Читать книгу Прелести - Андрей Школин - Страница 8

Звонок трещал немилосердно. Я открыл дверь и имел честь увидеть и услышать Маргариту-Марго, отчаянно жестикулирующую и что-то выговаривающую Вадиму. Вадим, в свою очередь, как истинный хохол, отвечал с джентльменским изяществом – кратко и в меру вежливо:

– Закрой рот. Разговорилась, бля…

– Вы откуда, такие?

– Может быть, впустишь вначале?

– Заходите.

Они ввалили шумным табором, вдвоём создавая столько галдежа и гама, сколько настоящему табору удалось бы произвести только после нескольких дней изнурительных репетиций.

– Спишь, что ли? – мой товарищ прошёл в комнату и расстегнул плащ.

– Теперь уже нет. А ты чего такой взбалмошный? – я накинул покрывало на неприбранную постель. – Маргарита, проходи. Почему в коридоре стоишь, стесняешься, что ли?

– Ага, она застесняется, помечтай… Марго по Красной площади голой пройдёт и ещё присядет по нужде, а потом удивляться будет: «И чего это люди так на неё глазели?» Такой глупости, как этот, как его, стыд, Бог ей, к счастью, не дал. К счастью, а то мучилась бы девочка по ночам, спала бы плохо.

Маргарита, не обращая на него внимания, прошла и уселась на кровать. Затем достала сигареты и подкурила от зажигалки, которую поднёс, кривляясь, Вадим.

– Я думал, ты уже свалил из Москвы. Не звонишь, не появляешься, – украинец, наконец-то, скинул свой плащ. – Как живёшь, как дела?

– Да какие у меня дела? Дела сам знаешь у кого, – улыбнулся, ещё не понимая, куда клонит товарищ, но чувствуя какой-то подвох. – Что-то ты больно загадочный. Я в догадках теряюсь.

– Ну, компания… Одна стесняется, другой теряется. Богадельня, гха…

Маргарита, сидя на кровати, продолжала молча курить. Вадик взглянул на неё и закурил тоже:

– Как твой Измайлов поживает? Да ты её не бойся, – кивнул он в сторону девушки, – она в курсе.

– В курсе чего?

– Это тебя нужно спросить, чего? Ладно, слушай, – он встал и прошёлся, куря, по комнате. – Хвост я сразу засёк, дело, значит, было, утром. Они в моём дворе ждали. «Девяточка» такая серенькая, неприметная. Стёкла тонированные. А эта, – мой друг опять кивнул в сторону Маргариты, – в нагрузку увязалась, у меня до этого ночевала. Мы тронулись, и они поехали. И кто такие, хрен их знает? Менты, не менты… По трассе я бы от них оторвался, но по городу, сам понимаешь. Едем, значит. Я влево, они влево. Я вправо, они вправо. Точно – хвост. Торможу тогда, и Марго в телефонную будку отправляю – позвонить по номеру, предупредить, а сам двери защёлкиваю и жду. «Девятка» останавливается, один выходит и тоже к телефону. Лицо знакомое. Пригляделся, точно… Измайловский хлопец. Из его охраны. Марго, оказывается, тоже его знает и чуть ли не обниматься лезет. Я думаю: «Неужели из-за неё весь этот цирк?» Сижу, гляжу, как они общаются, вдруг, он её за руку хвать – и к своей машине. Она, блин, хвост задрала и прыжками следом.

– Нет, я буду кричать на всю улицу, что меня насилуют. Дура я, что ли? – фыркнула Марго.

Вадик сжал зубы и так на неё посмотрел, что белокурая бестия тут же оборвалась на полуслове.

– Я тогда из тачки выхожу и к ним: «Пацаны, есть какие-то трудности? Давайте обсудим». Из «девятки» ещё двое выпрыгнули: «У нас дело к этой „леди“. Она ведь тебе не жена, правильно?» В общем, как бы, всё по понятиям. И тут один из них мне ствол в пузо: «Иди в свою машину». Я, разумеется, пошёл, а куда денешься? Сел за руль. Те двое на заднее сидение забрались, пистолет в затылок, какие могут быть разговоры?

Я улыбнулся. Мой товарищ с недоумением глянул в мою сторону:

– А чего ты лыбишься? Смешно? Мне не очень.

– Не обращай внимания… И что было дальше?

Дальше было вот что:

Вадим в зеркало заднего вида молча наблюдал за «гостями». Под сидением у него также был спрятан девятимиллиметровый «Макаров», но взять пистолет незаметно не представлялось возможным. К тому же, даже если оружие окажется в руках, что следовало делать? Стрелять? Глупо… Вадик ждал.

Маргариту впихнули в «девятку», и её поглотила тонировка. По улице проносились другие автомобили. Проехал жёлтый милицейский УАЗик. Грузная, неповоротливая «Вольво» пыталась припарковаться на свободный участок асфальта перед БМВ украинца.

Наконец, один из сидящих сзади спрятал ствол и достал сигареты:

– Куришь? – он протянул Вадиму пачку «Мальборо».

– Давай, – тот взял предложенную сигарету.

Незнакомец подкурил от зажигалки, предварительно дав воспользоваться ею водителю. Другой его спутник не курил. Первый затянулся и, открыв окно, выпустив струю густого дыма:

– Ты не бойся, мы не бандиты. Ни машина твоя, ни деньги нам не нужны. И женщина твоя нам также не нужна, хотя ты сам видел – она не только твоя, – незнакомец помолчал. – Получим кое-какую информацию и отпустим. Если, конечно, правильно будешь себя вести.

– А конкретнее нельзя? – Вадим немного расслабился и собрался с мыслями.

– Конкретнее? А ты что, торопишься? Погляди, какая погода замечательная. Весна. Двадцать второе апреля. Сегодня Ленин родился. Ты любишь Ленина? У меня сосед есть – коммунист до корней волос, убеждённый «партеец». Так он ночью кошку с балкона скинул. Она, говорит, не любила Ленина. Вот такие дела. И как только определил? Раньше в этот день субботники по всей стране проводили – грязь убирали. Сейчас не убирают. Сейчас грязи много, а убирать некому. Времена другие. А весна?.. Весна всё та же. Так что, дыши глубже – радуйся теплу. Любишь тепло? Я сам родом с Кубани, у нас уже всё зелёное, – говоривший вытянул руку с сигаретой далеко из окна и, сбросив пепел на асфальт, продолжал держать её в этом положении. – Ты ведь тоже южанин, из Малороссии, верно?

– С Украины, наверное, правильнее?

– С Украины? – усмехнулся незнакомец. – Пусть будет по-твоему. Вы ведь теперь самостоятельные. Что же ты в Москве задержался? Ехал бы на Родину, самостийность развивать. Или в России лучше?

– Ты, я вижу, тоже особо на Кубань не рвёшься. Откуда, кстати, знаешь, кто я такой? – Вадим полуобернулся к незнакомцу. – Говори уж сразу, что нужно?

Незнакомец помолчал, вернул руку с сигаретой назад в салон и снова затянулся. Его спутник за это время не произнёс ни слова. Курить не курил, а сидел без движения, внимательно следя за водителем.

– Ты нам не нужен, я же сказал. Про тебя и так всё известно – ничего интересного. Нам бы о друге твоём узнать поподробнее. Об Андрее. Это ведь ты его на Федяева вывел? Как бы случайно. Помнишь, в ресторане? Он тебя об этом попросил?

– В каком ресторане? Мы с ним в несколько заходили.

– Ага, поваляй дурака, – говоривший выбросил окурок за окно. – В том ресторане, в котором Федяев, по доброте душевной, ему визитку свою оставил.

– Слушай, я Андрея уже полмесяца в глаза не видел. С тех пор как раз. В кабак я его привёл, верно. Просто захотел и привёл. А что у вас с ним произошло, меня меньше всего интересует. Своих дел хватает. Если бы хотели со мной поговорить, подошли бы по-человечески и поговорили. А то, в натуре, рисовки сплошные, бля… – Вадим опять повернулся спиной к своим собеседникам.

– Ну, ты ещё по фене ботать начни. Мы тебе кто? Братки? Шпана уголовная? С тобой сейчас по-человечески разговаривают. Пока… – незнакомец немного убавил голос. – Ведь это Андрей попросил тебя? Мы же всё равно узнаем. Не от тебя, так от него. Где он живёт, кстати? Тоже, разумеется, не знаешь? Ну-ну… – он повернулся к своему товарищу. – Сходи, глянь, может быть, она больше не нужна?

Второй вышел из БМВ и направился к «девятке».

– Посмотрим, что твоя подружка скажет. Мне почему-то кажется, что она поразговорчивее. Хотя и ты парень серьёзный, положительный. Долго в шпиона играть не будешь. Упрямый народ эти шпионы. Вечно замышляют что-то, замышляют…Потом молчат, молчат…

Вадим наклонился, пошарил рукой под сидением, достал «Макаров» и щёлкнул предохранителем. Незнакомец, продолжая сидеть в том же положении, в ответ только загадочно улыбнулся:

– Ты не нервничай, а то ещё, чего доброго, палить начнёшь, меня ни за что застрелишь. Не хотелось бы умирать в самом начале весны. Спрячь, не балуй. Твой приятель песни хорошо поёт. Ты, случайно, не певец? Да нет, вообще-то ты себя мафиозо считаешь. Братва, дела-делишки, понты, общаки… Серьёзный человек. Вот только молчишь постоянно. Я же говорю – шпион.

Вадим сжимал правой рукой снятый с предохранителя пистолет и рисовал в голове картинки, в которых мозги наглеца, подобно вулкану, красочно разлетаются в разные стороны света. Однако мазать салон собственной машины не хотелось. Жалко…

Фантазии прервал второй незнакомец. Он подошёл к БМВ и махнул головой в открытое окошко первому. Тот открыл дверь и хлопнул по плечу водителя:

– Ну, до встречи. Надеюсь, вскоре, увидимся. Кстати, ты плохо выглядишь, отдохнуть бы не мешало.

Они вдвоём, предварительно высадив Марго, уселись в «девятку», и машина, взвизгнув, рванула с места и растворилась в потоке автомобилей.

Всё это Вадик поведал, без остановки летая по комнате, от окна к кровати, на которой восседала «его» женщина.

– Короче, я тебе рассказал, а ты думай, – он на миг остановился и развёл руки в стороны. – У меня своих проблем по горло, а тут ещё в твоём дерьме копаться. Предупреждал ведь: «Доиграешься»!

– Играл, играл трубач и доигрался – трубу спёрли, – я помассировал кадык. – Маргарита, ты умеешь кофе заваривать? Сделай доброе дело, напои моего друга.

– Какое кофе, чёрт возьми. Кофе… – вслед девушке заворчал украинец. – Что делать-то будешь?

– Её о чём спрашивали? – махнул головой в сторону кухни.

– Спросили, где живёшь, и что она о тебе знает. Она, разумеется, дала адрес.

– Откуда узнала-то?

– Как откуда? Мы ведь к тебе вчетвером заезжали. Так что, жди скорых гостей. Говорил, не связывайся с Измайловым. Эх, Андрюха… Возвращайся-ка ты в Красноярск. Вернее будет.

Мы перебрались на кухню, где нас ожидали Маргарита с кофе или кофе с Маргаритой, как с молдавским коньяком. Крепкий напиток…

– А кроме адреса они ещё спрашивали что-нибудь?

– Спрашивали: «Кто ты и откуда»? Но я ведь ничего о тебе не знаю, – Марго кокетливо прищурила глазки, – хотя, не прочь познакомиться поближе. Лола много лестного о тебе рассказывала.

– Даже лестного?

– Да-а… – Протянула она. – Кстати, почему ты к ней не заезжаешь? Она будет рада тебя видеть.

– Рада?! Мне почему-то кажется наоборот.

– Да нет. Она только о тебе и говорит.

– И что же она говорит?

– Называет тебя противным, самолюбивым, себе на уме и, к тому же, с кучей комплексов, типом.

– Здорово. Тогда ты точно врёшь. Люди с такими характеристиками нравиться не могут.

– Напротив, именно за всё это она тебя и любит, – Маргарита отхлебнула из чашки и приблизила своё лицо почти вплотную к моему. – Женщины любят мужчин не за их достоинства, а за их недостатки. Хотя достоинств у тебя, по всей видимости, тоже хватает.

– Может быть, я мешаю? – надул щёки Вадик.

– Может быть, может быть, – по-прежнему находясь губами в десяти сантиметрах от моего лица, пропела девушка, – всё может быть.

Я глядел на её белые, блестящие зубы, на изгибающиеся в ухмылках накрашенные брови, на светлые волосы и пытался найти ответ на вопрос – отчего мне нравятся женщины с «нестандартным» выражением лица? Именно таким, какое было сейчас у Маргариты.

– Маргарита, Маргарита, ветер волосы ласкает… – промурлыкал автоматически слова старого русского романса. – Скажи, дорогая, зачем ты живёшь?

– Наверное, для того, чтобы… – она мягко обняла мою шею левой рукой и поцеловала в губы. – Пожалуй, вот для чего.

– Ну, ты обнаглела, – покачал головой украинец.

– Береги её, Вадик, – проведя пальцами по щеке девушки, выдавил я. – Маргарита – сокровище. Она мне только что глаза раскрыла.

– Ага, учил носорог сына женщин любить, тот к нему сзади и пристроился. Ты смотри, чтобы она тебе чего-нибудь другого не раскрыла, – Вадим поднялся из-за стола. – Ладно, у меня ещё дел невпроворот. Ты со мной, нет? – бросил он девушке. – Одевайся.

– Подбрось меня до метро, позвонить надо. Следующий раз сниму квартиру с телефоном.

– Подброшу, пошли. А ты чего расселась, как на именинах Ильича покойного. Сейчас как ту кошку в форточку выброшу за то, что дедушку Ленина не любишь. Живо!

Возле метро Вадик притормозил и повернулся ко мне:

– Ну, если что… В общем, знаешь, как меня найти. Чем смогу… Хотя… – он вздохнул и махнул на прощание рукой…

* * *

У телефона-автомата переминались с ноги на ногу несколько человек. Я занял очередь, остановился невдалеке и, расстегнув куртку, меланхолично огляделся. Весна подошла к той своей отметке, когда природа, сжавшись в пружину, замирает в ожидании майского, зелёного взрыва. Листьев не было, но пружина уже не сдерживала набухания наглых молодых почек. Вспомнилась весна в Сибири. В Сибири не бывает весны. Зима, зима, снег помаленьку чернеет, люди до мая носят тёплую одежду, потом вдруг – ба-бах! В течение двух дней всё растаяло, вылезла трава, вырвались на волю листья – «О, блин, лето!»

В Москве по-другому. В Москве всё наэлектризовано ожиданием. Вот-вот, вот-вот… И когда приходит это «вот-вот», никто его не замечает. Ну, весна. Ну и что? Ждали ведь…

Убаюканный весенним солнышком, народ разговаривал не спеша, и очередь не продвигалась. Я бесцельно пинал камень, щурился и вспоминал рассказ Вадима.

Вот тебе и «Тишина задаром». Ё из Бе…Как бы теперь товарищ Измайлов не пришил меня раньше времени. Всё к тому идёт. И погибнет поэт-песенник в борьбе за дело, хрен знает чьё и какое. Как Павка Корчагин. Нет, у того хоть идея была…

Я прорвался к телефонной трубке лишь спустя полчаса.

– Игорь Сергеевич? Ну, вот я и позвонил…

Встречу назначил прямо сейчас. Сейчас так сейчас… Состояние абсолютного, фатального пофигизма. Прострация. Сейчас так сейчас. Сродни: «Если не я, то кто же, только опять же при полном отсутствии идейного содержания. В общем, я спустился в метро…»

Купил в кассе десяток круглых жетонов и, бросив один в щель пропускного автомата, с опаской протиснулся сквозь гигантский компостер. Сколько бы не проходил в подобные ворота, всегда преследует чувство страха перед опасностью быть закомпостированным, как бедолага Волк из известного мультсериала «Ну, погоди!» Волку тогда явно не подфартило. Мне повезло, не прихлопнуло.

Я всё чаще совершал поездки в метрополитене. Деньги таяли, новые поступления не намечались, и прогулки с ветерком через всю Москву на такси уступали место более народному виду транспорта. Длиннющий эскалатор опускал спешащий люд в преисподнюю самого грандиозного по масштабу и архитектуре метро в мире. По дороге купил газету «Спорт-экспресс» и сейчас, стоя на самодвижущейся ленте, читал и переживал за результаты очередного тура футбольного чемпионата.

– Кто у «Спартака» в воротах? Черчесов? – голос мужской, принадлежащий человеку, стоящему впереди, ниже меня по эскалатору.

– Черчесов, – буркнул, не глядя на закрытого газетой собеседника.

– Тоже за рубеж уедет. Скорее всего, в бундеслигу.

Я нехотя опускаю спортивное периодическое издание, вернее, оно само опускается, и молча гляжу сквозь Александра на таинственный мир подземного муравейника. Нет, ну а кого я хотел реально, именно здесь и именно сейчас, увидеть? Ельцин в метро не катается. Че Гевара давно пал смертью храбрых. Марсиане в последнее время Землю вообще игнорируют, а пассажирскую узкоколейку и подавно… Конечно, Александр. Нормально. Только вот почему-то во рту пересохло…

Он, прикинутый в дорогой костюм и не менее шикарное распахнутое пальто, не глядя в мою сторону, приподнимает верхний край газеты и, как ни в чём не бывало, продолжает увлечённо её изучать. Наконец, когда мы оказываемся внизу, отрывается от чтения:

– Точно, Черчесов. Привет. Не упади.

Неловко подпрыгиваю и соскакиваю с эскалатора.

– Как дела, Андрей? – вышагивая рядом со мной по мраморному полу, произнёс Александр.

– Ты специально за мной следил или уже в метро увидел? – я подавил первые приступы растерянности. Всё, пожалуй, даже, забавно.

– Вначале я увидел газету. Тебя, как следствие этого.

– Я так и подумал. Ничего удивительного.

Он взглянул искоса, с ухмылкой:

– Куда направляешься, если не секрет?

– Да так, к знакомому одному. Ты его, наверное, не знаешь. Измайлов фамилия.

Ух, ты… Серьёзным стал. С чего бы это?

– Давай присядем, – он действительно стал серьёзным, – как раз свободная лавочка, – и сел первым.

Присели. Причём на единственную свободную, мраморную скамейку.

– Значит, всё-таки, выполнил мою просьбу? – Александр пристально разглядывал стоявших перед нами пассажиров. – А говорил, что тебе это не нужно.

Мой язык непроизвольно издавал глухой звук «Т». Вначале издавал, потом воссоздавал. Получилось раз шестнадцать.

– Мне и сейчас это не нужно.

– Зачем же тогда едешь к Измайлову?

– «Т», «Т», «Т», «Т»… Не знаю… Ну, деньги я твои потратил…

– И что? Я ведь тебе никаких условий не выставлял.

– «Т», «Т», «Т», «Т», «Т», «Т», «Т»…

– Да перестань ты языком щёлкать, – он надел менее серьёзную маску. – Денег-то много потратил?

– Нормально, – ответил я неопределённо.

– И сейчас испытываешь нечто вроде морального дискомфорта – деньги растранжирил, нужно отрабатывать, да?

Свежезелёный поезд весело сожрал пассажиров, и на короткое время платформа опустела. Язык хотел было ещё раз «Т-Тыкнуть», но я удержал его от совершения столь бездарного поступка.

Знаешь, когда первобытные люди впервые развели огонь, – Александр непроизвольно моргнул глазами. Глаза были серыми, – они радовались не только тому, что могут согреться и приготовить жареную пищу. Они восхищались зрелищем. Совали в костёр пальцы и пробовали угли на вкус. Обжигались, конечно, но величие огня познавали. Неандертальцы, дикари… В твоём случае, дело не только в деньгах. Впрочем… Впрочем, я по-прежнему не настаиваю на том, чтобы ты серьёзно относился к нашему предыдущему разговору. А деньги? О них я уже забыл. У меня на тот момент был небольшой излишек, так что, без проблем. В котором часу с Измайловым встречаешься?

– Сейчас еду.

Народу возле нас вновь прибавилось – верная примета, что на подходе новый поезд.

– Как там Марина поживает? Слышал, ты заходишь периодически?

– От кого слышал?

– Как от кого? – он удивился. – От неё. Я ведь звонил. Она что, не говорила?

– А, ну да, – вспомнил я, – говорила. Между прочим, постоянно о тебе спрашивает, – поводил ладонями в воздухе, имитируя движения иллюзиониста в цирке, – вот про «это».

– А-а… Про это… – Александр сфокусировал взгляд на подбегающем поезде, – Поедем-ка сейчас к ней. Пошли, пошли, а то опоздаем.

– А как же Измайлов? – еле успел протиснуться следом за ним в вагон.

– Ничего страшного, подождёт. Не такая уж важная птица, как ты решил.

Двери закрылись. Перрон стремительно умчался в левую сторону, оставив окнам подземную ночь.

– На сон похоже, – спиной прижался я к поручню, – всё как бы само по себе происходит. С одной стороны – не логично, а с другой – всё так логично и просто, что даже вопросы не возникают. Как в этом тоннеле. По логике вещей в двенадцать часов дня должно быть светло. Но по другой логике – откуда в тоннеле взяться свету, если здесь даже лампочек нет?

– Это смотря что называть сном, и чем в данный момент является сон, – сейчас глаза Александра «покоричневели». – В своё время, в хазарском государстве существовала каста жрецов, называющих себя «ловцами снов». Они без проблем могли проникнуть в сон любого человека. При этом сами снов никогда не видели. Считалось, что когда человек находится в состоянии, когда он ещё не спит, но уже и не бодрствует, на несколько секунд появляется брешь, которую и используют ловцы для того, чтобы попасть в сон нужного человека. В основном в этих снах они и жили.

– А какова была конечная цель подобных путешествий? – я подвинулся, пропуская в вагон новых пассажиров. Поезд остановился на очередной станции.

– Версий много, но, возможно, конкретной цели не было. В чужих снах ловцы чувствовали себя увереннее и комфортнее, чем в собственной жизни. Эта каста всегда находилась в оппозиции к правителю страны – кагану и, следовательно, на особую любовь властей не претендовала.

– В каком, говоришь, государстве?

– В Хазарском каганате. Между Чёрным и Каспийским морями.

Я вспомнил фотографию с Дановичем:

– А жителей этого государства называли хазарами?

– Хазарами, – он первым вышел на нужной станции. – Если что-то хочешь спросить про Дановича, то, как и в случае с Измайловым, я больше ничего не добавлю. У тебя всё есть. Мне это уже не интересно.

– Так к Измайлову ехать или нет? – на эскалатор первым зашёл я.

– Как хочешь. Я тебе просто предложил познакомиться. Остальное на твоё усмотрение. По поводу денег, я уже говорил – претензий у меня нет.

– На черта мне тогда сдался этот Измайлов? Не поеду я к нему. Проблем меньше будет.

– Не езди, – пожал плечами Александр и продолжил, – у ловцов снов была покровительница – принцесса Атех, любовница кагана. Для того, чтобы никто ночью не пробрался в её сон, вечером, перед тем как она укладывалась в постель, слепые слуги рисовали на веках принцессы буквы забытого хазарского алфавита. Каждый, кто осмеливался прочесть это заклинание, тут же умирал. Так она охраняла свой сон. Погоди, давай цветов купим.

Александр удивил цветочницу тем, что купил целую охапку ярко-красных роз. Букет, выдернув из середины один цветок, протянул мне:

– Марине подаришь, от нас обоих. Гляди, какое солнце.

– Я уже сегодня «загорал».

– И далеко идти?

– Нет, рядом.

– Тогда я ещё торт куплю.

Торт он также всучил мне:

– Держи.

– Почему я-то?

– Потому, что ты галантный кавалер.

– Галантный кавалер, – пробурчав, повторил я. И это он знает. Марина так меня называла.

– А ты, часом, во снах не путешествуешь? – Александр шёл, весело помахивая розочкой. – Не увлекаешься?

– Расскажи лучше ещё что-нибудь о хазарах, – я выглядывал из-за букета, который еле умещался в левой руке, и удерживал на весу тяжёлую коробку в правой.

– Не увлекаешься?

– Что там насчёт Атех? – опять перевёл я тему разговора.

– Атех, Атех… – он вдруг подбросил розу в воздух и, легко подпрыгнув, поймал её на лету. – Люблю конец апреля… Атех умерла, потому что увидела в отражении запрещённые буквы на собственных веках. Ей подарили два зеркала. Одно быстрое, другое медленное. Первое убегало, унося изображение немного вперёд, а другое на столько же запаздывало. Принцесса увидела сразу два своих отражения. С закрытыми глазами до пробуждения и с закрытыми глазами после смерти. Этот дом?

Лифт не работал. На двери красовалась исписанная корявым почерком бумажка: «Лифт отключен механиком», без каких-то комментариев, почему.

– А зеркала были сделаны из соли… Что ж, пошли пешком. Какой этаж?

Древнее государство хазарских каганов. Две столицы. Два лица. Или больше?.. Марина, вопреки моим ожиданиям, почти не удивилась, чему, в свою очередь, очень удивился я.

Торговые караваны из Византии и Персии. Постоянные войны с русскими. «Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»

Мы вошли в квартиру, и Александр сразу же направился к Ирочке.

– А мы к вам в гости – швыряйте кости…

– Я знала, – ребёнок восседал в большом кресле, точно на троне, – и маме об этом сказала.

– Это меня Андрей привёл. Нравится тебе Андрей? Или он скучный, как вчерашний дождь – не прекращающийся и одинаковый?

– Он не скучный, он обманщик. Обещал сказку про край света рассказать, начал и сбежал.

– Не сбежал. Первая серия закончилась, – я всё ещё стоял в прихожей, не решаясь пройти дальше в комнату. – Продолжение следует. Очень интересное продолжение.

– Вот и разобрались. Никакой он не обманщик. Он, оказывается, добрый сказочник. Дядюшка Бабай, этакий… И что там у нас сейчас делается? Давненько я на краю света не был, давненько…

– Почему не проходишь? – Марина, находясь за моей спиной, держала в руках вазу, в которой купали длинные, колючие ножки наши розы. – Как будто в первый раз.

– Действительно, не торчи в проходе, присаживайся, сейчас торт будем уничтожать, – Александр поднялся навстречу хозяйке. – Давай помогу. У тебя большой нож есть?

– Найдём, – улыбнулась Марина.

– Красивая у тебя улыбка, – мужчина подмигнул ей левым, а мне правым серым глазом. – Я люблю красивых молодых женщин, особенно в начале весны. Ведь они и есть начало весны, начало года, начало любви. Они всегда пахнут светом, источают аромат надежды. Они – это музыка легкомысленного Моцарта, и они же – напрасный упрёк трудяге Сальери. Гениальная наглость Пушкина и оскорблённое единолюбие Дантеса. Женщины – это плод хитроумного просчёта якобы простодушного Творца. Так-то… Где нож?

Торт нарезали большими кусками. Пока хозяйка копалась на кухне, я «намекнул» Александру:

– Ты не забыл о том, что мы сослуживцы? – и, заметив удивлённое недоумение или, наоборот, недоумённое удивление «коллеги», пояснил. – Работаем вместе в одной «организации».

– А мы и так из одной «организации», – рассмеялся тот. – А?

– Ага…

– Кстати, экстрасенс этот, Пушкин, кажется, заходит к вам?

– Заходит, периодически, – Марина вернулась из кухни и присоединилась к компании.

– Интересен в общении?

– Интересен, не интересен, не в этом дело… Он помощь обещает. К тому же совершенно бескорыстно. Не знаю, что он может, что не может на самом деле, но помочь пытается. Он добрый очень. Очень восприимчив к чужому мнению. Легко ранимый. Не знаю… Хирурги Ирину осматривали не один раз, только всё… Юрию признательна уже хотя бы за то, что он делает какие-то попытки, – Марина замолчала на мгновение. – Вот ты бы мог нам помочь?

– Каким образом? – Александр серебряной ложечкой аккуратно переносил кусочки торта из блюдца в рот.

– Тебе лучше знать. Тогда, в поезде, ты ведь оставил какую-то надежду?

– Надежду? – мужчина пошевелил бровями.

– Иринка, скажи Саше сама, – мать дотронулась пальцами до плеча ребёнка.

– Я тогда, Саша, тебя как бы видела, – девочка поджала губки. – А сейчас только слышу.

– Может быть, ты, наоборот, видишь всё лучше нас? Чувствуешь настроение ночи… Даёшь пощёчину полной луне…Мы ведь не можем даже обнять взглядом солнце, когда оно в зените. Наши глаза слабы. Когда туман наваливается на грудь, мы не видим сквозь него иероглифы прошлого, а в танце огня не пытаемся разглядеть безудержное веселье и райское наслаждение ада, где счастливые грешники, жарясь на шипящих сковородках, беспечно распевают залихватские песни. Вот так – Ля-ля-ля… – руки Александра принялись дирижировать невидимым оркестром. – Когда умирает самка оленя, в её испуганных глазах умещается вселенная. Они эту вселенную чувствуют. А что может уместиться в глазах человека? Пф-ф… – и, прекратив дирижировать, руки упали на колени. – Твои глаза видят, возможно, даже лучше, чем мои.

Лично мне больше всего понравилось про самку оленя. Чё к чему?

– Саша, это всё слова, – мягко перебила говорившего Марина, – красивые слова. Но в действительности-то…

Александр рассмеялся, затем замер с гримасой смеха на лице и устало улыбнулся:

– Значит, народ ждёт чуда?

– ?

– Я говорю о том, что ты, видимо, жаждешь увидеть продолжение?

– Того, что было в поезде?

– Да, того, что было в поезде.

– Если, конечно, это возможно, – неуверенно проговорила женщина.

– Хорошо, – просто произнёс он. – Попробую, – и протянул правую руку ладонью вверх Марине. – Дай свою.

Женщина послушно вложила изящную ладонь в ладонь Александра.

– Единственное, о чём я хочу сказать, точнее, предупредить, – он перевернул женскую ладошку и посмотрел на неё вскользь. – Моё мнение, любая болезнь – закономерность. Всякая попытка вмешательства со стороны, то есть лечение, есть нарушение закона. Я закон нарушать не хочу. Поэтому ответственность за подобные действия брать на себя не буду. Если всю ответственность возьмёшь на себя ты или Андрей? Возьмёшь, Андрей?

– Ну, возьму, если надо… – протянул я нерешительно.

– Возьмёшь, – повторил он и опять усмехнулся. – Ну и ладненько, – свободной правой рукой мужчина закрыл глаза девочке, затем, так же, как тогда в поезде, отвёл руку на расстояние примерно тридцати сантиметров и немного в сторону. Ира тоже повернула голову в сторону, вслед за рукой. Он сделал несколько круговых движений. Ребёнок все эти движения повторил.

– Она не видит сейчас руку так, как видим все мы. Скорее чувствует, охватывает в совокупности с окружающим миром, – Александр казался совершенно раскрепощённым, чего нельзя было сказать о нас с Мариной. – Примерно так видят дети, находящиеся в утробе матери. Впоследствии это умение куда-то теряется. Лишь немногие сохраняют подобную способность видеть в течение всей жизни. Если Ирина когда-нибудь вернёт нормальное зрение, то велик шанс, что исчезнет вот это мировосприятие… Андрей, присядь поближе. Возьми нашу хозяйку за руку. А теперь свободной рукой попробуй всё за мной повторить.

Вот этого я совсем не ожидал. То, что Александр и Коперфильд-Кио одни и те же лица, можно было предположить, но то, что мне придётся выполнять функции ассистента…

Я дотронулся ладонью до закрытых глаз ребёнка. Другой рукой крепко держал Марину, которая, в свою очередь, цепко сжимала ладонь Александра. Таким образом, получилась не замкнутая цепь, крайним звеном которой являлся я сам.

Отняв руку от глаз Ирины, попытался проделать знакомые манипуляции, подобные тем, что производил Александр. Раз, два, три, четыре, пять, вышел кто-то погу… Мысли сбились, хотя то, что произошло, неожиданностью можно было назвать с натяжкой. Ребёнок теперь глядел на мои руки. Вот такие дела-делишки. Убрал руку влево, она влево. Вправо, она вправо. Марина изумлённо глядела на меня, я вопросительно на нашего «массовика-затейника».

– Можешь опустить обе руки, – «массовик-затейник» улыбнулся, но как-то невесело, женщине. – Теперь все вопросы к нему.

Мы все разом разжали ладони. Ирина открыла глаза и «смотрела» в мою сторону.

– Она что, уже?.. – почему-то шёпотом спросила мать.

– Пока ещё нет. Картинку привычного описания мира она не воспроизводит, хотя это дело времени. Если Андрей захочет, он доведёт работу до конца.

– Андрей?

– Ты же сама всё видела.

Попал. Какая работа? Честно говоря, до этого момента я эти действия в шутку воспринимал, а у них, кажется, всё на полном серьёзе.

– Ирина, ты видишь что-нибудь?

– Да, Андрея.

– А меня? Меня ты видишь?

Ребёнок такими же, как прежде пустыми глазами «посмотрел», повернув голову на голос, в сторону матери.

– Нет, мама.

– Пусть цыплёнок отдохнёт. Отведи её поспать, – потянулся и хрустнул косточками Александр. – Дневной сон лечит.

Ох-хо-хо… Ничего подобного я в своей жизни, разумеется, не видел. Но ведь и удивления, что самое поразительное, не было совершенно. Не удивлялся я. Как будто всё так и должно быть. Всё в порядке, сидим – едим торт. Александр что-то рассказывает на отвлечённые темы, а глаза его неподвижные, только, что странно, постоянно цвет меняют. Хотя странного в этом тоже ничего не было. Сейчас они были почти чёрными. Пятна проталин на серости весеннего снега.

– Марина, ты, я вижу, тоже с нами устала? Ладно, мне пора. Андрей, идёшь?

– Иду.

– К Измайлову не поедешь? Нет? Ну и правильно. Я бы тоже не поехал.

Дверь закрылась. Мысль потерялась. Весна вернулась.