отсиживался в Ялте, не перенося слякоти и сырости зимней Москвы, а начиная с мая перебирался в столицу. Одевался он прикольно. На этот раз его атлетическую фигуру обтягивала чёрная майка с нарочито оторванными рукавами, чтобы подчеркнуть его крепкие плечи и бицепсы. Широкие сатиновые шаровары, купленные на периферии за тридцатку (при цене пачки «Явы» в то время в двадцать рублей), и антикварные китайские кеды «прощай молодость» на босу ногу дополняли воссозданный им образ «хулигана-антикомсомольца» шестидесятых. Бритую голову венчала потёртая узбекско-дадаистская тюбетейка.

Он был горд тем, что в юности никогда не был не только комсомольцем или «пионэром» (как любил говорить, подражая незабвенной Фаине Раневской), но даже октябрёнком! Как ему это удалось в то время – трудно сказать. Одно было известно от ялтинских художников вполне определённо: из школы он вылетал раза три, что не помешало ему, тем не менее, получить среднее образование, а затем и блестяще окончить Строгановское художественное училище, в которое, по тем временам, простому смертному поступить было практически невозможно.

Друзья развели костёр в дальнем углу двора под вековыми липами и занялись приготовлением ухи. Ромашкин, как истинный крымский скульптор, быстро разделал рыбу. Он обмазал дюжину подлещиков в шамотной глине и, дождавшись появления углей, уложил своих глиняных болванчиков в горячую золу, после чего принялся делать шашлыки из налима, перемежая куски рыбы с помидорами и половинками луковиц белого репчатого лука. Царевич с Цыганом прикатили свежеспиленные кругляки липы разной длины и расставили их наподобие импровизированных табуретов и скамеек вокруг костра. Цыган, ловко орудуя топором, быстро снял чёрную кору, чтобы приятнее было сидеть на очищенных белых липовых стволах.