Читать книгу Мой дом Россия. И жизнь, и драмы, и любовь (сборник) - Борис Рачков - Страница 11

Была зима. На Клязьминском водохранилище лёд. Морозец под 20 градусов. Приехавшие сюда в пансионат Борис и его друг Владимир Рахманин пошли прогуляться по замёрзшей водной глади. В дублёнках тепло. Вечерело. Полынья возникла под ногами внезапно. Шедший чуть впереди Володя мгновенно ушёл под лёд. Сразу отяжелев из-за взмокшей шубы, выныривал лишь на какие-то секунды, но как бывший военный матрос успевал отрывочно бросать команды «пехоте»: «Распластайся по льду, не дёргайся! Протяни руку! Плавно отползай назад!» На сцепке из двух рук Володя, то и дело уходя с головой под воду, крушил другой рукой тонкие края льда, пока по везде проступившей воде не отползли оба на крепкий лёд. Борис лёжа тянул его на себя, хотя вода была и под ним. Порой чувствовал себя тоже уходящим под лёд. Но в мозгу билось: «сам погибай, а товарища выручай!».

В конце концов выбрались на более прочный лёд и сначала ползком, потом на полусогнутых побежали к берегу. Выпрямились лишь на берегу, и сразу же одежду сковал мороз.

Их усиленно высматривал из окна пансионата третий товарищ по номеру, коллега по работе Анатолий Ларкин. Он уже накрыл на троих шикарный ужин и, увидев друзей, не мог уразуметь, почему парочка не торопится, шествует как-то вразвалку на негнущихся ногах. Вошли в номер под звон своих ледяных доспехов. Едва успев принять от товарища по живительной стопке водки, содрали с себя задубевшую одежду, укутались в простыни, как в римские тоги, и со звенящими манатками «на прицепе» прыгнули в володину «волгу». Помчались к нему домой. Первый же пост ГАИ, оторопев от вида полуобнажённых водителя и пассажира с душком спиртного, готов был арестовать их, но узнав истину и серьёзность их положения, радировал всем постам давать чудакам на белой «волге» зелёный свет вплоть до площади Гагарина, где жил Володя.…

В своём возрасте Борис Васильевич, пожалуй, уже имеет право утверждать, что многие наши жизненные поступки в молодости, эмоциональные и духовные порывы так или иначе дают знать о себе в будущем. Особенно то, что было посеяно общесоюзным энтузиазмом 50-х годов, романтикой 60-х с покорением казахской целины, созданием грандиозной Байкало-Амурской магистрали, Байконура, Сибирского Академгородка и подобных эпохальных комплексов.

Сотрудничая с «Московским комсомольцем», Борис как-то написал о группе пытливых студентов 3-го курса Технологического института им. Баумана, которые изобрели и успели внедрить на нес кольких электровозах небольшое усовершенствование. Один из тех будущих инженеров Гуковский Георгий, по-свойски Гоша, подружился с начинающим автором. Юный изобретатель бывал не в ладах с мачехой, на которой отец, прославленный генерал-лейтенант от артиллерии, женился в войну, оставив маму Гоши, как это, увы, часто случалось в жестокие годы. Проживая теперь с отцом, сын порой покидал просторное семейное гнездо и по несколько дней предавался холостяцкой вольнице в съёмных и тесных «апартаментах» Бориса, тогда ещё именовавшегося среди друзей детским именем Лорик.

Георгий оказался одним из застрельщиков студенческого движения в помощь строительству БАМА и освоению целины. Он и друзья не раз обсуждали «у Лорика» кандидатуры студентов, достойных стать членами их знаменитого на всю страну стройотряда бауманцев во главе со старшим сокурсником Борисом Пастуховым. Прокуренную ребячью обстановку часто облагораживали знакомые подружки. В одну из них, спортивную и боевую Ларису, довольно флегматичный Гоша влюбился всерьёз.

И вдруг он пропал. Без предупреждения перестал появляться на посиделках. Лариса говорила с его товарищами по телефону очень скупо, потом перестала брать трубку. Тревога усилилась, когда к Борису в поисках сына явился сам генерал Гуковский, успевший поднять на ноги милицию, но безуспешно. Он и Борис стали разыскивать Гошу вместе, благо, под рукой служебная машина отца. Через сутки Борис предложил сузить круг поисков только районом Покровское-Стрешнево, где проживала Лариса. Там выяснилось, что она вот-вот выходит замуж за известного хоккеиста, чем, очевидно, и был морально подкошен наш студент. Судя по его гордому нраву, он мог и не пережить мук отверженного. Когда и у отца опустились руки, Борис принялся обшаривать чердаки вокруг дома Ларисы. Там-то в одном из чердачных закутков и был найден почти без чувств заросший, еле узнаваемый страдалец. Его, довольно крупного, к машине отца переносили несколько здоровых мужиков. Как потом выяснилось, даже этот всегда жизнелюбивый, активный, в общем-то сильный молодой человек, вдруг, оказался слабее искушения покончить с собой из-за неразделённой любви. Выпил, сам не помня сколько люминала, чтобы навек уснуть близ возлюбленной в ореоле романтики.

Могучая в ту пору романтика великих строек и целины помогала выправлять души, эмоции, мысли миллионам молодых. Помогла и Георгию, которому позже хватало сил, хоть и с горькой иронией, но подшучивать над своими «страданиями молодого Отелло». Однажды он и его друзья возвратились со стройотрядовской страды воодушевлённые, с прави тельственными наградами, из которых самой высокой был удостоен обожаемый ими командир Боря Пастухов. Ему, Гоше и ещё кому-то из знатных стройотрядовцев даже оставили в личное пользование на какое-то время работавшие с ними за Уралом вездепроходные «газики». Ох, и помотались же на них друзья по Подмосковью, тогда совершенно свободному от личного автотранспорта. Но чаще «гудели» на просторной даче Гуковских в посёлке Трудовая, где Борис имел раз неосторожность повалить «газиком» соседский забор, благо, дружно восстановленный сразу общими усилиями.

Жизнь вскоре разбросала питомцев оттепели по необъятному Советскому Союзу. Что осталось у Бориса «в осадке», кроме чувства породнённости с московской молодёжью его склада ума, понимания целей жизни? Наследие той поры всё больше отходило в прошлое под напором новых, часто не менее ярких впечатлений. Но это не мешало радоваться тому, как невысокий, скромный, но с каким-то железным стержнем внутри Борис Пастухов быстро вырастал в крупного общественного деятеля. Подлинную славу лидера нового поколения принесли ему славные дела на посту первого секретаря ЦК Комсомола. Газетная стезя Рачкова не раз выводила на пресс-конференции Пастухова в разных высоких инстанциях, но журналист считал не вправе отвлекать на себя драгоценное внимание молодого лидера, который мог и не помнить давнего крушителя дачных заборов.

Примерно через треть века, уже в перестройку, Бориса Рачкова назначили главой небольшой делегации журналистов в Милан на заседание Итало-Российской торговой палаты. И вдруг, при вылете из Шереметьева обнаружилось, что выездной документ «главы делегации», которому предстояло первому выступить в палате, оформлен был техническими работниками с ошибкой. Делегация улетела. Рачков остался в аэропорту с мизерной надеждой быстро уладить недоразумение. Единственным шансом была бы прямая помощь МИДа. И здесь Рачкова осенило, что заместителем министра иностранных дел работал тогда Борис Пастухов. Застрявший в аэропорту пассажир подсказал по телефону своему главному редактору Юрию Якутину позвонить именно этому заму министра и попросить об оперативном содействии.

Неизвестно, как всё проворачивалось в МИДе, но результат сказался незамедлительно, что удивило даже видавших виды пограничников аэропорта. Через несколько часов «отбившегося от стаи» весело встречали советские и итальянские коллеги в одной из миланских гостиниц. А сам он перед сном вдоволь поразмышлял о преемственности случайного и закономерного в жизни. Не сведи Бориса судьба с Георгием в 60-х годах прошлого века, не окажись он в кругу молодых преобразователей державы, то не была бы ли скомкана журналистская миссия Рачкова в Италию накануне XXI века…

У Бориса часто не хватает слов, чтобы выразить глубочайшую признательность одному из друзей в ТПП РФ Сергею Викторовичу Бакаеву, работающему в сфере связей Палаты со СМИ и общественностью. Здесь дело коснулось самого дорогого, что есть у Бориса Васильевича и его супруги – их дочери Аллы. Ученица средней школы с углублённым изучением английского языка, она ближе к выпуску стала вынашивать мысль об учёбе в Институте международных отношений. Зная, сколь важным при поступлении туда является наличие трудового стажа, она упорно стала искать возможности работать. Сначала попробовала себя в роли помощницы ученикам младших классов в постижении английского языка. Потом попросила родителей подыскать нечто более солидное. Они не могли нарадоваться, как их чадо решительно следует привитому ей духу трудовой самостоятельности. Здесь и проявилась впервые дружеская верность Сергея Бакаева. Он порекомендовал Аллу на беспокойную, но настоящую работу в издательстве по выпуску рекламной продукции, где люди работали в тесном взаимодействии с иностранными фирмами по стандартам выпускников МГИМО.

Первым серьёзным делом жизни самой Аллы, которое она и реализовала успешно, стало поступление в Московский Государственный институт международных отношений. Старшие в семье изначально склоняли её к юридическому факультету. Но в ключе свойственной ей самостоятельности она поступила на факультет международных экономических отношений, сама выбрала себе как дополнительную специализацию маркетинг и внешнеторговую рекламу. Усердно училась все студенческие годы. Семье в конце концов оставалось только соглашаться с такой самореализацией. Действительно, выбранное дочерью направление было для молодёжи её круга весьма интересным, многообещающим. В том, что она не ошиблась в выборе, доказала её успешная работа после МГИМО именно в качестве международного экономиста с блестящим знанием английского и с углублённой специализацией по международному маркетингу и рекламе.

Что же касается дружественной связки Рачков-Бакаев, то она ярче всего проявилась в 1991 году в дни августовского путча против демократической России. Алла работала недалеко от Белого дома, где разворачивались драматические события в присутствии танков, бронетранспортёров, автоматчиков с передёрнутыми затворами и взведёнными курками. Всё вокруг оцеплено, ходу ни туда, ни оттуда. Родители на даче. А здесь, в гуще тревожных событий находится недавно получившая паспорт в аккурат энергичная девушка-красавица, преисполненная желанием воспользоваться правом выбора, что появилось у граждан демократической России. Кстати, как стало известно много позже, там же сутками дежурил на страже демократии у Белого дома незнакомый ей студент Дима Бирюков, ставший потом её мужем, и они романтично считают себя помолвленными ещё в дни «провалившегося не без их участия путча».

Семья волновалась, как никогда. Мобильников толком ещё не было. А вызволять единственное неугомонное чадо надо немедленно. Это мог сделать лишь работавший там совсем рядом Сергей Бакаев. Когда Борис Васильевич дозвонился до него из области, тот, оказывается, и сам был уже озабочен проблемой, даже нашёл маршрут для выхода из военизированной зоны. По нему он и провёл девушку до спасительного трамвая. Она же и сегодня с волнением вспоминает то бравое время с перестуком трамвайных колёс под лязг танковых гусениц…

Подлинная взаимовыручка помогла однажды Борису и в трудностях, возникших вокруг одного из самых родных ему людей – племянницы Оли. Она после Ставропольского мединститута и нелёгкой отработки распределения в условиях ваххабитской вакханалии на Северном Кавказе совсем в духе её пытливой натуры прибыла в Москву. И подлечиться, и ознакомиться с величием и красотами столицы. Но не без надежд, по-девичьи радужных, правда, с твёрдым намереньем «лишний раз не докучать дядюшке».

Был у дяди Бори среди многочисленных неизвестных ему читателей-почитателей некто Аркадий Богораз, далёкий родственник известной правозащитницы. У него был свой путь творить добро людям, ему чем-то симпатичным. Долго работал в авторитетной и влиятельной тогда «Медицинской газете». Потом, с началом перестройки создал при издательстве «Московская правда» свою бизнес-газету для изготовителей и покупателей лекарств, медтехники. Дело вышло доходным.

На одном из семинаров для СМИ в Торгово-промышленной палате, где присутствовал и Рачков, Аркадий в выступлении высоко отзывался о его публикациях, «помогающих грамотному развитию нашего начинающегося бизнеса». Познакомились. В силу искренней жажды творить добро Аркадий потом предлагал заняться бизнесом и Борису, готов был «безвозмездно подарить первоначальный капитал на собственное дело». Но становиться бизнесменом обозреватель считал для себя уже поздноватым.

И вдруг возникла драматическая, почти трагическая коллизия, из которой Рачкову без срочной помощи верных людей выйти было почти невозможно. Дело в том, что жизнь племянницы в огромном городе при неустроенности быта ввергла её в опаснейшую болезнь. Дядюшке племянница раньше если и жаловалась, то как бы в шутку, утаивая серьёзность ситуации. Но вот настал момент, когда всё обретённое ею в столице назвала дяде по телефону сквозь слёзы «местом между жизнью и смертью».

«Богораз!» – застучало в голове Бориса Васильевича. Вот когда настал час Аркадия сотворить добро, а может и чудо! Невысокого роста крепыш, он словно добрый гном предстал перед Борисом по звуку тревоги. За считанные минуты развернул бурную деятельность, обзвонив всех и вся. Главный редактор «Медицинской газеты», выяснив в какой больнице пациентка Кобозева Ольга, выдал звонки с просьбой обеспечить ей лучший уход. Когда Борис с Аркадием прибыли туда, измождённая племянница тревожно спала в чистой палате и уюте, хотя несколько часов назад, по словам медсестёр, они у кровати «этой тяжёлой» в коридоре уже гадали, когда надо бы её везти «прямиком в морг»…

Все попытки Бориса Рачкова выразить Аркадию Богоразу глубочайшую признательность гасились о его доброе, трогательное пожелание, чтобы «женское население Москвы приросло, наконец, твоей замечательной племянницей». К счастью близких, приросло.