Читать книгу Тигры и земляника - Айрат Салимович Галиуллин - Страница 2

Алоха!

Ну вот я и в психушке.

Или, как сказала моя благоверная, ну, бывшая, конечно: «Вот ты и дома, Виргус!». Спасибо тебе, родная, на добром слове…

Нет, как-то я не так начал. А что, эта штука уже работает, Ботан? Хм… Давай еще разок. Ты это сотри потом, а я вступлю заново. Готов? Поехали!

Хай, подруга, а может быть – чувак, хотя лично мне чувихи нравятся больше, но это же дело вкуса, разве не так? Короче, кем бы ты ни был, шалом тебе, алоха или салам аллейкум. Выбери сам.

Ботан сказал, что мне нужно писать книгу, раз уж такая история со мной приключилась. Ботан тогда сильно обкурился, но суть не в этом, идея-то мне понравилась… Что, Ботан, не обкуренный ты был? Да ладно, это я так, для интриги. Читателям же интрига нужна. А что может быть интрижнее, чем обкумаренный Ботан?

Единственная проблема оказалось в том, что я ненавижу писать. Письма, дневники, доклады, конспекты, объяснительные, заявления об уходе, долговые расписки… Терпеть не могу. А компьютера у меня нет, да и печатать я, если честно, тоже не люблю. Но выход нашел, как всегда, Ботан. О, великий Ботан, слава тебе, слава! С тебя пузырь, кстати. За то, что я тебя в книге пиарю. Прославишься теперь на весь мир, Ботан, точно тебе говорю.

Ну так вот, Ботан притащил диктофон и взял на себя добровольное обязательство… О, великодушный Ботан! С тебя уже литр, имей в виду… И взялся перепечатывать мой бред на компьютере. О, трудолюбивый пчёл!..

Вот он передо мной – скромный и лучезарный дружбан. С утра уже слегка… что, этого не нужно? Ну как скажешь. Я продолжаю пиар-кампанию, так что считай литры… На лице его солнцеподобном блуждает улыбка Будды, и лишь раз или два я видел это лицо хмурым, когда он, Ботан луноликий, почему-то был трезвым…

Ладно, ладно, молчу. Только зря ты так, Ботан, скандальная слава – тоже слава. Помнишь, в древней Греции жил… э-э… Геродот, или как его там… Герострат? Вот, чуваки, Ботан говорит – Герострат, и даже добавляет, что он сжег храм Артемиды Эфесской. Не Ботан сжег, конечно, Герострат. У Ботана бы рука не поднялась. Потому что в ней был бы стакан…

Шучу, старик, не гони.

Ты все-таки эрудит, Ботан, выступать бы тебе в Поле Чудес. Столько всего знаешь.

Я и сам вообще-то книжки люблю. Читать меня научили в пять лет и с тех пор не могут остановить. Я в этом смысле – больной. Запойный. Читаю все подряд, что попадется, даже всякую хренотень. Бывает, под рукой нет ничего, ни книги, ни журнала, так я бумажку какую-нибудь найду – хоть пачку от сигарет, хоть фантик конфетный, – и читаю. И в голове у меня много чего, но свалено в кучу, не систематизировано, что ли. Хотя можно назвать это бардаком, а можно – творческим беспорядком.

Другое дело Ботан. Он парень пунктуальный, и в закромах его котелка знания разложены по полочкам. Все, блин, знает… убивать пора. Дома у Ботана книг – Ленинская библиотека отдыхает! Правда, в основном старье. (Ботан, не обижайся, в литературе главное – честность. Так что терпи). Например, сейчас он читает – сейчас удивишься, дружище, – «Роман-газету»! За 1981 год! Я посмотрел обложку – Чаковский, «Победа». Охренеть.

И вообще, Ботан как будто застрял в прошлом – у него прическа с бачками, ну, бакенбардами, то есть. И одежда чистая, опрятная, но уж больно старомодная. Я говорю – давай, Ботан, я тебе джинсы дам поносить! А он отвечает: «Мне свое больше нравится». Вот чудак. В ванной у Ботана эмалированная раковина. Ты, наверное, таких и не видел, дружище. Станок, которым он бреется, еще тот, с тех времен. В него вставляется лезвие и ручка завинчивается…

Отстань, старик, не отдам я тебе диктофон! Убери грабли, я же тебя рекламирую! Все, все, больше не буду…

Чуть руки мне не оторвал, зараза. А они у меня нежные, музыкальные, их беречь нужно. Тяжести не носить, грязной работы избегать. Вот, помню, на шабашку ездили… В девяносто третьем. Времена на дворе стояли трудные, за музыку платить перестали, и, чтобы прокормить семью, – а у меня на руках Ленка с маленькой Коврижкой, – приходилось крутиться. Приятель пригласил поработать со знакомыми азерами на строительстве чего-то там, уж не помню чего, ну, я и поехал сдуру…

Короче, два месяца веселой жизни удались! Мы вкалывали, как сволочи, причем, в скотских условиях, и квасили два месяца тоже, как сволочи, – с утра до вечера. Пили и работали, работали и пили… Причем, употребляли исключительно бренди – ныне забытый «Сланчев брег». Похоже, кого-то в районной администрации клево подмазали – все магазины района оказались завалены этим напитком, включая «Хозмаг» и «Детский мир». И стоил бренди дешевле водки, прикинь! Частенько можно было наблюдать картину: в канаве валяется пьяный бомж с бутылкой бренди в руках. Красиво жить не запретишь, блин. У нас этот бренди разве что из ушей не лился.

М-да… Как вспомню, так вздрогну. Вот там я руки посадил капитально, приехал – не знал, как за дудку схватиться.

И чего я про шабашку-то вспомнил? А, там одна штука произошла, важная… Но я об этом потом расскажу, сейчас ломает что-то. Да и Ботану уже пора. Скоро его из дурки выгонять примутся, потому как уже вечер и приемное время заканчивается. Но он оставит мне свой зашибательский диктофон – о, щедрейший Ботан! – и я расскажу тебе, маленький дружок, свою жуткую историю. Я не к тебе обращаюсь, Ботан, к читателю.

Да, я же забыл представиться. Зовут меня просто – Амфибрахий Ромуальдович Головотяпкин.

Шучу, не пугайся. Зовут меня Виргус. А почему так – я попозже объясню, только Ботана провожу.

Что, старик, уходишь? Ладно, спасибо, что навестил. Ты давай там, того… Не больно-то. Держи себя в руках, короче. Да, покажи, как эта штука работает-то, ну, диктофон твой. Ага… Ага… А это что? Понятно. Разберусь, в общем. Ну ладно, будь. Заходи, не забывай.

Вот мы и остались вдвоем, мой дорогой слушатель… то есть, читатель. Или ты читательница? А ну признавайся сейчас же как на духу, что у тебя в штанах?!

Я же обещал рассказать про свою кличку. Сейчас, только сигаретку закурю.

Кх-м… Ну вот. Зовут меня Виргусом давно, сколько себя помню. Вернее, лет с пяти, если уж быть до конца точным. Я тогда проболел долго и из разговора родителей уловил, что «подхватил вирус». Ну, пришел после болезни в детсад, а воспитатели спрашивают, чем болел. Я и выдал, что, мол, виргусом. Они долго не могли понять, о чем это я…

Как сейчас вижу эту сцену – щуплый рыжий пацаненек с важным видом заявляет, что у него не хала-бала какая-нибудь, а виргус! А эти вертихвостки, небось, неплохо знали, что можно подхватить – трепак там, сифон, но вот «виргуса» почему-то до сих пор не изведали. Тем и были озадачены… Пока девчонка из группы (задавака была – страх!) не сказала: «Да вирусом он болел!» А потом наморщила носик этак презрительно и процедила: «Неграмотный!» (Убил бы козявку. От родителей научилась, конечно).

Воспитатели смеялись так, что я думал, их в медпункт унесут. Ведь что интересно – детсадовские работники постоянно слышат детский лепет, а все равно каждый раз радуются, как маленькие. Наверно, долго находясь в определенном окружении, и сам становишься… того. Вот и главврач наш Альфред Вульфович тому подтверждение.

С тех пор меня Виргусом и зовут.

Только однажды я попытался от клички избавиться – в армии. Там же никто никого не знает, вот я и сказал, что кликуха моя, погоняло, то есть – Рэмбо. Ребята покосились, но ничего не сказали. А на другой день – на тебе! Сидим мы в курилке (будка такая возле казармы стояла), ну, все молодые. Духи, то есть. Стриженные, лопоухие, как близнецы-братья… И вдруг радостный такой вопль: «Оба-на! Брателло, Виргус!» Смотрю – земеля мой. Пилотка на затылке, ремень на яйцах, дембель уже, значит. А мы на соседних улицах жили, так он точно знал, что я не Рэмбо… (Там, главное, на гражданке, месяцами не встречались, а тут, у черта на куличках – получай деревня трактор!)

Уф, устал рассказывать… Вообще-то я часами могу трындеть, но здесь такая обстановка, блин… Гнетущая. Передохнуть надо. Может, ты чего-нибудь расскажешь? Ну ты, который читает. Не хочешь? Ну вот…

Ладно, давай споем, что ли, для разрядки. Ты какие песни знаешь? Я вот… ну, про Катюшу знаю. «Расцветали яблони и груши…» В детстве думал, что эта песня про зенитную установку. Помнишь, в Великую Отечественную на вооружении стояли, Катюшами звались. Вот, я думал, что песня про них.

Ну что, поехали? Я запеваю: Ра-асцвета-али яблони и гру-уши, па-аплыли-и туманы над реко-ой… Давай, подпевай, чего ты… Не хочешь? Устал? Эх, и ты тоже… Ладно, буду рассказывать дальше. Но песня с тебя, учти.

Кстати, мимо по коридору шлепают больные в застиранных халатах, оглядываются, как я сам с собой песни пою (диктофон-то маленький, не видно в руке почти). Пялятся безо всякого стыда. Тронутые, одним словом.

Эй, псих, иди-ка сюда! Иди, иди, не обижу. Это что у тебя в пакете? Понятно, что из дома, а что конкретно-то? Сигареты есть? Ну, блин… Ладно, иди, галлюцинируй себе дальше.

А вообще, армию я ненавидел. И садик, кстати, тоже. А знаешь, дружище… (я не вижу отсюда – девка ты или парень, так что буду называть тебя просто – дружище, ладно?) А знаешь, дружище…

Нет, ты точно не обижаешься, что я тебя так зову? Точно? Представь, что я хлопаю тебя по спине, – ну, если ты парень, – и восклицаю: «Дружище!». А если ты девка, то шлепаю… чуть пониже спины (да это по-дружески, не подпрыгивай ты так) и тоже восклицаю! Вот представь это прямо сейчас…

Есть? Ну и как, нормально?

Я же говорил! (Ботан, когда перепечатывать будешь, поставь здесь смайлик, ладно? Мне плевать, что в книжках смайлы не приняты, а в моей будет!) :)

Я знал, дружище, что тебе понравится. Сознайся, у тебя не так много знакомых, что могут шлепнуть по спине (или ниже) и совершенно искренне назвать тебя дружищем. Нет, я не имею в виду случайных там каких-нибудь с непонятными намерениями. Нет. Искренне – вот что важно. По-доброму.

А ведь я именно так к тебе отношусь, обрати внимание. Мне от тебя ничего не нужно. Если ты читаешь мой бред, значит наш с Ботаном план удался и книга уже издана и тобой куплена. А значит, ты скромную лепту в мой посмертный миллион уже внес. Можешь ее (книгу то есть, не лепту) даже выкинуть прямо сейчас, мне все равно. Я тебя называю дружищем не ради корысти. Это мне вообще не свойственно, кстати, корысть. Отсюда и беды мои.

Вот моя благоверная, ну, бывшая, конечно, была бы только рада, если б жадности у меня прибавилось. «Затрахал ты уже, Виргус, своим бескорыстием! Когда мы как люди жить будем?!» – это ж вечнозеленый хит нашей совместной жизни!

М-да… «Как люди жить» – вот что меня убивает. Это в конечном счете и привело к краху нашей любовной лодки. Не быт. А «как люди».

Есть у меня семья знакомая, дружище, Кувшинниковы их фамилиё. Вот у кого все как положено! У людей квартира – и у нас будет. У соседей машина – и мы в долги влезем, но купим. Ничего, что тачка под окнами стоит – денег на бензин нет, зато как люди живем, автомобиль имеем. Работа приличная, не хуже чем у других, по праздникам гостей собираем, пляшем и нажираемся. В обоих смыслах. А еще песни поем застольные – «Ой, мороз, мороз» и «Виновата ли я». У детей компьютер, у мужа рыбалка, у жены любовник. Может, оно и не сильно хочется, но надо. У всех приличных знакомых так.

Это Ленкины друзья детства. Когда жене удается меня вытащить к Кувшинниковым в гости, я смотрю и охереваю. И думаю: «Вот в кого ты превратишься, Виргус, если что-то в жизни не изменишь».

Правда, сейчас уже поздно. Поздняк метаться. Поезд прибывает на станцию назначения, состав дальше не пойдет. Потому что – тупик.

Но я отвлекся. Я же про армию рассказывал, а до этого – про детсад. А ты уже забыл? Так вот, дружище, если вдуматься, разницы ведь большой нет – детсад или армия. И там и там ограничение свободы. Ходить строем, ёлы-палы, есть по расписанию, спать по расписанию…

Да, кстати, и у нас скоро отбой, а мне не хочется. Не то чтобы не хочу спать, а…

Просто они там, внутри, все равно спать не дадут.