Читать книгу Не время для смерти - Андрей Васильевич Жолобай - Страница 13

Тени росли, заслоняя собой пройденный путь. Стирали последние островки зелени еще мгновением ранее подкрашенные до изумрудной яркости солнечным светом. Обернувшись, я увидел, как солнце тонуло в клубящейся за нашими спинами мгле. Зрелище вызвало первобытный безудержный страх. Словно мгла – это живое существо, которое способно отнять у меня, что-то гораздо более существенное, чем жизнь. Подгонять меня не потребовалось.

Проводник не сбавлял темп, и я старался от него не отставать. Что на самом деле было не так уж и просто. Здоровяк преодолевал препятствия, играючи. Будь то огромное поваленное дерево или густые заросли кустарника, он перепрыгивал преграды и просачивался сквозь них, словно призрак, отринувший понятия гравитации и плотности. Я же прилагал массу усилий, дабы не потерять его из виду. Карабкался на поваленные стволы деревьев и продирался сквозь очередные заросли с обреченной яростью на пределе собственных сил.

Вместе с наступлением темноты менялись и звуки. Лес словно оживал после дневного сна, встряхивал ветвями деревьев, копошился незримыми мелкими обитателями в опавшей листве. Ломился где-то рядом массивными телами крупных животных сквозь непролазную чащу. Лес дышал жизнью, и я дышал вместе с ним. Впитывал каждой крошечной частичкой своего тела вечернюю прохладу. Воздух наполняло такое количество звуков и запахов, что атмосфера моей прошлой жизни казалась безвкусной и пустой. Мой разум, судя по всему, был не способен наделить окружающее пространство виртуальной обители всеми оттенками реальности. А вот разработчики этой Среды, по-видимому, смогли.

Прохор лишь посмеивался, когда я лез с очередным вопросом о принадлежности сервера. Оставлял без ответа мои тщетные попытки определить свое местонахождение и ускорял шаг. По-видимому, считал – раз есть ещё силы на вопросы, значит, найдутся и на бег по пересечённой местности.

Эмоции хлестали по нервной системе, словно плеть погонщика по крупу набирающей скорость лошади. Опасаясь сыграть роль загнанного скакуна, я вынужден был останавливаться и делать пару тройку глубоких вдохов выдохов. Гнать из области печени боль и вновь мчаться вслед за скользящим между деревьев силуэтом громилы.

Руки тянулись ко всему, что встречалось на пути. Будь то удивительно гладкая кора дерева, неизвестного мне на первый взгляд, или колосья высокой травы. У очередного кустарника Прохор, не останавливаясь, сорвал гроздь ягод, отправил их себе в рот. Я не заставил себя уговаривать и повторил его действия, вломившись в заросли с грацией разъяренного лося. Черника – память не поскупилась на фрагменты из позапрошлой жизни, пока вкусовые рецепторы блаженно смаковали порцию проглоченного лакомства. Прохор смеялся, когда обернувшись в очередной раз, застал меня за тщательным слизыванием ягодного сока с ладоней на бегу. Я тоже не смог сдержать улыбки в ответ.

Может и неправильно вело себя сознание, может и должен был я взвешивать каждый шаг, планировать какие-то дальнейшие действия. Но почему-то меня совершенно не беспокоило в тот момент «что дальше», слишком ярким было моё «существую» сейчас.

Чересчур длинные штанины, то и дело разматывались и цеплялись за вездесущую растительность. Позаимствованная с трупа одежда была велика, но мародерство себя оправдывало. Достаточно было представить, как я продираюсь сквозь кусты в неглиже и ужаснуться. Рукава рубахи Прохор обрезал на импровизированные портянки, что хоть слегка придерживало на ногах несоразмерные с ними сапоги. Но открытые руки уже кровоточили свежими царапинами.

Колючки очередных, повстречавшихся на пути кустов, впились в одежду. Освобождаясь от их назойливых объятий, я проткнул шипом палец. И долго с удивлением рассматривал набухающую на подушечке алую каплю.

Боль не была чем-то новым для меня, скорее чем-то старательно забытым, и, в то же время, отрезвляюще ясным, позволившим осознать, что я снова жив. Ощущение физической боли напомнило о душевной. Вика! Я рванулся было назад, но густая тьма перегородила обратную дорогу монолитной стеной. Здоровяк внимательно выслушал мои сбивчивые объяснения, даже на секунду не прекращая движение к одному ему известной цели. После чего, так же на ходу, заявил, что подобных мне поблизости не было, он бы почувствовал. Я так и не понял, о каком чувстве говорил Прохор, но продолжал настаивать на возвращении.

– Граница близко, – это все, чего удалось добиться от него в ответ.

Моё возмущение не потревожило даже белок прыгающих по ветвям дерева, мимо которого я пробежал, пытаясь остановить Прохора своими аргументами. Не остановил и не убедил.

– Темно, видишь? – вдруг спросил здоровяк, продолжая идти.

– Вижу, – кивнул я.

И споткнулся о какой-то корень, чересчур выпирающий из земли. На самом деле ни черта я уже не видел, шёл скорее на ощупь, чем полагаясь на бесполезное в наступающем мраке зрение. Чертыхаясь, покатился по траве. Прохор одним слитным движением подхватил меня с земли и поставил на ноги.

– Это не вечер, – многозначительно заметил он. – Надо успеть за ручей.

И пошёл. Так же ровно и уверенно, как шёл до этого при свете солнца. И я шагнул за ним. Не бежать же во тьму, которая с упорством голодного хищника катилась по нашим следам…

За спиной проскрипела не смазанными петлями дверь. Изрядно перепачканная стыдом память отпустила жертву из своих объятий, возвращая меня обратно на крыльцо трактира.

Грудь вздымалась так, будто бы мне вновь пришлось бежать от «прилива» по лесному бездорожью. К тому же я по-прежнему не мог простить себе отказ от поисков Вики. И пусть доводы Прохора железобетонные, пусть я и при свете дня не обладаю навыками ориентирования на местности, а уж во тьме, да ещё и порожденной Пределами, мне точно не отыскать никого и ничего кроме приключений на свою пятую точку. Кратких и, по-видимому, беспощадных, если верить словам здоровяка. Только ведь совести плевать на доводы рассудка. Она либо есть и точит твоё нутро, либо её попросту нет.

Прежде, чем я обернулся на звук, тёплая ладошка накрыла мои губы.

– Тихо, это я. Ни о чем не волнуйся, – шепнул на ухо незнакомый голос.

Он продолжал журчать убаюкивающей мелодией ручья, но я с трудом понимал смысл сказанного. Слова путались, теряя своё изначальное значение, постепенно сливаясь с прочими звуками в единый гул. Тело теряло пространственные ориентиры, будто бы весь выпитый за мою первую жизнь алкоголь разом ударил по вестибулярному аппарату. Я все же попытался посмотреть назад и опознать говорившего. Попытка закончилась неудачей. Тело словно позабыло, как это делать.

Недоумение качнулось на волнах беспорядочных эмоций и мирно застыло утлым суденышком, наткнувшись на отмель безразличия. Лишь волны продолжали плескаться у бортов словно живые, раскачивая меня в такт с бессвязным бормотанием у самого уха. Ладошка исчезла с моего лица. Она осталась там, на крыльце, ей нечего делать здесь среди беспокойных волн. Это плавание только моё. И все остальное совершенно не важно. Ведь я мечтал об этом всегда. Шум волн нарастал, поглощая прочие звуки, но голос продолжал звучать на самой грани слышимости. Обволакивал волю тёплым одеялом бессилия. «Все хорошо, – шептал голос, – ничего не бойся». И страх уходил вместе с опорой из-под слабеющих ног, глаза закрывались, дыхание сливалось с ритмом бьющихся о борта волн. А в сознании вдруг вспыхнул образ, той единственной, чьи глаза мне когда-то казались звездами. Теплыми и живыми, несмотря на космические мрак и холод, которые окружают любую звезду, даже самую родную. Но сейчас в этих глазах плескалось беспокойство, а рот открывался так, словно она старалась перекричать баюкающий моё сознание шум. Но ни звуку не удалось просочиться сквозь окутавшую меня завесу, а по губам я разобрал лишь одно слово – идиот.

Время – та самая беспощадная субстанция, которая минутами ранее не ведала в моем понимании никакого противостояния. Сейчас перестала существовать вовсе. Вновь скрипнула дверь.

– Пределы серые и безликие, – произнес за спиной мужской голос, – как и некоторые их обитатели…

На этот раз мне все же удалось обернуться. Хотелось орать Прохору о том, как я рад, что он наконец-то соизволил явиться. Что со мной творится какая-то чертовщина. Да, что там, я готов был повиснуть на его бычьей шее, словно трепетная девица в ожидании спасения. Но вместо этого ощутил лишь напряжение и злость. Вся моя сущность кричала и вибрировала каждой клеточкой застывшего перед броском тела, что Прохор – враг. Опасный и непредсказуемый. Здоровяк, словно не замечал накала бушующих во мне страстей. Постучал трубкой о столб, что служил опорой крыше, над раскинувшейся у входа в трактир террасой. Пепел осыпался на поверхность крыльца.

– Пределы полны загадочного, – продолжал громила, – набивая трубку новой порцией табака.

За все время нашего путешествия Прохор не сказал мне и половины из того количества слов, которые произнес сегодня. Но даже сегодня он не был склонен к лирическим отступлениям.

– Хорошо известный в народе hypericum perforatum, – продолжил он поражать меня своей эрудированностью, – или попросту «зверобой», на самом деле, для зверья не так безвреден, как принято считать. А потому знатное получается курево, с добавлением этой интересной травки.

Здоровяк приоткрыл дверь, повернувшись ко мне спиной.

– Огня дай!

Чья-то рука поднесла к дверному проему зажженную свечу. И я прыгнул. Ноги с лёгкостью толкнули тело вперёд и вверх. Растопыренные пальцы удлинились, выпуская тонкие острые когти. Брызнула кровью нижняя губа. Собственные клыки проткнули кожу, словно иглы тонкий латекс детского воздушного шара. Ещё секунда и эти клыки вонзятся во взъерошенный загривок Прохора, а острые когти порвут беззащитное горло… Гнев, жажда, триумф слились в яростном рычании зверя. За мгновение до того, как наросты когтей пронзили плоть жертвы, Прохор обернулся. Пламя свечи отразилось в темно карих, почти черных радужках глаз, губы слегка дрогнули, словно слова в последний момент раздумали покидать горло. И причиной тому был далеко ни страх, здоровяк меня не боялся, он меня ждал.

Облако едкого дыма обожгло слизистую оболочку глаз, проникло в ноздри и горло, сжигая их и разрывая бронхи в безудержном кашле. Кулак громилы врезался в грудь, сминая рёбра. Кости треснули, выстрелив осколками по внутренностям, словно шрапнелью. Остро заточенный мундштук курительной трубки вонзился в глаз, разорвав голову на тысячу осколков боли. Я взвыл, поражаясь тому, на что способен мой собственный голос.

– Метров десять, не больше. Давай хлопцы по-шустрому, а то не откачаем.

Слова Прохора были последним, что удалось расслышать сквозь раздирающую меня на части боль. Сознание сжалилось и нырнуло в бездонную пропасть беспамятства.