Читать книгу Прелести - Андрей Школин - Страница 15

Прелесть первая
Танец чёрной обезьяны
Глава 13

Оглавление

Справа – холостые стога,

Травы и цветут берега.

Ловим в суете четверга

В сети – белый ветер.


Автор известен

Красноярский край. Город Уяр – районный центр. В центре районного центра, на автобусной остановке, большая толпа пассажиров дожидается своих автобусов. Красный ПАЗ, следующий по маршруту Уяр – Партизанское, забит до отказа. Пять минут, как должен отправиться, но не трогается с места по банальной причине – отсутствует водитель. Тридцать градусов тепла по Цельсию. Полдень.

– Нет, ну надо же, сволочи какие, – толстая тётка, которой не досталось сидячего места, стоит, одной рукой грузно опершись о поручень, а другой вытирая крупные капли пота с лица. Ногой придерживает, на всякий случай, пару набитых «добром» сумок. – Народ от жары умирает, а они водителя задерживают (упрёк, по-видимому, в сторону некоего пресловутого начальства автобусного хозяйства).

– Да пиво он, скорее всего, где-нибудь дует, – кидает реплику мужчина в очках, с четвёртого места.

– Точно! – подхватывает кто-то из глубины автобуса. – Пьёт пиво и плевать хотел на работу и на то, что, может быть, кто-то опаздывает очень по делу, ёбсель-кадыбсель…

Голос тонет в дружном ропоте протеста против вся и всех.

– Вот сволочь! – вытирает пот толстая тётка.

– Я позавчера ездил, так тридцать минут шофёра ждал, – опять подливает масла в огонь очкарик. – Обедал он.

– Сволочь… – грузно дышит толстушка.

– А то ещё, может быть, бастуют они. Сидят где-нибудь в теньке и бастуют, бастуют…

– Кто они-то?

– Да шофера, кто ещё? Вон, видишь, другие автобусы тоже стоят, – мужик снимает и медленно протирает очки носовым платком. – А если так, то можно и до вечера ждать.

Пассажиры, как пчёлы в потревоженном улье, начинают жужжать, кричать, выражать недовольство водителям, их семьям, их начальству, начальству Уярского района, руководству края и правительству страны в целом.

– Сволочи, – опять пыхтит толстая тётка.

– Кто? – надевает очки мужик.

– Да все сволочи. Никакого спасения от них нет. Что хотят, то и делают.

– Вот и я про то говорю. Он, водитель, может быть, где-то рядом стоит, сигаретку курит и думает про себя: «Пусть понервничают, постоят да потом пообливаются. А то, я их вожу, вожу, а зарплату два месяца не платят. Так вот пассажирам пусть тоже жизнь малиной не кажется. К-хе-хе…»

– Да нам и по три месяца не платят, так что теперь? – вновь раздаётся голос из глубины автобуса. – Мне в три часа в Партизанском быть позарез надо. Плевать я хотел на все их проблемы.

– Ну, это ты зря так говоришь. А семью чем кормить, если денег нет? – мужик в очках оборачивается и ищет взглядом собеседника. – Воровать, что ли? Вот водитель, может быть, сейчас бензин слил и продаёт где-нибудь. А то ведь с пустыми руками домой вернётся, а дома жена, дети голодные. Так что, приходится крутиться, как можешь. Туда – бензин слил, сюда – деталь, какую лишнюю, пихнул. А может и не лишнюю. Вон неделю назад в Агинском автобус перевернулся, так всё потому, что шофёр крестовину новую продал, а старую, послевоенного образца, на её место присобачил. Оттого и аварии и жертвы человеческие. Может быть, и наш водитель сейчас деталь какую-нибудь важную откручивает. Поглядите в окно, не видать его?

– Нет, вроде бы, не видать, – испуганно бросились к левой стороне автобуса пассажиры.

– Ой, что творится-то на свете, – тётка на этот раз не добавляет привычного слова «сволочь». – Поедем мы когда-нибудь или нет?

– Да что его ждать-то?! – мужик в очках встаёт со своего сидения. – Долго мы всё это терпеть будем? Всё проглатывать и это… как его, безмолм… безмолвствовать?

– Хватит, натерпелись уже! – хором «перестаёт безмолвствовать» народ.

– Тогда сейчас сами поедем, – он распихивает людей и пробирается к водительскому месту. – Я пару раз трактором управлял. С этим тем более справлюсь.

Пассажиры замирают и молча наблюдают, как «революционер» усаживается на сидение, как заводит автобус. Урчит двигатель. Мужик в очках поворачивается лицом к салону и весело кричит:

– Ну, держитесь! Сейчас прокачу!

Первой из автобуса стремительно выпрыгивает толстая тётка с сумками наперевес. За ней следом все остальные. Остаются только: подслеповатый дедуля, который совершенно не понимает, что происходит, я и парочка влюблённых на местах в середине автобуса. Двери закрываются. Девушка робко спрашивает мужика в очках:

– Может быть, лучше, подождём водителя?

– Так я и есть водитель, – тот улыбается и подмигивает сквозь линзу. – Шутки у меня такие!

Автобус трогается с места и устремляется по дороге в сторону Партизанского.

– Зато с комфортом поедем, весело, – шутник бодро насвистывает развесёлую мелодию. – И мне хорошо, и вам приятно.

На остановке толстая тётка держит в руках здоровенные сумки и зло провожает взглядом уходящий автобус:

– Сволочи. Все сволочи.

РОССИЯ. СИБИРЬ. ДАЛЕЕ БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ…

В Партизанском меня поджидал Виктор. По телефону я заранее договорился о том, что он поможет найти нужное село. В принципе, можно было разыскать самому, тем более, что на карте Красноярского края оно было обозначено. Но всё же…

Синий «жигуль» Виктора действительно ожидал меня на площади, посреди Партизанского, там, где обычно останавливаются маршрутные автобусы.

Очкарик-весельчак выключил магнитофон, заглушил двигатель и открыл двери:

– Приехали! Желаю всем приятно провести время.

Уже в машине, по выезде из Партизанского, Виктор поинтересовался:

– Странно, а почему автобус пустой? Все остальные битком забиты, а твой – порожняком из Уяра прикатил?

Ничего я ему не ответил…

Нужное село отыскали довольно быстро. Зашли в сельсовет и попросили дать адрес Сака Владимира Артуровича. При этом я представился племянником гражданина Сака. Нам популярно, по-русски, объяснили, куда и как нужно идти. В прямом смысле, не в переносном…

Разыскиваемый проживал в районе Старой деревни по улице Первомайской. Тронулись в путь, теперь уже в поисках Старой деревни.

– Девочка, скажи, пожалуйста, как проехать в Старую деревню?

– Вот сейчас прямо, потом направо, потом налево, потом первый поворот, там увидите милицию, вы там не сворачивайте, затем ещё раз перекрёсток, там завернёте направо и прямо до большой лужи. Если сможете её переехать, а в ней вчера Беларусь застрял, то ещё через несколько метров увидите мост. Если не упадёте с моста, а с него два дня назад мотоциклист кувыркнулся, прямиком попадёте в Старую деревню. Вот и всё. Если что-то не запомнили, то у кого-нибудь дальше переспросите. Старую деревню все знают.

– Спасибо тебе, девочка, – ласково улыбнулся я кокетливой толстушке. – Поехали, Витёк. Впереди, согласно народным приметам, нас ждёт большая лужа.

– Ага, и ещё мост, – «обрадовался» водитель.

Лужу нашли быстро. Проехали её также весьма достойно. Насчёт моста, юная «Сусанина» несколько сгустила краски. Он был вполне сносным. Видимо, мотоциклист ехал ночью с выключенными фарами, выпимши.

После моста дорога раздваивалась. Недолго посовещавшись, решили направиться в сторону ближайших домов. В третьем по счёту доме дверь во двор была открыта.

– Хозяева! Есть кто-нибудь?!

Из дому вышел старик:

– Ну, чего?

– Отец, это улица Первомайская?

– Ну, Первомайская.

– А дом, какой номер?

– Чей дом?

– Твой дом, чей же ещё?

– А тебе какое дело?

– Одного человека ищу.

– Ищи, мне-то что до этого?

– Отец, ты не партизан?

– Чего?

– Не партизан, спрашиваю?

– Какой партизан?

– Это к тому, что война давно кончилась и я не немец.

– А я почём знаю.

– Тьфу… Ну, спасибо, что не отказал… Неподалёку село есть, Партизанское называется. Там, наверное, вообще ничего нельзя узнать? Подскажи хоть, откуда номера домов начинаются?

– Ну, оттудова, – и дед неопределённо махнул рукой.

– Оттуда так оттуда.

– Смотри, вон номера видны, – Виктор указал на следующий дом. – Седьмой. Дальше?

– Если действительно седьмой, то дальше.

Дом мы нашли. Несмотря ни на что. Остановили машину напротив и долго разглядывали одноэтажное деревянное здание зелёного цвета, ничем не выделяющееся среди других таких же строений. Зелёный высокий забор. Большие ворота. Перед окнами разбит палисадник. В палисаднике две пушистые ёлочки.

– Давай, Виктор, сделаем так. Сейчас отъедем отсюда. Ты постоишь в стороне, а я зайду. Хорошо?

Виктор не возражал. Я вышел наружу и проводил взглядом автомобиль. Раз, два, три… Пора.

Звонка не было. Пришлось постучать чугунным кольцом дверной ручки. Залаяла собака. Затем раздался приглушённый мужской голос, шаги и тяжёлый скрип открывающейся двери. В образовавшемся проёме появился человек, лицо которого я пять минут назад разглядывал на фотографии. Те же седые волосы, те же глаза, те же усы. Только вот улыбки под усами не было…

В таких случаях говорят – пауза затянулась. Я рассматривал его, он изучал меня. Точно… Вот теперь понял, на кого он похож. На Михалкова – кинорежиссёра. По фотографии сходство менее заметно…

Зелень ворот нагнетала настроение, передать словами которое то же самое, что объяснить, чем пахнет музыка. Над ухом у меня гудел не то овод, не то оса, явно примеряясь к глазу.

– Вас сейчас пчела укусит, – мужчина рукой отогнал агрессивное насекомое. – Кого хотели увидеть?

– Мне нужен Сак Владимир Артурович, – я произнёс это и вдруг понял, что вся та чушь, которую заготовил заранее, по сути и является всего лишь чушью. К разговору я готов не был.

– И зачем он вам нужен? – «Михалков» опёрся рукой о косяк и равнодушно заглянул в мои глаза. – Я Сак.

– А я… Я к вам.

Мужчина продолжал молча разглядывать меня, как бы спрашивая: «И что дальше?». Затем вышел из ворот и прошёл мимо. На улицу. Остановился спиной ко мне и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел в небо.

Следом за хозяином из ворот выбежала крупная овчарка и, недоброжелательно покосившись в мою сторону, уселась рядом с хозяином.

– Как вас зовут?

– Андреем, – мой взгляд упирался в его спину.

– Андрей… – он помолчал. – Странная погода сегодня. Обрати внимание на ветер. Мягкий, ласковый, точно живой. Такой ветер бывает раз в двадцать пять лет, – убрал ладонь от глаз и провёл ею по воздуху. – Это белый ветер, – и повернулся ко мне. – Белый ветер приносит перемены.

Из двора дома напротив показалась лохматая дворняжка. Пёс Сака сразу же навострил уши и дёрнулся в направлении сородича.

– Тихо, тихо, Артур, – хозяин мягко остановил своего сторожа. – Не нужно её трогать, не нужно… Последний раз я встречал подобный ветер перед солнечным затмением. Ты, Андрей, когда-нибудь наблюдал солнечное затмение?

– Один раз. В детстве.

– В детстве? И что тогда испытывал?

– Ничего особенного, – попытался вспомнить. – Пожалуй, любопытство.

– Лю-бо-пыт-ство, – по складам, медленно повторил Сак и опять поглядел в небо. Низкое на первый взгляд. Высокое в своей недоступности. В своей всепоглощающей пустоте. Облака, точно пена для бритья, облепили желтое солнце. Кто, интересно, решился побрить Светило?

– Действительно, точно цирюльник, – как будто прочувствовав мои ощущения, неожиданно произнёс мужчина. – И ведь побреет, что самое удивительное, как пить дать, побреет… Как ты сказал? Любопытство? Любопытство любопытно само по себе, как предмет изучения. Артуром сейчас тоже движет любопытство. Ему интересно знать, что затеяла собака напротив?

– Артур? – произнёс это имя, и овчарка подняла на меня голову. – Вы его так назвали в честь отца? Ведь вас зовут Владимир Артурович?

Ляпнул я, разумеется, глупость. Просто так, чтобы только поддержать разговор.

– Отца своего я не помню… Ты на чём приехал? Та синяя машина не тебя дожидается? Если да, то не смею задерживать, – Сак направился обратно к воротам. – Всего доброго.

В воротах остановился и опять провёл рукой по воздуху:

– А всё-таки ветер сегодня особенный. Белый ветер.

Дверь закрылась. Я остался стоять возле ворот, впитывая в себя их зелень. Зелень, видимо, мудрую. Видимо, непонятную. Видимо, смеющуюся… Моя рука непроизвольно поднялась и прощупала пустоту воздуха. Кажущуюся пустоту. Напряжённую… Где он, этот окрашенный в сей таинственный цвет ветер? Живой и белый. Никогда ничего подобного не слышал…

Развернулся и медленно побрёл к машине. Сто шагов, словно сто напоминаний. Цирюльник побрил клиента – Солнце, и оно, наконец, избавившись от мокроты пены, предстало в полном своём великолепии – ярким и сверкающим. Ладно… Цирюльник – всего лишь парикмахер. Ну а если он ещё и врач? Солнце, кто тебя лечит?

Я уселся в машину и врубил музыку на «полную катушку». Пальцы отбивали дробь в такт ударам барабана. Виктор молча ждал. Виктор блестел своими рыжими кудрями и ничего не спрашивал. Тра-та-та-та-та…

Музыка закончилась. Я выключил магнитофон и вынул кассету:

– Виктор, ты знаешь, что такое – белый ветер?

– Чё? – он удивлённо перехватил мой взгляд.

– А затмение солнца ты когда-нибудь наблюдал?

– Ну… В детстве только.

– И что чувствовал при этом?

– Не знаю. Интересно, просто, было.

– То есть, любопытно?

– Ну да. А что?

– И я думаю, ничего, – опять уставился на деревянные домики. – Классное здесь место. Спокойное. Благодать… Ты никогда в деревне не жил?

– Я и сейчас там живу, – Виктор удивлённо посмотрел на меня, затем отвернулся в противоположную сторону. Там степенно, вперевалочку, создавая вокруг себя галдёж, шла стая крупных серых гусей. – Как будто не знаешь? Ну что, поговорил?

– Поговорил, – взмахнул рукой и щёлкнул пальцем. – А поехали-ка в магазин, – и, отвечая на удивление, пояснил, – за водкой.

* * *

Те же самые персонажи, но полтора часа спустя. Я с бутылкой водки, стаканом и помидором, и рыжий Виктор с рулём в руках. Дело происходит на улице Первомайская, недалеко от дома, в котором проживает Владимир Артурович Сак. Вечерело… Нет, не так. Вот так – ВЕЧЕРЕЛО!!!..

– Ну, что? Пора, пожалуй, начинать, – я наполнил стакан до краёв и передал бутылку в руки водителю. Виктор молча взял и сочувственно посмотрел на заполненный жидкостью сосуд.

– Может быть, уменьшить дозы? Тяжело по столько, да ещё сразу.

– Меньше нельзя. Организм, пока пить буду, привыкнет. А так сразу – Эх! И всё. Ну, ладно, за здравие, – я в два глотка осушил и передал ему уже пустой стакан. Следом пропихнул целиком сочный помидор и произвёл движение рукой. – Наливай.

Виктор не стал ждать повторного приглашения и, перелив остатки алкоголя из бутылки, наполнил стакан доверху вновь. Я сделал секундную паузу, выдохнул воздух и повторил.

Бр-р… Второй раз пошло похуже, но, тем не менее, бутылку водки за пару минут уделал. Витёк услужливо протянул ещё один помидор:

– Ну, как ты?

– Пока никак. Но скоро будет ещё как. Открывай следующую.

– Может быть, хватит? – водитель встряхнул рыжими кудрями.

– Говорю, открывай.

– Ладно, – Виктор открутил пробку и косо взглянул. – Сколько?

– Столько же, по полной программе.

Он щёлкнул языком и опрокинул горлышко. Я настроился, поглядел на зелёный забор и выпил третий стакан.

– Н-н-да… – восхищённо протянул водила.

– Вот тебе и н-н-да… – и вдруг почувствовал, что мысли становятся лёгкими, а зелёный цвет ворот приятным и праздничным.

– Ви-итюха, все ночи полные огня, – пропел я на вдохе. – Кажется, началось. Наливай последний, и я пошёл. Хотя, можешь налить только половину, мне уже «нормально». И главное, как только я выйду, сразу же уезжай и больше не появляйся. – Ви-и-итюха… – открыл дверь, выплеснул в рот содержимое стакана, бросил стакан об землю так, что стёкла разлетелись в разные стороны, откусил кусок помидора и, держа оставшуюся часть в руке, вышел наружу.

Машина взревела мотором и рванула с места. Я пнул её по бамперу и двинулся к нужному дому. Настроение было просто великолепным. Просто замечательным было настроение. Обматерил перебегавшую дорогу глупую курицу так, что та позабыла, в какую сторону бежала. Пошатал палисадник соседнего с Саком дома и, находясь в прекрасном расположении духа, подошёл к зелёным воротам.

– Ей, ей, ей, открывай, западучий Барарай, – прокричал в рифму и забарабанил, что есть силы, кулаками. – НКВД пришло. Расстрел на месте за неуплату алиментов. Ну, открой, пожалуйста. Мне плохо.

Артур подбежал к воротам с другой стороны и своим лаем превращал мой монолог в «не менее осмысленный» диалог. Наконец, послышались шаги, и дверь открылась.

– Да-а… – только и произнёс Сак.

– Плохо мне… – повторил я, попытался шагнуть в сторону хозяина дома, запнулся о доску и тут же, почувствовав боль в ноге, упал на вцепившуюся в эту ногу собаку.

Дальнейшее воспроизводил в памяти с трудом. Вернее, самостоятельно не воспроизводил абсолютно…

Снились, преимущественно, динозавры. Зелёные, красные и просто чёрно-белые. Точно изображение в телевизоре «Рубин». Передача – «В мире животных» времён гегемонии ящероподобных.

Стоял с незнакомым другом на берегу реки и с интересом рассматривал гигантских рептилий.

– Может, убьём одного? – поднял с земли неизвестно откуда взявшийся лук и стрелы.

– Стрелой? – незнакомец недоверчиво покачал головой. – Такую громадину стрелой не убьёшь. Танк нужен.

В ответ я прицелился, натянул тетиву и выстрелил. Стрела перелетела реку и воткнулась динозавру в то место, где по моим расчётам должно было находиться сердце. Ящер дико заорал и повалился на песок.

– Ну, вот. А ты говорил: «Танк нужен, танк нужен». Не нужен никакой танк…

Изображение «поплыло», затем резкость опять настроилась, и в поле зрения появился Владимир Артурович.

Было светло. Видимо, наступило утро. Я находился в помещении, отделанном коричневым деревом, с небеленым потолком и лежал, не то на полке, не то на лавке. Голова не болела, а скорее нестандартно мыслила. В общем, похмелье протекало несколько легче, чем ожидалось. Некоторое время лежал, наблюдал через полуприкрытые веки за Саком, пока он меня не разоблачил:

– Вставай. Хватит притворяться.

– Ох-хо-хо… – пришлось открыть глаза и приподняться. – Где это я?

– В бане. В русской бане.

– А что я делаю в русской бане? – сел на полку, свесил ноги и тряхнул головой. – Ох-хо-хо…

– Мне тоже интересно, – хозяин вышел в предбанник и вернулся с кружкой. – На, попей. Полегчает.

– Ага, спасибо, – жадно проглотил содержимое, по вкусу – квас, утёр подбородок рукой и вернул пустую посуду владельцу. – Который час?

– Утро уже.

– А что с ногой? – я оглядел перебинтованную ногу. Штанов, как ни странно, на мне не было.

– С Артуром поздоровался. А насчёт брюк не беспокойся. Сейчас встанешь, постираешь, да и зашьёшь заодно, – и, перехватив мой недоумённый взгляд, пояснил. – Закусывал вчера, видать, плохо. Вот всё назад и вышло. Да прямо на штаны. А до того их собака немного «обновила». Ладно, вставай, пойдём в дом. Надень пока вот это, – он протянул трико. – Если хочешь умыться, я полью. Холодная вода тебе сейчас не помешает.

Снял рубашку и вышел из бани. Хозяин, следом, вынес ведро и вылил содержимое мне на спину и голову. Мысли сразу же заработали, точно «ходики» часов. Глаза отразили мир в нормальных тонах. Почти в нормальных.

Растёрся полотенцем, надел назад рубашку и предложенное трико и вслед за Саком вошёл в дом. Артур лежал на веранде и никак на меня не реагировал. Я вспомнил о повязке на ноге и покосился на пса.

– Не бойся, Артуру сегодня до тебя никакого дела нет. Он слишком умный пёс для того, чтобы трезвых психов кусать. Проходи.

Мы оказались в помещении, именуемом в народе избой. Большая кухня, она же столовая. Русская печь и газовая плита соседствовали друг с другом и, видимо, прекрасно уживались вместе. Дальше закрытая дверь в кладовую. Сбоку проход в другие комнаты. Утварь обычная, какая есть в каждом деревенском доме. Всё расставлено со вкусом и аккуратно. И главное, бросалась в глаза идеальная чистота. Ни соринки, ни грязного пятна на полу или стенах.

– Раз уж пришёл в гости, будем завтракать. Хоть и говорят, что незваный гость хуже Гитлера. Садись к столу.

Я уселся спиной к окну и с интересом наблюдал, как хозяин накрывает на стол. Сак длинным ухватом достал из чрева печи большой горшок – чугунок со щами и разлил по тарелкам. Щи были жирными. В каждой тарелке по куску мяса. Затем вынес из кладовки банку с соленьями, разложил по чашкам. И, наконец, поставил на стол крынку с молоком.

– Корову держите? – я кивнул в сторону крынки.

– Да нет. Мне соседка приносит, – он наполнил два стакана. – Пей. Молоко свежее, деревенское.

– А покрепче, чего-нибудь? – и почесал подбородок. – Голова, вот…

– Ничего. Голова пройдёт. Тем более, я этой гадости в доме не храню.

Вздохнул и отпил из стакана глоток белой, жирной жидкости.

– Перебрал вчера. Не пойму, как получилось… А что, водитель не появлялся? Я, вроде, на машине приехал?

Сак смотрел мимо меня, через окно во двор:

– Водитель в медведя врезался… Гляди, петухи промеж собой дерутся. Специально, что ли, ходят в мой двор отношения выяснять? Уже не в первый раз, – он повёл головой. – Никак не разберутся, кто из них более важный.

За окном, действительно, сошлись в гладиаторском поединке две разноцветные птицы.

– Вон тот, что посветлее, более старый – опытный боец. Силы понапрасну не тратит. Выжидает удобный момент, чтобы нанести решающий удар. Раньше у него в близлежащих дворах соперников не было. Крупная птица. Второй – тёмный, молодой, агрессивный. Напирает без остановки. Сил в запасе много. Он хоть и поменьше, но настырный и злой. Поэтому у них и держится временное равновесие. Как думаешь, кто победит в итоге?

– Я взвесил, приблизительно, силы обоих бойцов и, немного подумав, отдал преимущество молодому.

– Тёмный победит.

– Думаешь? – Сак черпанул ложкой щи, не спеша прожевал, проглотил и наконец произнёс. – Думаю, никто не победит. Ничья будет.

– То есть, как?

– Не знаю. Посмотрим.

В это время молодой петух бросился на старого, видимо предпринимая последнюю, как ему казалось, решающую атаку на противника. В момент, когда клювы сшиблись, а перья полетели в разные стороны, со стороны дома, с громким лаем выбежал Артур и прыгнул в сторону «гладиаторов». Петухи с громким квокханьем разбежались в разные стороны, а пёс, с видом победителя, направился обратно к дому.

– Ну, ёлки – палки… Всё испортил, – я отвернулся от окна. – Так не честно.

– Почему же не честно? Я ведь сказал, что будет ничья, – хозяин усмехнулся в усы. – Артур всех победил.

Продолжил хлебать щи. Аппетита не было, но я знал, что поесть горячего необходимо и глотал, не чувствуя вкуса: «Тоже мне, предсказатель. Может быть, у тебя собака специально натренирована петухов разнимать, а ты мне тут „по ушам ездишь“», – и вгрызся зубами в сочное мясо.

Сак первым доел свою порцию и ждал меня, положив на стол ложку. Затем встал и достал из печи две сковороды. На одной глазунья на сале, на другой жареная рыба. Разложил всё это по другим тарелкам и вновь уселся на своё место.

– Ну, что? Голова поменьше болит или всё так же?

– Не знаю. Вроде, двигаюсь.

– Главное челюстями двигай, а то всё стынет. Хариус рыба тонкая. Её лучше горячей есть.

– Хариуса сами ловили?

– Нет. Ребятишки соседские приносят. Они специально то на Анжу, то на Кан ездят рыбачить. Я у них покупаю время от времени. Рыба свежая, чистая, – он поковырял вилкой в тарелке, отделяя плоть от костей. – Поешь, а потом расскажи, с какой целью, всё-таки, в гости пожаловал?

Я оторвал голову одному из запечённых обитателей быстрых сибирских рек. Засунул голову целиком в рот. Жевал. Тянул время. Голова была мягкой. Время текло быстро.

– Владимир Артурович, – проглотил пережёванную массу и отложил вилку. – Вы знаете… Я вам врать не хочу, а правду сказать не могу. Вернее, сам не знаю всей правды. Поэтому… – отвёл взгляд в сторону. – По крайней мере, пришёл к вам не с целью ограбить или чем-то обидеть. Это – сто процентов. Ну… не знаю я, что сказать. Вот сижу, ем…

Какое-то время занимались уничтожением пищи молча. Я даже не разобрал, как отреагировал Сак на мой ответ. Решил задать вопрос сам:

– Владимир Артурович, если не секрет, кто вы по профессии?

– Врач, – коротко ответил он.

– А сейчас работаете по специальности?

– Нет, – опять так же коротко.

– Почему?

– Потому что, не вижу смысла в лечении.

– ???

– Не вижу смысла в лечении болезни отдельно от человека, – Сак наморщил лоб. – Если тебе интересно, могу немного пояснить. Хотя, конечно, сам всего толком не знаю. Будешь слушать?

– Буду.

– Ну, ладно… – он покосился на свои – почти пустые и мои – ещё полные тарелки. – Слушай, только есть не забывай…

Немного помолчал, подумал:

– Болезни, как таковые, отдельно от человека не существуют. И их не такое большое количество, как принято считать. На самом деле, болезнь только одна – неумение или нежелание человека понять самого себя. Не бывает ангины, чумы или СПИДа. Бывает реакция организма в форме ангины, чумы и СПИДа. Медицина не лечит. Медицина борется с симптомами болезни. С каждым в отдельности. Как будто есть отдельно одна болезнь, а есть отдельно другая. Хотя, я раньше поступал так же. Лечил отдельно рак, отдельно паралич и радовался, когда человек, как мне казалось, выздоравливал. Удивлялся потом, почему клиент, избавившись от тяжелейшего недуга, вскоре, «совершенно случайно», попадал под машину… Болезнь не может, просто так, взять и исчезнуть. В этом мире ничто бесследно не исчезает. Всё переходит в другую форму. Болезнь также. И часто усугубляется. Хотя на какое-то время больному действительно кажется, что стало лучше, но потом… Вывод – человек человека вылечить не может. Навредить – это сколько угодно. Излечился от язвы, – укусил клещ. В итоге энцефалит. Избавился от импотенции, – упал кирпич на голову. Что лучше? Но это всё взаимозаменяемые симптомы. Хуже, если после лечения бывший больной начинает чувствовать себя превосходно. Это значит, что болезнь прокралась куда-то глубже. Дальше куда-то. И будет вредить уже там. На другом уровне. Получается не лечение, а усугубление. Вот… – хозяин встал и разлил в стаканы душистый чай. – Воспринимаешь то, что я говорю? Если нет, скажи сразу. Я не буду тратить время.

– Да нет. Я, как раз, внимательно слушаю, – и отставил недоеденное блюдо в сторону. Есть больше не хотелось. Сказывался похмельный синдром. – Значит, болезнь, в принципе, не излечима?

– Ну, почему же? – Сак уселся на прежнее место. – Во-первых, у каждого человека существуют возможности не заболеть. «Настроить» себя так, чтобы, даже находясь в холерном бараке, не подхватить холеру. А можно, с другой стороны, «настроиться» по-иному. Так, чтобы холерные бараки на твоём пути вообще не попадались. Это только два пути. Есть другие. Вопрос в том, как правильно «настраиваться»? Болезнь можно не впустить. Но можно специально впустить и сделать своим союзником. Другом. Превратить, на уровне тела, во вспомогательный орган, и тогда она не будет опасна. Болезнь будет полезна. Скажем так, – любая болезнь, если она не вышла за пределы тела – полезна. А вот как подружиться со своей болезнью, в двух словах не объяснишь. Но сделать это может только сам человек. Никакие врачи этому не научат. Возьмём простейший пример – микротравмы, как-то: разные ОРЗ, порезы на руках или зубная боль. Это всё следствие. Или неправильных мыслей, или ненужных поступков, или ещё чего-то… Если их не лечить, то со временем микротравмы всё равно нейтрализуются сами. Нужно, просто, воспринимать микротравмы, как вынужденную форму восстановления баланса. Дружелюбно воспринимать. Вот это и есть настоящее излечение. Ну, а когда человек научится воспринимать дружелюбно более тяжёлые формы болезни, то… – он встал и налил себе ещё один стакан, – не нужны будут ни доктора, ни таблетки. И я не нужен со своим медицинским образованием. Вот потому-то и живу здесь… Ещё чайку подлить?

– Нет, спасибо, – мой чай оставался нетронутым. В голову прокралась одна назойливая мысль. С похмелья всегда мысли в голову приходят. Я попытался как-то её оформить, собрать, связать в целое… – Значит, насколько я правильно понял, тяжёлая болезнь не поддаётся лечению со стороны? В более сложную форму переходит?

– Тебя что-то беспокоит?

– Да нет. Меня интересует такая болезнь, как потеря зрения. Возможно излечить её при помощи внешнего воздействия?

– Вернуть зрение можно. Болезнь изгнать нельзя.

Я смотрел в глаза Сака. Он выдерживал взгляд. Его глаза внимательные и в то же время равнодушные. Седые волосы, но, глядя на его лицо, разве скажешь, что это лицо старика?

– И что ждёт человека, который, в результате лечения, обрёл дар видеть?

– Ты приводишь конкретный пример или спрашиваешь «вообще»?

– Ну… Скажем… Да. Всё-таки, конкретный.

– Во многом, всё зависит от самого человека. Но чего-то хорошего ждать, стоит вряд ли. Могут возникнуть тяжёлые формы онкологических заболеваний. Может быть, что-то другое. Может умереть. И смерть надо рассматривать, как избавление от более худшей участи. Ты о своём знакомом говоришь?

– Да, – я растерянно закивал головой.

Сак развёл руками:

– Возможно, твоему знакомому лучше было оставаться незрячим. Ты можешь рассказать поподробнее?

– А что ждёт человека, который провёл лечение? – «не услышал» вопроса Владимира Артуровича.

– Тот, кто лечит, наносит вред себе тоже. Может даже возникнуть ситуация, когда больной прозреет и преобразует болезнь, а врач, в свою очередь, наоборот заболеет. Если только не распознает и не преобразует её, в свою очередь, так же. Или… – Сак сделал паузу.

– Или? – повторил я машинально.

– Или не подставит третье лицо.

– То есть?

– То есть, произведёт лечение через посредника. Многие «целители» это практикуют.

Я несильно ударил по столу пальцем. Затем, через некоторое время, ещё. Затем ещё и ещё, пока отдельные удары не превратились в барабанную дробь. Гулкую и торжественную.

– Я Новый Завет читал… Христос тоже больных исцелял… Ведь, если верить Вам, этим Он только усугублял положение исцеляемых? Да и своё тоже?

– Своё положение Спаситель усугубить не мог. Он и так на себя все грехи мира взвалил. А что касается больных, то это случай особенный. Не сейчас о нём говорить.

– Но, ведь… – я замолчал и, увидев, как хозяин дома просто покачал головой, отвернулся к окну и упёрся взглядом в стоявшего под окном Артура.

Артур махал хвостом. Взмах влево, взмах вправо. Влево, вправо. Влево, вправо… Чисто выметенный двор, бесславно удравшие петухи. Влево, вправо. Влево, вправо… Что-то подобное я уже слышал от Александра, но тогда всё звучало в другом контексте. Влево, вправо. Третье лицо. Влево, вправо. Что ты здесь стоишь, овчарка? Что тебе нужно? Влево, вправо. Влево, вправо…

– Так кто же, всё-таки, из твоих знакомых, восстановил зрение? Слышишь, Андрей?

– Кто? – повернулся назад к хозяину, сделал движение губами, зачем-то оглядел печку. – Я, наверное.

– Даже так?

– Да нет. Это я образно… А что, те, кто проводят сеансы лечения, не понимают, не отдают отчёта в своих действиях? Экстрасенсы, целители, парапсихологи, всякие служители космоса и прочие?..

– Ну почему же? Многие понимают, но гораздо большее число подобных «чародеев» – нет. Первые используют свои возможности в личных целях, вторые просто глупцы. Каким раньше был я. Мне тоже доставляло удовольствие ставить людей, как тогда казалось, на ноги. Раз! И человек здоров. Забавное зрелище и, кроме того, отдаёт некоей святостью… – хозяин дома опёрся локтями о край стола. – Есть ещё третьи. Те, которых заставили лечить больных людей, предварительно научив, как это делать.

– Кто заставил?

– Это отдельная тема. Потом, когда-нибудь… – Владимир Артурович посидел минуту молча, покусывая губу. – Весь мир и всё человечество, в сущности, живой организм. И все негативные моменты – это предохранитель от разрушения его стержня. Основы жизни. Базы. Если мы лечим этот больной организм путём хирургического вмешательства или другим внешним воздействием, то неминуемо пришествие иных катаклизмов, которые в свою очередь постараются играть роль предохранителя. Скажем, цивилизация решится на тотальное искоренение преступности во вселенском масштабе. То есть физическое уничтожение всех тех, кто нарушает закон. Признает преступность болезнью. Чем это обернётся? Либо мировой войной, либо нашествием вирусных заболеваний, как-то: холера, чума, СПИД и т. д. Уберём одно, получим другое. Более худшее. Да и преступность не искореним. На место уничтоженных бандитов придут другие, более умные и изощрённые. Из числа считавшихся ранее благонадёжными и нравственно зрелыми. Вот… И в масштабах одного человека и в масштабах целого мира действуют одни и те же законы. И нужно, в первую очередь, разобраться во всём этом многообразии, а не разрушать, переделывать и лечить. Мир устроен мудро и совсем не примитивно. Ты что-то хотел спросить?

– Зрение восстановить без последствий можно?

– Нет. Что ещё?

– Ничего… – я скользнул взглядом по седине волос. – Вот только одного не пойму, Владимир Артурович, чем же вы занимаетесь теперь?

– Теперь? – он вскинул брови. – А, ну это я тебе сейчас покажу. Пойдём, – и встал из-за стола.

Артур встречал хозяина возле крыльца. Сак похлопал его по морде:

– Разомлел на солнышке, пёс блудный, разомлел… Пошли, покажем гостю наш огород? – и повернулся ко мне. – Я, кстати, твои брюки в тазу замочил и порошок насыпал. Так что, наверное, вначале иди постирай, да сушиться повесь, а после и поговорим. Вон в предбаннике тазик стоит.

Ступая по выложенному досками двору, я направился в сторону знакомого помещения, которое использовал прошедшей ночью в качестве спальни. Подойдя к двери и уже занеся ногу над пёстрой половицей, устилающей пол в предбаннике, вдруг услышал окрик Сака:

– Андрей!

Оглянулся и посмотрел вопросительно на хозяина дома:

– Что?

– Да нет. Ничего, ничего…

Я пожал плечами, сделал шаг и, внезапно ощутив под половицей пустоту, провалился в дыру, в результате чего оказался лежащим на полу в помещении предбанника, с ногой увязшей по колено в замаскированной яме.

– Чёрт побери, – выругался, вытянул ногу и поднялся с полу. – Что это у вас за капканы, а, Владимир Артурович?

– Не ушибся? – Сак стоял в дверях. На лице «озабоченность».

– Чуть не убился. Вы специально подстроили?

– Нет. Не специально, – он отдёрнул половицу, взял стоящую возле стены недостающую доску и поставил на место. Затем расправил половицу и улыбнулся. – Не везёт твоей ноге. То собака покусает, то провалишься. Ладно, иди стирай. Буду ждать в огороде.

Мысленно чертыхаясь, я подошёл к тазу и достал из мутной воды свои брюки. Пошарил по карманам – ничего. Посмотрел в карманах рубашки – вроде всё на месте – ключи, деньги, бумажки с номерами телефонов. И вдруг понял, чего не хватало. Не хватало цепочки из белого металла, подаренной в Москве Александром. Вот те на… Ещё раз оглядел пол, проверил карманы – цепочка пропала.

Досыпав порошка, я принялся отстирывать от штанов остатки вчерашних томатов. Попутно пытался вспомнить подробности вечера. Если цепочка выпала в машине – ничего страшного. Виктор отдаст. А если не в машине? Что я делал вчера, после того, как на меня набросился пёс? Сколько времени бодрствовал? Не помню. Ничего не помню. Тьфу, голова садовая… И с силой ударил по мыльной пене.

Прополоскал брюки в чистой воде, выжал и повесил сушиться во дворе на солнышке. Правая штанина была немного разорвана зубами собаки. Могло быть и хуже. Ладно…

Разобравшись со штанами, открыл боковую калитку и попал в сад-огород, каких множество возле каждого дома на селе. Хозяин, не спеша, штыковой лопатой, вскапывал одну из многочисленных грядок. В стороне торчали кусты смородины, малины, рябины и несколько тонких молодых саженцев яблони. Возле зелёной ограды, выходившей на улицу, раскинули свои развесистые руки-ветви взрослые стволы черёмухи. Сак работал не спеша, с расстановкой. Видно было, что подобный труд доставляет ему удовольствие. Артур носился промеж грядок, охотясь на крупных полосатых шмелей и отгоняя серых, копающихся в земле, скворцов.

Я прислонился спиной к калитке и с любопытством разглядывал умиротворяющую картинку из сельской, блин, жизни.

– Владимир Артурович! – наконец, решившись нарушить спокойствие, окликнул я хозяина. – Владимир Артурович!

Сак повернулся на окрик и опёрся о лопату:

– Ну что, закончил стирку?

– Да, закончил. Вы не видели случайно цепочку? Белую такую? Вчера, вроде, была, а сегодня никак найти не могу.

– Цепочка, – он пожал плечами. – Нет, не видел. Вечером ключи из твоих брюк в карман рубахи переложил и всё. А что за цепочка?

– Серебристая такая, – я провожал взглядом беготню Артура. – Может, упала куда-нибудь?

– Вообще-то я утром двор подметал. Если бы валялась, заметил бы. Дорогая вещь? Ценная?

– Подарок. Один знакомый подарил, – и даже вздохнул. – Надо же… Пёс никуда не мог утащить?

– Он бы мне и принёс. Собака выдрессирована на такие вещи. В бане смотрел?

– Смотрел. Везде смотрел, – я зачерпнул носком ботинка рыхлый комок чернозёма. – Как сквозь землю провалилась. Да… Ну, ладно. Вы, я гляжу, в сельское хозяйство талант вложили?

– Ты ведь сам спрашивал, чем я занимаюсь? Смотри. Там я яблоньки посадил, – Сак указал рукой на тонкие побеги. – Видишь, листочками покрылись?

Мы пробрались по тропинке к нужному месту. Владимир Артурович нежно провёл ладонью по молодому стволу одного из деревцев. Затем наклонился и потрогал почву у корней.

– У каждого из них есть своё имя, свой характер. Вот это – мальчик. Тонкий, талантливый, очень чуткий. Когда с ним говоришь мягко, он вслушивается в каждое твоё слово. Запоминает услышанное, радуется всему новому. Он, можно сказать, баловень судьбы, изнеженный вниманием. Любит насекомых, особенно пчёл. Совсем не такой, как вот эта красавица. Она ревнива. Очень ревнива, – Сак дотронулся пальцем до молодого листочка и рассмеялся. – Она любит, когда уделяют внимание только ей одной. Обижается, делается строптивой и капризной, если я, в первую очередь, подхожу не к ней, а к другому деревцу. Как сейчас. Но она красива. Надо признать, очень красива. Она принцесса. Напыщенная и, вместе с тем, изначально избранная быть первой среди равных. Поэтому, я разговариваю с ней с большим почтением: «Здравствуйте, Ваше Высочество», – и он жеманно поклонился. – Вот эта, худенькая, рада уже тому, что находится рядом с красавицей. Золушка. Она скромничает, оценивая свои данные и очень довольна, когда я хвалю принцессу. Она просто обожает принцессу и никогда не высовывается, предпочитая слушать, как разговаривают с другими. Вот и сейчас она скромно потупилась. Из неё вырастет великолепная яблоня. Но она в это не верит, дурёха, считая, что навсегда останется «гадким утёнком». А вот этот – подлиза. Он тоже обожает принцессу, но по-своему. Он считает, что получит свой пучок счастья и славы, которые отражаются от принцессы, и поэтому ластится поближе к ней. Себя он считает очень умным, но, опять же, по-своему. Он всегда находится где-то позади, всегда незаметен и всегда готов услужить, справедливо ожидая благодарности… Вот с этого края, обиженный на всех и всех презирающий тип. Он смотрит на своё место с краю, как на неблагосклонность судьбы и в душе не согласен с этим. При любом удобном случае, он готов отомстить счастливчикам, которые занимают, как ему кажется несправедливо, более почётные места. В нём кипит жажда мести. Его комплекс неполноценности заставляет отыскивать самые изощрённые способы отмщения. Вчера он подговаривал воробьёв поклевать того изнеженного мальчика. Завтра придумает что-нибудь другое. Он вечный революционер. Совсем не такой, как вон тот с противоположного края. Тому плевать, где он находится, сбоку или посередине. Он живет, потому что живёт. Он одинаково, на первый взгляд, относится ко всем своим соседям. Но это только так кажется. В душе он их всех любит, как любит саму жизнь во всех её проявлениях. Он любит солнце. Любит греться под его лучами. Но в то же время ликует, когда идёт дождь и дует сильный ветер. Он наслаждается самой возможностью перемен и в этом его сила. Все остальные деревья относятся к нему, как к чудаку, но при этом уважают в нём эту непонятную силу. Все, даже «революционер», который вообще не способен никого уважать… А вот этому действительно плевать на всех и на себя самого тоже. Он болен. У него ещё даже не проклюнулись листочки, но ему «до лампочки». Ему не интересен этот мир, ему не интересен он сам, ему всё равно, что скажут о нём соседи и даже я. Он не верит, что в этой жизни что-то может представлять ценность. Не верит в то, что способен получать удовольствие. Он ждёт перерождения. Следующей жизни в другом теле, в котором, как он думает, будет счастливым. Но не понимает, что с таким подходом в любом теле его ждёт одна и та же участь. Он, скорее всего, умрёт, так и не распустив листья, но он не хочет бороться за спасение и не верит в саму возможность такой борьбы. Видишь, какие разные деревья? На первый взгляд, одни мерзкие и неприглядные, а другие красивые и полезные. Но для меня среди них нет плохих и хороших. Каждое из них интересно своей индивидуальностью, и я не считаю себя вправе делить их на положительных и отрицательных. Не вправе вмешиваться и переделывать их. И тем более наказывать. В мире не бывает деления на плохое и хорошее. Всё это мы оцениваем применительно к самим себе. И считаем это правильным. Но сама по себе мораль – это инструмент в борьбе за собственное выживание. Я люблю все свои деревья. Ты спрашиваешь, чем я занимаюсь? Ответ очень прост – садоводством, – Владимир Артурович повернулся ко мне лицом. – И думаю, этим ответом разочаровал тебя… Через час от остановки отходит рейсовый автобус на Партизанское. Солнышко яркое. Брюки, я думаю, уже высохли. Пойдём, я дам иголку с ниткой, зашьёшь дыру, потом погладишь их и как раз успеешь уехать. Артур, пошли, – и он двинулся обратно в сторону двора.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Прелести

Подняться наверх