Читать книгу Тигры и земляника - Айрат Салимович Галиуллин - Страница 8

Хайку, танки, самолеты

Привет, дружище! Соскучился? Я – да, если тебе интересно. Уже привыкать стал к тебе.

У меня опять вопрос. Ты сильно удивился, когда я в прошлый раз хайку зафигарил? Ну, про Ленку, помнишь? Ты ведь, наверное, считал, что Виргус – он простой, как штаны по рубль двадцать, да? Признайся, считал?

Да ладно, дружище, обо мне многие так думают. Не воспринимают всерьез. А мне плевать, если честно. Только Ленка постоянно пилила, но это уже в прошлом, к счастью. Да нет, она не плохая, ты не подумай, дружище. Она мне добра желает, только по-своему очень. И хайку я на нее сочинил – так, в порыве. Не по злобе.

Хайку, хайку, хайку…

Вообще-то это не хайку – ну, что я прочитал. Это сенрю называется. Ты знаешь разницу между хайку и сенрю, мой малограмотный дружок? Ладно, сейчас объясню. Я даже научу тебя писать хайку. И сенрю заодно. Это не трудно, не бойся ты. Вылезай из-под шкафа.

Сначала про разницу. Сейчас ты сам поймешь. Вот слушай, это хайку:

Молчит телефон,

Но ходят еще часы.

Курю у окна.

А вот это – сенрю:

Раннее утро.

Гулко по сваям стучат

Милые люди.

Врубился, в чем разница? Ну же, давай, напрягись!..

Правильно! Сенрю – это хайку, только с приколом!

Нет, ты молодец все-таки. Вот тебе в виде приза еще сенрю. Про то, что из любого переплета можно найти выход.

Деньги забыл.

Выход поможет найти

Добрый кондуктор.

Запомнил? Хайку – это когда серьезно, а сенрю – стеб. Теперь можешь блестеть эрудицией на вечеринках у Васяниных.

А писать эту бодягу я тебя в другой раз научу. На сегодня хватит, а то у тебя мозги перегреются, что мне тогда делать? Нет уж, дружище, хватит нам с тобой на двоих одного ненормального.

Эх, покурить, что ли?..

Ага, так лучше… Кх-м…

Сегодня, кстати, с доком общался. Вообще-то я каждый день с ним трындю, с Альфредом нашим Вульфовичем. Он же мной лично занимается – сечешь, дружище, какая честь? Получается, зря я жаловался. Есть, оказывается, люди, которые воспринимают меня всерьез, искренне интересуются моим внутренним миром.

Главный врач психоневрологического диспансера номер два, например.

Прихожу я к нему, как обычно, к десяти, после обхода… У него же с утра обход – ходит с умным видом по палатам, а за ним толпа практикантов. Будущие психиатры, психологи и психологини. Некоторые, кстати, ничего так, вполне… психологнюшки. И вот, останавливается док, например, возле очередного ненормального, и говорит свите, типа:

– Перед вами больной Фигушкин. Первый приступ у него произошел год назад: больной услышал за дверью квартиры голоса, обсуждавшие план его убийства. Спасаясь от преследователей, Фигушкин выпрыгнул из окна, с третьего этажа. Еле откачали. Никаких киллеров, разумеется, не нашли. Рецидив наступает примерно раз в месяц – галлюцинации, бессонница, плохой аппетит. Ваш диагноз?

Тут какой-нибудь очкарик вылезает и вякает:

– Депрессия?

А доктор отвечает:

– Шизофрения!

(В смысле, у больного шизофрения, не у практиканта. Хотя я бы и того проверил на всякий случай).

Дальше идут. Док говорит:

– А это больной Хренушкин. После смерти матери впал в заторможенное состояние, мало ест, почти не разговаривает, на внешние стимулы реагирует слабо. Апатия, вялость, физическое истощение. Диагноз?

– Шизофрения?

– Нет, депрессия.

Типа, садись, два.

И все в том же духе. Весело, в общем.

Ну так вот, прихожу я, значит, к доку после обхода. Он мне, как обычно:

– А, Виргус!

Я с первого приема попросил себя Виргусом называть. Так привычнее, ну, ты понимаешь, о чем я. А доку, похоже, без разницы, он ко всему привык. Виргус так Виргус. Хоть Гаутама Будда, ему по барабану.

– Я, – говорит док, – для вас кое-что приготовил.

– Страшно интересно, Альфред Вульфович, – говорю, и заваливаюсь в кресло. Такое огромное, посреди кабинета, специально для пациентов. Удивительно удобное, между прочим, кресло. Рекомендую, дружище. Попадешь в следующий раз в психушку – только в него садись, а то стулья здесь неудобные.

Шучу, шучу, не парься.

А док между тем подходит к книжному шкафу и вытаскивает талмуд.

– «Психотехнологии измененных состояний сознания, – и показывает издали обложку. – В. В.Козлов.

Я говорю:

– Теперь вижу, док, что это не энциклопедия для девочек. И что?

А он страничками шелестит.

– Хотел вам зачитать… Где же это? А, вот! Слушайте: «В настоящее время большинство людей совершенно не знакомы с грибами, они совсем не соответствуют обычному представлению о растениях. Они размножаются не из семени, им не надо света для роста, у них нет листьев…»

(Я, может, не слово в слово передаю, дружище, но примерно так).

– «…Иногда они вдруг появляются после теплого летнего дождя, через ночь в полный рост на каком-нибудь неожиданном месте или образуют известные ведьмины круги, где на земле кругом растут сотни грибов. На газоне их не видно, и при попытке истребить грибы успеха не будет, они всегда возвращаются…»

– Они всегда возвращаются… Круто, док. Они возвращаются…

– Н-да… Есть в них что-то этакое, согласен…

Док откладывает книгу и лезет за другой, продолжая бубнить:

– Кактус пейотль, кстати, по действию похож на грибы из рода «псилоцибе». Вот как описывает монах… э-э… Бернардино де Сахагун использование псилоцибина мексиканскими индейцами…

(Ботан, может, найдешь в интернете писанину этого… де Сахагуна, и подправишь цитату, если я налажаю? А я ведь точно налажаю. Заметано? Вот спасибо, старик!)

– М-м… Ага! «Они пили шоколад, ели грибы с медом… некоторые танцевали, плакали, другие… оставались на своих местах и тихо покачивали головами. В своих видениях наблюдали, как они погибают в сражениях, пожираются дикими зверями, берут в плен врага, становятся богатыми, нарушают супружескую верность, как им разбивают головы, они превращаются в камень или мирно уходят из жизни…»

Пока Альфред Вульфович говорит, я разглядываю обстановку. У дока большой кабинет – метров тридцать, наверное, квадратных. Нет, тридцать – это я загнул, метров двадцать… пять. У окна, посередине, огромный стол – на нем док с другими врачами играет в футбол. Ну, то есть, наверное, играет. Площадь вполне позволяет.

– …Под влиянием католической церкви, запрещавшей употребление гриба как дьявольское наваждение, – продолжает Альфред Вульфович, – культ его не был утрачен, но стал тайным и исчез из поля зрения официальной науки…

Помню, такой стол у моего преподавателя в консерватории стоял. Звали его Дмитрий Алексеевич, но за глаза называли «профессором Димой». И студенты, и другие преподы. Такой маленький, лысенький живчик, наш профессор Дима. Женат пятый раз, причем три последние супруги – его же студентки. Безумно любил молоденьких девочек, но, как человек порядочный, всегда на них женился. И талантлив, как бог. На меня очень похож. Ха-ха.

– …В настоящее время используются два вида психоактивных грибов. Первый – грибы, содержащие псилоцибин и псилоцин. Это соединения триптамина, и они вызывают эффект, схожий с ЛСД…

Зря смеешься, дружище, мы с профессором Димой на самом деле похожи. Правда, он к сорока годам стал первым кларнетом республиканского симфонического оркестра… Я говорил, что я по специальности кларнетист? А саксофон – это для души, тем более, что сакс и кларнет – почти одно и то же. И по звукоизвлечению и по аппликатуре.

– …Второй вид – группа «Аманита», в простонародье – мухоморы. Это грибы, содержащие в качестве действенного принципа иботеновую кислоту, мускимол, мусказон и гиоскиамин…

Так вот, Дима к своим сорока стал первым кларнетом симфонического оркестра и профессором Казанской консерватории. А я к сорока буду…

– …К сожалению, в этой группе грибов встречается опасное биологически активное вещество мускарин – один из мощнейших биологических ядов…

Никем, дружище, уже не буду.

Никогда.

– …при отравлении которым летальный исход гарантирован. В общем, Виргус, как говорили древние – «или ты, или тебя»…

Странный он все-таки, наш главврач.

Над столом у него три портрета великих психиатров – док называл их имена, но я забыл. Извини, дружище. Помню только – первого задушили психи (вот хохма, да?). Чувак в своей клинике отказался от строгого содержания (ну, знаешь, смирительные рубашки, шоковая терапия и все такое), дал буйным свободу передвижения и разрешил развязывать руки… Вот и попал под замес. За шо боролись, на то и напоролись.

Второй, наоборот, вводил суровые меры, и славился жестокостью. А третий портрет – в центре, – был нормальным. (Не портрет, конечно, а психиатр. Ты опять перепутал, дружище).

«Или ты – или тебя». Вот такая философская подоплека в доковой портретной галерее. А может, другая? Типа – будьте умерены в помыслах. Или так – истина всегда посередине.

Хм… Клево получилось – ну, последние мысли. А что, может, мне в таком духе книгу писать? Назидательно-дидактическом, морально-нравственном? Всецело радея о пользе для юных умов, а посему блюдя чистоту жанра и слога? (Как вы считаете, многоуважаемый Ботан?)

Давайте я уже возьмусь приучать вас к высокому стилю общения, дружище! Гордо понесу культуру слова в народные массы… Да и воздастся мне! (А, как тебе?! Круто?) Я стану ангелом, распростершим сияющие крылья над бездной вульгарности и плебейства! Архангелом, вздымающим меч возмездия над творцами пошлости! Пусть сонмы приверженцев бульварщины пригибаются под свист моего клинка… Аллилуйя, убогие, сирые, нищие, аллилуйя!..

Так, что-то я разошелся. Ладно, закругляюсь.

Автор прерывает свое повествование, мой любезнейший друг. Опускается занавес, оставив перед собой мордастого конферансье, который голосом Гердта жизнерадостно провозглашает: «Антракт, негодяи!»

(Ботан, здесь смайл поставь, чтобы читатель не обиделся. Это ж я так… для красоты только сказал – ну, про негодяев). :)