Читать книгу Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972 - Антология, Питер Хёг - Страница 14

Пассажиры поездов общества продолжали дорогу до Вены в привычных интерьерах, хотя места, занимавшиеся ими в поезде от Варшавы, после границы не сохранялись:

Опять пересадка и случайное общество в вагоне. Рыжеволосая немка и болтливая русская барышня развлекали маму своими автобиографиями и бесконечными советами по поводу путешествия.

Пробовали запускать свое жало и в меня, но я его выдергивала сухими ответами.

Я смотрю в окно. Природа постепенно меняется. Навстречу бегут длинные аллеи пирамидальных тополей и островерхих елочек, прореживая своими стройными рядами разноцветные полосы полей. <…> Обед в вагоне. Короткие остановки на станциях и непривычное для нас отсутствие звонков, предупреждающих отход поезда. Страшная усталость и разбитые члены.

Слава Богу, вот и Вена![162]

Совсем иное впечатление ожидало тех, кто пересаживался на поезда австрийских железных дорог. Вообще устройство их, в целом схожее (впрочем, как известно, все поезда похожи друг на друга), отличалось от привычного (как и железнодорожный быт вообще) в деталях, подчас довольно значительных. В частности, за границей были еще в ходу (хотя постепенно выводились из употребления) архаичные вагоны без общего коридора, где наружу открывалось каждое купе. Поезда, как и у нас, делились на пассажирские, скорые и курьерские; в последних двух были вагоны первого и второго класса; в пассажирских – только второго и третьего. На платформу железнодорожного вокзала провожающему можно было попасть, только приобретя перронный билет в специальном автомате. К отправлению поезда сигнал подавался не звонком, как в России, а криком кондуктора (в Австрии – «fertig!»). Остановки отличались от привычных своей чрезмерной краткостью (обычно 3–5 минут), так что русский турист, любивший подкрепляться на станциях, рисковал отстать: рекомендовалось заказывать у кондуктора обед, который доставляли прямо в купе, либо покупать снедь у торговцев, встречавших каждый поезд. Отдельно советовали не доверять железнодорожной обслуге крупных купюр, чтобы не остаться без сдачи.

Особые предостережения касались багажа: на австрийской стороне крайне суровы были правила, касающиеся ручной клади, так что сдавать приходилось даже то, на что русский кондуктор смотрел снисходительно. Специально оговаривалось: «Никогда не следует класть в багажные сундуки и чемоданы денег и ценностей. <…> Вообще следует принимать во внимание, что провоз багажа по заграничным дорогам везде настолько дорог, что, по общей сложности, при продолжительной поездке, эта статья расхода является очень крупной и всегда очень чувствительной»[163].

Отдельные неудобства могла доставлять и смена прежнего состава пассажиров:

До Вены ехали так себе до границы от Варшавы, там надо дважды пересаживаться, и попадаешь сразу из России к австрийцам. Представь себе дождь, холод, ночь – глаз выколи, на станции, где поезд стоит две минуты, нас втискивают в вагон 3-го класса, он битком буквально набит жидами, да какими: они здесь с пейсами, наглые, запах такой, что я взвыл. Говорю кондуктору (похожему на офицера): «Здесь нет мест». Он меня во второй класс: здесь было хоть и тесно, и тоже жиды были, но лучше. Дал я ему за это удовольствие 75 крейцеров, то е<сть> 55 коп., и прекрасно доехал до Вены[164].

Другие пассажиры, менее придирчивые (или просто ехавшие первым классом), отмечали по преимуществу изменившиеся пейзажи: «Дорога от границы до Вены была чудо какая живописная! Стоило терпеть три дня тяжелой скуки из‐за такой прелести. Все время из вагона видны были громадные горы, всюду зелень, солнце… чудо как хорошо, и я несколько отдохнул душой. Из России в Австрию переезжаешь точно из каменного века»[165]. «С Границы начинают тянуться по левую руку Карпаты, и вся земля там обработана, как у нас и сады не обрабатываются, все окопано, прочищено, словом – любо смотреть. Все, что казалось на картинах так сентиментально и подчищено, на самом деле еще более чисто и гладко. На станциях начинает попадаться австрийское воинство, бравые ребята. Хотя на границе везде и у русских выставлены великаны – „на страх врага“»[166].