Читать книгу Тигры и земляника - Айрат Салимович Галиуллин - Страница 13

Не привязывайся

…Иду по утоптанной проселочной дороге, справа вздымаются горы, слева от меня долина, местность впереди скрыта за клочьями тумана… Раннее утро, солнце едва поднялось над горизонтом. Я слышу звериный рык, и, как зомби, иду на него. Сквозь туман проступает силуэт гигантского тигра – хищник переступает на мощных лапах, склонившись над пропастью, длинный полосатый хвост нервно бьет по бокам, из глубины широченной груди доносится раскатистое урчание. На меня он внимания не обращает. Я встаю рядом со зверем и заглядываю за каменистый край ущелья. Там, метрах в трех от края, на вьющихся виноградных плетях висит человек в серой монашеской рясе…

Вернемся к реальности. Опять ночь, за окном весна, в компьютерных колонках – лютневая музыка эпохи Возрождения. И мне кажется, что моя юность отдалена от дня сегодняшнего ничуть не меньше, чем от времен Ренессанса…

Мы обменивались с Алексом и Мурзилкой всем, что знали об отношениях с противоположным полом. Обсуждали случаи из личного опыта, на ходу формулировали идеи, осваивали приемы и фишки.

Мне нравилось играть с девушками, я воспринимал общение с ними как приятную забаву. Сам же всегда оставался для девчонок загадкой, которую им отчаянно хотелось разгадать – моя непонятность и непредсказуемость дразнила, будила воображение и охотничьи инстинкты…

Я говорю девушке:

– Хочу общаться с тобой, как с другом…

Она удивляется – только как с другом?! Почему он не хочет ухаживать? Что со мной не так? Не-ет, не пойдет! И начинает ухаживать сама.

Я говорю:

– Хватит прикидываться ежиком. Я-то вижу – самоуверенность и неприступность у тебя только снаружи. А под крутыми понтами прячется маленькая девочка – нежная и ранимая.

Она поражается:

– Ты это видишь?!

А как же.

Я говорю девушке:

– Давай поиграем!

Она охотно соглашается:

– Давай.

Я молчу.

– Что нужно делать? – спрашивает она.

– Ничего. Игра уже началась.

– И что теперь? В чем моя задача?

– Не парься, – усмехаюсь я. – Ты уже играешь.

Мне интересно, как она проявит себя. Кто-то пожимает плечами и делает вид, что забыл о глупом разговоре. Другая пристает и пристает, не в силах преодолеть любопытство. Третья злится – положение непонятно, над ней явно издеваются.

Лишь однажды мне встретилась девушка, которая повела себя иначе.

– Мы уже играем? Отлично. Тогда по правилам игры ты должен достать мне гроздь рябины… Во-он ту, самую красивую!

Ее звали Настя, и с ней я уже не расставался.

Пока она была жива.

Мы с Алексом натаскивали робкого Мурзилку:

– Никакие приемы не сработают, если ты менжуешься, не уверен в себе. Слышишь, Мурзилка?

– А че я-то сразу?

– На стрелках ты орел, а как до биксы подходишь – сразу сдуваешься. Слушай и запоминай, сынок. Будь наглей, уверенней, чувствуй себя хозяином. Что бы ни происходило, ты должен контролировать ситуацию, понял?

КОНТРОЛЬ НАД СИТУАЦИЕЙ ДЕРЖИ В СВОИХ РУКАХ

Мурзилке трудно. Он хоть и провел полжизни на улице, но родительское воспитание брало свое. С девушками Мурзилка превращался в учтивого интеллигента, при знакомстве краснел и заикался, короче – вел себя как лох. Мы же с Алексом к тому времени усвоили, что девушкам нравится поведение авторитарное, хозяйское, властное.

Контролируй ситуацию.

Время от времени в доме что-то поскрипывает. Невольно прислушиваюсь, хотя точно знаю, что наружная дверь заперта, и прочно – немецкая охранная система обошлась мне в приличную сумму. Камеры наблюдения, новейшая сигнализация, сейфовые замки на дверях…

В девяносто втором, кажется, году я познакомился с редкой красоты девушкой при необычных обстоятельствах.

Коллега пригласил на день рождения… Я отнекивался, но парень затеял всерьез обижаться, и вот вечером я – усталый, голодный, с никаким настроением, – позвонил в дверь, поздравил именинника и вручил подарок. Паркеровскую ручку, что ли. Меня усадили между подвыпившими гостями, налили штрафную… Пока я набивал желудок заливным из судака, расстановка сил за столом стала понятна. Компанией заправляла подруга жены хозяина – эффектная и стервозная девица Марина.

Очень эффектная. Очень стервозная.

К моему приходу Марина подмяла под себя женскую половину общества и большую часть мужской. Парни, забыв о подругах, плясали перед стервочкой на цырлах, стелились, лишь бы угодить, понравиться, заслужить царственное одобрение. Их спутницы оказались слишком хорошо воспитаны и потому – бессильны.

Надо отдать должное Марине – будучи не только красивой, но и умной, она умело дирижировала всеобщим вниманием. Направляя его всецело на себя, разумеется. С мужиками Марина обращалась как Надежда Дурова с тиграми: хлыст, пряник, почесывание за ушком, и тут же – «Але, ап, я сказала!»

Словом, цирк.

Когда девушка поняла: все, что можно завоевать и покорить, уже завоевано и покорено, она заметила меня. И решила для полноты коллекции закинуть в ягдташ и меня. Мою тушку. В качестве последнего охотничьего трофея.

– А ты чего молчишь? – Марина обратила на меня зеленые глаза. – Стеснительный, что ли? Или боишься глупость сказать?

Парни готовно рассмеялись. Компания изрядно подвыпила, поэтому юмор воспринимался – любой. Тем более из уст королевы.

Я повернулся, посмотрел на королеву в упор и ответил – неторопливо, с ленцой:

– Почему молчу? Я скажу тебе. – Несколько секунд я пристально смотрел ей в глаза. Красивая девочка. Что ж, тем хуже для нее. – Потому что мне не нравится, что здесь происходит. Не нравится, как ты себя ведешь.

Народ притих.

– Чего? – Марина не поверила своим ушам. – И как же я себя веду?

Насмешливая улыбочка вернулась на холеное лицо. Молодец, быстро взяла себя в руки. Я налил в бокал минералки, отпил, и отчетливо произнес:

– Как последняя сука.

Кто-то из девушек ахнул. Компания собралась интеллигентная.

– Мне не нравится сучья манера поведения, – сказал я. – Обычно я сразу ставлю стерв на место, но здесь из уважения к хозяевам не могу. Вот и приходится молчать.

Сидящие за столом застыли в шоке. На лицах девушек читалось тайная надежда: может хоть этот ее приструнит, дрянь такую…

– Даже так?! – Марина сощурила глаза. Пантера. Тигрица на охоте. – И как ты это делаешь, герой?!

Она обернулась, взглядом приглашая ребят присоединиться к травле. Мол, сейчас мы его вместе загоним и посмеемся вдоволь. «Ищет поддержки, – подумал я, – чувствует себя неуверенно. Знаешь, девочка, мне твоя свита глубоко по барабану. Тем более, народ примыкать к сафари не спешит, все ожидают шоу. Что ж, будет вам шоу».

– Как? А вот так…

Время прямого контакта. Сокращаем дистанцию, переходим к ближнему бою.

Внутренне усмехаясь, я отставил бокал и рывком подтянул стул Марины к себе. Марина охнула, моя рука тяжело легла на ее плечо. Я подался вперед.

– Слушай и не перебивай…

– Убери руку!

Она попыталась стряхнуть ладонь, но я держал крепко.

– Не перебивай, я сказал!

Марина, видимо, поняла, что трепыхания выглядят беспомощно и смешно. Я наклонился к ее лицу.

– Некоторым девушкам кажется, что между ног у них выросли яйца. Но они забывают, что это – не так. Я видел немало стерв, и знаешь… эти девушки, как правило, плохо заканчивают. Поверь мне, чертовски плохо. Если, разумеется, рядом нет мужчины, способного встать на их защиту.

Я выдержал паузу.

– Кстати, я мог бы стать таким мужчиной для тебя – оберегать, не давать в обиду… если ты усвоишь: из нас двоих мужчина – я. Правила диктую – я. И если ты будешь послушной, нежной, женственной, возможно, мне захочется тебя холить и лелеять, даже потакать капризам… Но только если перестанешь стервозничать. Понятно?

Молчание.

Я повысил голос и повторил жестче:

– Понятно, я спрашиваю?!

Марина отвернулась и сказала стене с голубыми обоями:

– Понятно.

– Вот и умница.

Я похлопал ее по щеке. Жест сильного к слабому, главного к подчиненному.

За столом шумно выдохнули.

– Вот так примерно я ставлю их на место, – будничным тоном закончил я и взялся за вилку.

Кто-то из девушек не выдержал и зааплодировал.

До конца вечеринки Марина сидела притихшая, задумчивая. Мы ушли вместе, и потом, под утро, она призналась, что давно искала мужчину, способного ее обуздать. Самой не нравилось собственное поведение – а еще противнее видеть, как мужики позволяют вытирать о себя ноги, – но как же трудно остановиться, и она все ждала, ждала, когда ей скажут «стоп» – твердо и властно…

Но это случилось позже, значительно позже, от июньского дня в парке – через долгих семь лет… когда Мурзилки уже не было в живых, и Насти не было, и Профессора, а наш неистовый Алекс третий год как мотал срок за убийство.

Когда меня покинули все, кого я любил.

Очередное правило:

НЕ ПРИВЯЗЫВАЙСЯ

Все приходит и все уходит. Все в мире эфемерно, ненадежно, непостоянно. Если привыкаешь к вещам, или к местам, или к людям… ты скован. Настоящий игрок не привязан ни к чему. Он – свободен.

«Независимость – удел немногих: это преимущество сильных» – сказал Ницше.

И еще: привязываясь, ты рискуешь испытать боль потери.

А оно тебе надо?

Осенью восемьдесят девятого Алекс решил, что пришла его пора. Мы с Мурзилкой позаканчивали институты и работали: Мурзилка инженером на оборонном заводе, я удачно распределился в юротдел нефтяной конторы. Алекс выбрал другой путь. Он все глубже зарывался в криминальную среду, и аппетит его со временем возрастал.

Времена менялись, новое поколение почувствовало силу, и Алекс задумал переворот – сместить «основного» района и подмять территорию под себя.

Мы с Мурзилкой отговаривали:

– Алекс, воры тебе не простят. У них все схвачено, свои люди сидят на местах…

– Время воров прошло, – упрямо отвечал он, – сейчас бандюки везде рулят.

События проходили мимо меня, я давно отстранился от сборов, разборок, стрелок и подобной возни, интерес пропал. Мурзилку же Алекс потихоньку в процесс втягивал.

Начался «переворот» с кулуарных разговоров о том, что «основные» в конец оборзели, забыли понятия, бабло гребут лопатой… «Пока мы стоим за район, наш основной с паханом «врагов» квасит в кабаке и смеется над нами!» – Алекс умело разжигал недовольство «старших пацанов».

Раза два не выполнили приказы… В поведении братвы проявлялась дерзость. Бунт нарастал.

Районом рулил тридцатилетний вор по кличке Чичеря. До него, разумеется, слухи дошли быстро.

Мурзилку с Настей застрелили вечером второго мая.

…Мы выходили из ресторана – хмельные, шумные, куражные, – отметив день рождения Настены. Алекс распахнул дверь своей новой девятки, – прошу, карета подана! – Мурзилка попросил:

– Слышь, Алекс, дай прокатиться!

Алекс, добрый от выпитого, махнул рукой:

– Давай, братан, только недолго. Пока мы курим.

Настя, успевшая забраться на переднее сиденье, увидела на водительском месте Мурзилку.

– Мурзик, я с тобой пьяным не поеду!

– Не боись, Настюха, мы только до «кольца» и обратно, – Мурзилка засмеялся и завел двигатель.

Метров через тридцать машина, не успевшая набрать скорость, поравнялась с подворотней, из нее выскочил парень в кожаной куртке… его толком никто и не рассмотрел. Парень вскинул пистолет, выстрелил четыре раза и кинулся обратно…

«Не привязываться к личности, хотя бы и к самой любимой, – каждая личность есть тюрьма, а также угол», – писал Ницше.

На третий день после похорон мы с Алексом подъезжаем к хрущевской пятиэтажке и встаем с торца.

– Только недавно приехал, весь день дома не было… – взахлеб докладывает парнишка лет четырнадцати, просунув голову в окно. Лицо у пацана густо усыпано угрями.

– Один? – коротко спрашивает Алекс.

– Да, один, точно один…

– Ладно, иди. Ты ничего не видел.

Алекс берет на себя лидерство, он чувствует вину за смерть Мурзилки и Насти. Я не противлюсь.

«Не прилепляться к состраданию, хотя бы оно и относилось к высшим людям, исключительные мучения и беспомощность которых мы увидели случайно», – писал Ницше.

Мы выходим из машины.

– Фиш, стой у подъезда, на шухере.

– Вместе пойдем.

– Я схожу, вытащу его. Увезем подальше, а то братва может нагрянуть.

Я молчу. Потом спрашиваю:

– Справишься?

– Шпалером пригрожу, если что, – Алекс похлопывает по карману джинсовой куртки.

Я остаюсь у входной двери. В подъезде темно.

Я нервничаю.

«Не привязываться к нашим собственным добродетелям и не становиться всецело жертвою какого-нибудь одного из наших качеств…» – писал Ницше.

Приглушенный звук выстрела.

Я кидаюсь вверх по лестнице.

На площадке второго этажа Алекс. Даже при свете уличного фонаря видно, как он бледен.

– Всё. Амба, – говорит он.

Будь готов к войне.

Алекс спускается по лестнице, задевая меня плечом.

– Он нож достал и кинулся… Ничего не оставалось. Амба.

Голос спокойный, бесцветный. В машине Алекса начинает колотить крупная дрожь.

– Это же что… Сто пятая теперь…

Он не понимает.

«Не привязываться к собственному освобождению, к этим отрадным далям и неведомым странам птицы, которая взмывает все выше и выше, чтобы все больше и больше видеть под собою…» – писал Ницше.

Машина трогается с места. Мы выезжаем на улицу Ершова.

Я говорю:

– Нам не суд страшен, Алекс. Бояться нужно другого.

Он смотрит на меня потерянным взглядом.

«Нужно уметь сохранять себя – сильнейшее испытание независимости», – писал Ницше.

Через день нас приглашают к ворам. Вежливо и спокойно.