Читать книгу Тигры и земляника - Айрат Салимович Галиуллин - Страница 14

Привет, дружище, как дела? У меня все о`кей, или, как говорит одна юная особа, все чики-пуки! Коврижкой особу кличут. Кстати, это выражение использует еще одна молодая леди, но про нее особый разговор. Как-нибудь в другой раз. Хотя…

А, ладно, расскажу.

В общем, как получилось… Я… Ну, как сказать-то… (Ботан, не ржать только, не ржать!) Короче, нравится мне девчонка одна. Молодая, лет на пятнадцать меня моложе. Красивая – жуть! Я таких, дружище, еще не видел, хотя, как ты уже знаешь, повидал многое, с кем только в жизни не встречался, и столько девок успел…

Ладно, отвлекся. Девчонку звать Эльзой, она в театральной парикмахерской работает (кстати, я говорил, дружище, что в театре оперы и балета работаю? Ну, в общем, теперь знай – я второй кларнет в оркестре оперного театра. Не хала-бала, между прочим)…

Ну так вот, Эльза у нас в парикмахерской трудится – прически там, парики для артистов в порядок приводит (а ты не знал, дружище, что в театре парикмахерская есть? О, чего только у нас нет – и пошивочный цех свой, и сапожная мастерская, и столярные-плотницкие, где декорации изготавливают. В общем, театр – это целый город. Куча этажей, и не только вверх, но и вниз. А глубоко в подвалах потайные ходы, ну, типа катакомб. И тянутся они под землей через весь город, даже под Казанкой, и до самого Кремля…

Ну ладно, ладно, про катакомбы соврал. Богатая фантазия, что поделаешь. Ботан, смайл поставь, ага?) :)

Короче, пока я с семьей жил, просто засматривался на Эльзу, ну, любовался издалека. Даже не разговаривал ни разу. Вообще-то я парень без комплексов, с кем хочешь могу контакт наладить. Любую могу уболтать, было бы время да желание, ну, потому что без настроения в этом деле никак, вот, помню, однажды сидим мы ребятами, бухаем…

Так, что-то меня сегодня заносит.

Смотрел, говорю, на девчонку, но клинья не подбивал. А после Нового Года, когда из дома ушел… Руки-то развязаны, уже можно. Ну и подкатил как-то к Эльзе после дневной репетиции. У служебного выхода дело было. «Привет, – говорю. – Чем занимаешься сегодня вечером?»

Как она меня отшила, дружище, надо видеть! Сперва, коза такая, секунд двадцать оглядывала с ног до головы. А я перед ней как школьник, даже челюсть задрожала от волнения. Это ж надо так девкой увлечься. Потом на ее лице появляется ехидная улыбочка, и она нежным голосочком вопрошает: «Вы, кажется, в нашем театре работаете?»

Я чуть не рухнул тут же. Каждый день в коридорах встречаемся, иногда по нескольку раз (ну, когда я специально мимо парикмахерской фланирую)! Я говорю, мол, ты чего? Конечно, я здесь уже сто лет! А она опять пробежалась по мне взглядом (мне, дружище, впервые в жизни стало неудобно за свою двухдневную щетину). И говорит, этак с сожалением: «Сто лет? Да, это видно…» Развернулась и к выходу. Каблучки цокают, попка туда-сюда крутится, смотреть невозможно. Сразу обильное слюноотделение.

Сочное что-то

Снится тигру в пампасах.

Дергает лапой.

(Вообще-то в этой хайку тигр у меня дергает не лапой, а кое-чем другим, но, щадя эстетический вкус лучшей половины человечества… Короче, дружище, вдруг ты девка? Тебя это может шокировать. Заменю слово, пусть будет «лапой»).

Ну так вот… Пока я стою с отвисшей челюстью, хлопок по плечу. Оборачиваюсь – Гера, друган мой. Ну, вместе пиво пьем иногда. Контрабасист. «Нет, Виргус, – говорит Герыч, – эта девка не для тебя. Смотри, какой на ней прикид. Сапоги одни тысяч семьдесят стоят».

Я в сапогах не больно-то разбираюсь, дружище, но вижу – да, красивые сапоги. А на улицу с Геркой вышли, смотрим – эти элегантные сапожки втягиваются внутрь иномарки. Не менее элегантной. Дверца хлопнула, и укатила моя киска с каким-то лысым хреном.

«Спонсор, – говорит Гера, сделав значительное лицо. – Богатенький Буратино. Ладно, старик, не парься, пойдем лучше по кружке дернем»…

(Ботан, ты все знаешь, может, и в сапогах разбираешься? Ну скажи мне, ради бога, как могут бахилы семьдесят штук стоить?! В голове не умещается).

Кстати, дружище, я Ботану эту кошечку показывал. Мы по Баумана шли, а Эльза навстречу. Я другана локтем пихаю – смотри, мол, вон телка, о которой я тебе все уши прожужжал. Угадай, дружище, что Ботан ответил? Ну, как ее оценил?

«Кукла Барби», – говорит! Прикинь?! «Никакой индивидуальности, сплошной макияж». Ну, Ботан иногда сказанет – хоть стой, хоть падай. Ни хрена ты в женщинах не рубишь, Ботан. Вспомни, какие глаза, какая фигура, ножки какие! Вспомнил? Много ты подобных видел? Вот то-то и оно. Нету больше таких. Имеется, стало быть, индивидуальность. Я бы даже сказал – эксклюзив, простите, если что не так.

Что? Хорошо, сестра, иду.

Старшая сестра на процедуры зовет. Мы ее меж собой называем «страшной сестрой». Ну, и вправду, не сильно симпатичная, не сильно.

Прервусь ненадолго, дружище, не теряй меня.

Ну что, не скучал тут? А я уже к доку успел сходить на прием.

Общались на высоком интеллектуальном уровне. Сначала я, как обычно, про сегодняшние видения рассказал, подробненько так. Пожаловался даже слегка.

– Совсем глюки замучили, док… Дошло до того, что стоит мне закрыть глаза, как я – хлобысь! – уже там! Безобразие! Спать перестал, брожу по этому Параллельному Миру как дурак!

– Виргус, – отвечает Альфред Вульфович, – вы спите так, что на храп жалуются больные из соседней палаты.

– Ну, не знаю, не знаю док… Мы с вами, как здравомыслящие люди, знаем цену их жалобам. Психи, что с них взять!..

Док крякает, хмыкает и меняет тему разговора.

– Что насчет суицидальных помыслов?

– Да как вам сказать, доктор… Все то же, ничего не меняется. Выхода нет. Вернее, выход только один.

– М-да? Ну что ж… Всех ожидает одна и та же ночь, – задумчиво произносит он.

– Красиво сказано, док. Сами придумали?

– Нет, это великий Гораций…

Я говорил, дружище, что наш главврач – фанатик афоризмов? Половина его библиотеки – сборники изречений знаменитых людей. И док их цитирует при каждом удобном случае. И при неудобном тоже.

– Как мы можем знать, Виргус, что такое смерть, если еще не знаем, что такое жизнь?

– Гораций? – спрашиваю.

– Конфуций.

Я закидываю ногу на подлокотник, но потом спохватываюсь. Не дома все-таки.

– Да знаю я, док, что такое жизнь. Я постиг ее вдоль и поперек. Видел всякое. Но то, чего хотел, главные вершины – так мне и не покорились. Надежду я потерял, надежду…

– Ваша проблема, Виргус, в вас самом. Я расскажу историю… Вы человек неглупый и начитанный, поймете, к чему я веду.

– Слушаю внимательно, док.

– Реальный случай. К психиатру попадает пациент, утверждающий, что он уже умер. Ходячий труп. Это называется «утратой сознания витальности». Врач, решив переубедить больного, задумывает хитрый ход. Спрашивает: «Как вы думаете, у трупов течет кровь?» Пациент отвечает: «Конечно, нет, доктор! Это невозможно, они же мертвые!» Психиатр берет иглу и колет пациента в палец. «Видите, у вас кровь! Значит, вы не труп!» Пока больной изумленно пялится на ранку, врач торжествует: как технично он загнал простака в ловушку! Наконец пациент поднимает голову. «Да, доктор, я ошибался». «Ну конечно!» – восклицает психиатр. А больной продолжает: «Я был неправ. Оказывается, у трупов течет кровь».

Док закидывает руки за голову.

– Если не брать клинические случаи, проблема решается только если человек готов взяться за нее сам. Изнутри. А умереть всегда успеется, Виргус. Знаете, кто такой самоубийца? Человек, погибший при попытке бегства от себя самого.

– Хм… Конфуций?

– Веслав Брудзиньский.

Типа, садись, два.

В театре у нас работал виолончелист, тоже афоризмами любил сыпать. Но он их сам придумывал. А еще кроссворды решал постоянно. Даже во время спектакля: если пауза большая, Андреич инструмент отложит и давай карандашиком в журнале шуровать, клеточки заполняет. Дирижеры ничего не говорили, перед пенсией уже человек. К тому же Андреич в театре только на полставки, основная работа – директором музыкальной школы в Дербышках. Столько слов в башке держал, зараза! (Вот бы его с тобой свести, Ботан, и устроить соревнование – кто больше всякой фигни знает!). Хотя и я Андреичу разок помог, когда он затруднялся со словом. Ну, когда я в театре еще работал. А слово это…

Ох, блин, проболтался!

Н-да… Ладно, дружище, признаюсь. Не работаю я в театре. Соврал. Ну, то есть, работал раньше, но меня попросили, в аккурат перед новогодними праздниками. Вот так.

Эх, жизнь-жестянка! Пойду покурю, что ли.

Здорово, мужики! Что-то вы носы повесили. Чему радоваться, говорите? Вам повод нужен. Блин, да попросите пару-тройку колес у страшной сестры, без всякого повода расчувствуетесь. Ха-ха! Ладно, бывайте. А мне тут по рации нужно доклад передать. Секретный. В ЦРУ.

Кх-м… О чем я говорил, дружище? О праздниках. М-да… Этот Новый год мне вообще запомнился. Я решил Ленке пока не говорить, что меня с работы поперли. Не буду, думаю, праздник портить. Тем более, что решили мы его справить с размахом. Задумка такая была.

Как получилось – еще в начале декабря Коврижка попросила отпустить ее в новогоднюю ночь к друзьям. Мол, большая уже, можно.

Ты как Новый Год справляешь, дружище? В компании, в кругу семьи? Я так считаю, этот праздник – он семейный. Обычно мы полночь втроем встречали, а потом отправлялись к друзьям. Я, конечно, предлагал к моим, но шли мы всегда к ленкиным. Потому как мои к тому времени уже в хлам. Не любит Ленка моих друзей, чего уж скрывать. Вот мы и оказывались у Кувшинниковых.

А в этот раз подумали мы с женой, подумали, и решили Коврижку отпустить. Скучно ей с нами, четырнадцать лет уже человеку, пятнадцать скоро. Другие интересы, тусовка своя, тинэйджерская. А когда решили, что вдвоем останемся, Ленка и говорит: «Давай, Виргус, что-нибудь этакое затеем!»

Вот что касается «затеять чего-нибудь этакого», я, дружище, только «за». Пока я голову ломал – что можно отчебучить (такие мысли разные в голову лезли! Типа, в лесу под елкой встречать, с одной бутылкой водки и без закуски. Романтика! Или нарядиться Дедом Морозом и Снегурочкой и к незнакомым людям домой заваливать!), Ленка предложила – давай, мол, не дома справлять и не в гостях, а в ресторане или клубе ночном!

Ну, я загорелся. Я ж люблю, когда людей много, да еще незнакомых, а если и девки красивые кругом… (Ботан, может этого не писать? Ну, про девок? А с другой стороны – знаешь, как достали кислые рожи у Кувшинниковых?! Год за годом, год за годом… одни и те же. Так что меня можно понять).

Дороговато, конечно, в кабаке справлять, в новогоднюю ночь у них цены знаешь какие?! Но я подумал, что если Ленке такой праздник устрою, то известие об увольнении она легче примет. Вот и решился. Объехал на своем Росинанте (я говорил, дружище, что у меня машина есть? О, это такой «Бентли», ты не видел ничего подобного. От отца еще остался)… Объехал рестораны и клубы и заказал столик на двоих в «Касабланке». Клуб пафосный на Пушкинской, любимое место золотой молодежи. В новогоднюю ночь там программа – шоу, стриптиз, конкурсы, танцы… Все по уму, как в лучших домах Парижа. Я билеты выкупил (сколько заплатил не скажу, дружище. Много. Почти все бабки грохнул, что в театре при расчете получил), меню заказал. Ну, думаю, Ленке должно понравиться.

И вправду, обрадовалась она. Тридцать первого с обеда принялась наряжаться, краситься, с волосами что-то вытворять… Всегда поражался, дружище, как они – ну, женщины, – серьезно к делу подходят, когда в люди выходят. Как будто их там замуж будут звать. Причем, каждый раз.

И Коврижка туда же, от матери не отстает (удивляюсь я – когда вырасти успела? Только ведь на горшке сидела, и вдруг оба-на! Формы всякие появились… Вымахала выше Ленки. Ну, это в меня, моя порода). Обе мечутся по квартире, только халаты развеваются! На головах чего-то накручено, друг у друга то плойку из рук выхватят, то помаду, побрякушки поделить не могут… Цирк!

Ну, я тоже времени не терял – залез в холодильник, там бутылка коньяка. Ленка загодя купила, велела до праздников не трогать. Ну а праздник-то наступил! Хлопнул рюмашку – не прочувствовал. Больно мягкий напиток. Еще дерябнул. Ага, настроение стремительно поползло вверх.

В общем, когда Коврижка ускакала, наспех нас чмокнув и поздравив с Новым Годом, а жена привела себя в боевую готовность, я уже приближался к нирване. Дома хвоей пахнет, на окнах узоры, гирлянды на елке подмигивают и любимые женщины рядом. Что еще надо? Лепота!

Ленка на улыбку мою довольную посмотрела и говорит: «Виргус, гад, ты как за руль сядешь?!» На что я с достоинством отвечаю: «Ты что, мать? Кто в новогоднюю ночь на своей ездит? Такси вызовем, натурально». Она и успокоилась. Села и тоже рюмку выпила, по моему настоянию. И тут дернул меня черт… Смотрю -Ленка вроде подобрела, и у самого настроение хорошее, вот я и решил сказать. Ну, про работу.

Что тут началось! Расстроилась вусмерть, лицо скривила… «Говорила мама не выходи за него век горевать будешь чего я ее не послушала дура ведь права она была…» Старая пластинка, блин, эвергрин. Слова прежние, мелодия, правда, каждый раз в новой обработке. Римейк. Ну, и у меня вожжа под хвост. Коньячок в крови заиграл…

Ладно, обойдемся без подробностей. Семейная ссора, дружище, что может быть тоскливее? Знаешь, небось, не первый год замужем. А если испытать не довелось, я тебя обрадую – все впереди. Никто еще мимо лотка с этими пряниками не проходил.

Короче, никуда мы не пошли, ни в какое ночное заведение. В ноль-ноль часов мизансцена в квартире такая: жена рыдает на кухне, я в зале с очищенной мандаринкой перед телевизором (коньяк-то весь выпит, а дома больше ничего – мы ж в клуб собирались). Чокнулся цитрусом с президентом, съел его (мандарин, конечно, не президента), и спать.

Конец первого акта.

Первого января у меня халтурка намечалась – утренник отыграть, в торговом центре. А потом мы с друганами немного того… отметили. Домой пришел под вечер, спать сразу завалился. Второго просыпаюсь, гляжу – в прихожке чемодан. Ну, я сразу сообразил, к чему он тут. Оно, конечно, и раньше случалось – поругаемся, помиримся… Дело житейское. Но в этот раз, дружище, как-то по-другому было. Ленка вышла из ванной, я ей в глаза посмотрел и понял, что разговаривать бессмысленно. Просто бесполезняк. Молча чемодан взял и ушел к Ботану.

Конец второго акта.

Антракт.

А что, дружище, может, мне пьесы писать? А, Ботан, как думаешь? Я так и вижу программку театральную:

««ЧТО НАША ЖИЗНЬ?»

Пьеса в трех актах и с финалом.

Действующие лица:

Виргус – очень молодой человек…»

Ну ладно, ладно, пусть не очень… «Виргус – еще где-то вполне молодой человек мужественной наружности…»

А название будущей пьесы я знаешь откуда сплагиатил, дружище? Сейчас поведаю.

В восьмидесятых годах рядом с музыкальным училищем кадр частенько крутился, Коля-труба его звали. Колдырь лет шестидесяти, бичуга, философ доморощенный. Когда мы с пацанами киряли, он любил с нами посидеть, поговорить, ну, и вмазать на халяву в «третьем здании»… Вообще-то у училища два здания, «третьим» называли глухой двор, – старый казанский «колодец», – куда мы шмыгали прямиком из Кекинского гастронома. Набор всегда брали стандартный, инновации в нашем кругу не приветствовались: «Агдам» или «Три семерки», а к вину – сырки плавленые. Когда при деньгах – «Костромские» за двадцать копеек, если финансы поджимали – «Городские», за четырнадцать…

Ну так вот. Коля-труба – алкаш алкашом, но порой за стаканом портвейна выдавал нехилые мысли. Стихи сочинял, белые. Одна эпохалка у меня в памяти и застряла:

Что наша жизнь? Амбар ростовщика.

Чего в ней только нет:

Куски любви, обломки счастья…

А там, на самом заднем плане —

Обмылок правды, да и то завернутый в обман…

Неплохо, да? Не Пушкин, конечно, но все же… Почти что танка, блин. Он, случайно, не японский ли шпион, наш Коля-труба? Забросили, может, империалисты, с заданием внедриться во вражескую среду, а разведчик и перестарался слегка. Слишком хорошо местные обычаи впитал.

Помер, говорят, лет десять назад…

Знаешь, дружище, у меня, кажется, зарядка на диктофоне садится. Подмигивать стал как-то тревожно аппарат, лампочкой красной. Давай я его подзаряжу, потом продолжу, ага?

Ну, бывай, не скучай там без меня. (Ботан, смайл поставь, плиз, пусть я покину читателя с голливудской улыбкой на загорелом лице). :)