Читать книгу Исход. Роман - Артём Бенцлер - Страница 5

*

На одной из этих безликих убогих станций городского метрополитена я зашёл в грязный, давно не мытый вагон с щербатыми неровными стенками, орошёнными снаружи толстыми ломтями букв, с истеричными зигзагами, наспех выписанными неизвестными уличными хулиганами. Моя седая всклокоченная борода топорщилась в разные стороны как у нищего беззубого мигранта, пропахшего насквозь запахом переработанной дешёвой текилы, несчастного, униженного всеми невезучего ловца счастливых подков и четырёхлистного клевера, того, кто заискивает перед нами, перед жителями этого города, города его мечты и несбывшихся робких желаний, того, кто в канун Рождества сидит в каком-нибудь захудалом супермаркете пограничного сектора и несмело позвякивает в позолоченный китайский колокольчик с Aliexpress, за миску жидких вонючих помоев и несколько денежных единиц изображая перед нами, по его мнению, перед небожителями этого города, непонятное для его культуры мифологическое существо, старину Санта Клауса, героя детских новогодних сказаний, чуждое ему порождение нашей уродливой цивилизации, существо, властью почти равное Господу Богу, по собственно созданной системе мер и оценок воздающее и отбирающее.

А разве есть существо, равное Богу?

Я не спеша огляделся. Вокруг, покуда хватало зрения, я видел не людей, нет, я видел лишь прикованные к поручням и друг к другу липкие спрессованные брикеты из бьющихся (пока) сердец, ртов и неестественно изогнутых скелетов, заполненные кровью, продуктами распада, похотью и одиночеством, по собственному своему желанию утрамбованные в эти искусственные тропики доступного всем общественного транспорта. Стало нестерпимо тяжело дышать. Из старческой груди невольно вырывались хрипы и стоны, вырастая сухой пористой коркой на обезвоженном пергаменте губ. Организм с трудом прокачивал через себя густые терпкие испарения от мокрых человеческих тел, нашедших покой в этом вынужденном пространственном соитии без любви. Влажная вонь наглухо забивала ноздри, уши, сморщенные глазницы, просачивалась под ногти и в корни волос, проникала в каждую пору моего неподвижного тела, болотной жижей пузырилась и хлюпала в обессиленных лёгких. Скрючившись в неудобных позах, сцепившись друг с другом в причудливую биоконструкцию с одним на всех механизмом дыхания, люди зачарованно всматривались в экраны своих электронных гаджетов.

Быстрей бы домой и в душ. Но перед этим поужинать. Поужинаем.

Худой, костлявой, в коричневых возрастных пятнах рукой с выпирающими под желтоватой кожей шлангами вен я покрепче сжал длинный деревянный посох, испещренный разнообразными богоугодными знаками. Так всё же рыба или мясо? В холодильнике остался салат. Пора начинать. Из большой наплечной сумки, расшитой, как мне сказали, освящённым бисером, я достал потрёпанную книжицу в толстом потёртом переплёте и грозно потряс ею в воздухе. Без каких-либо усилий, одним только хорошо поставленным голосом мне удалось перекричать лязгающий, дребезжащий шум вагона:

– Люди, одумайтесь! Конец уже близок! Четыре всадника апокалипсиса уже скачут!.. – зарычал я поверх их голов, упираясь поднятым посохом в потолок. Испуганные пассажиры, оторвавшись на секунду от своих устройств, кто боязливо, а кто с любопытством переглядываясь, попытались ещё сильнее вжаться друг в друга, освобождая вокруг меня немного места. – «Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»2 И сказал нам Бог: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся»3. Кайтесь, грешники! Кайтесь, пока Бог милосердием своим не простит вас и не примет, грешных, в свои любящие объятия! Увы, эффект неожиданности был вскоре утрачен. Больше не обращая на меня никакого внимания, люди вновь уткнулись в своих бесчувственных электронных любовников и любовниц, заигрывая, поглаживая и лаская дрожащими от возбуждения пальцами их податливую сенсорную плоть.

Нахмурив мохнатые брови, пустоцветные, полые, блёклые, свисающие вялой пряжей на дряблой коже, я, как мне казалось, устрашающе скривил непослушные губы, пытаясь запугать тех, кто всё же задержал на мне взгляд дольше положенного, заставляя их трусливо опускать головы и позорно прятать глаза за спинами и затылками других беглецов. Ещё раз внимательно осмотрев вагон, выискивая адресатов для устрашения гневом Господнем, в плотном тесном кольце пассажиропотока я вдруг заприметил одного агнца, дробь от дроби стада Божьего, спокойно и, даже может статься, непоколебимо стоящего посреди всего этого копошащегося смердящего улья и не прячущего, как бы я ни старался, драгоценные «человека разумного» очи свои. Я буду с тобою, и вот тебе знамение4. Мы молча глядели друг на друга, один не зная чего ожидать от другого. Считая секунды, я замирал, ждал, смотрел, когда он отвернётся, но он всё не отворачивался. Как же чешется под коленом. Не дотянусь. Сейчас никак не нагнуться. Или заказать пиццу? С пиццей проще. Какая духота дикая. Ну к чёрту такую работу. Благо, уже на следующей выходить. И чего он уставился-то? Глупый обыватель. Как там нас учили на занятиях по Богослужению? Устанавливаем раппорт, произносим внятно, громко, чуть таинственно, как будто обладаем неким знанием:

– Брат, остановись наконец и живи!

Смотри-ка, от удивления приоткрыл рот. Теперь нужно быстро уйти, ретироваться. Затаиться серой тенью у него на душе. Быть может, он всё же о чём-то задумается. Не о Боге, нет. Хотя бы о себе. Подъезжая к очередной станции, вагон, плавно качнувшись, затормозил. Я привычно расслабил тело, позволяя бурлящему потоку людей вынести меня на платформу и потащить с собою вдаль. Я есмь Сущий.5 Ты есмь Сущий. Впрочем, всё как всегда. Ничего нового. Как же я устал, господи, как же я устал. А я тебя предупреждал, Артур. Это последняя смена на этой неделе. Впереди два выходных. Нам надо отсюда уходить. Возможно, ты прав. Боже, до чего же я устал от всего этого. Да, надо уходить, ты прав, да. Так всё же пицца?