Читать книгу Мой дом Россия. И жизнь, и драмы, и любовь (сборник) - Борис Рачков - Страница 12

Работая в одиночку на как бы персональном рубеже холодной войны, Борис считал себя не вправе оставлять пост ни на минуту. Гвардии старший лейтенант из Таманской дивизии не считал себя разоружённым. Десятилетиями не вставал из-за рабочего стола по 10–12 часов. И порой не мог не повторить за поэтом Николаем Некрасовым, вспоминавшем о своём становлении в литературе: «Сколько я работал! Боже, сколько же я работал!»

Параллели с великими всегда рискованны, но на многих действуют вдохновляюще. Кстати, к стимулятору «на великих равняйсь!» прибегали и многие его друзья. Борис искренне проникался, например, упорством и самоотдачей, с которыми продвигались по жизни ставропольский суворовец Юрий Гудков с его мечтой стать, как Чкалов, лётчиком-испытателем, ставший им и Героем Советского Союза. Или суворовец Леонид Шевченко, вознесённый в военачальники при умелом руководстве отпором вооружённой китайской провокации на Даманском. А земляк Юрий Жданов, ставший видным общественным деятелем? Или недавний сослуживец по школе кремлёвских курсантов Виктор Тютюнов, достигший в дипломатии посольского ранга. Или референт, позже глава протокольной службы Министерства внешней торговли СССР Владимир Рахманин. Он, кстати, выпустил в 2009 году книгу «Исповедь начальника протокола», которую читатели приняли как один из образцов современной мемуарной литературы. Эти и другие ребята из ближнего круга Бориса умели в любую погоду «и за плугом походить, и плоды трудов своих показать»…

У первопроходца внешнеторговой пропаганды и контрпропаганды источники для написания статей всегда были в голове и на рабочем месте. С очередной статьёй засиживался нередко за полночь в Союзнефтеэк-спорте, и позже в редакциях. Если ночью на 12 этаже по левой стороне высотки на Смоленской вплоть до 70-х годов светилась пара угловых окон, значит, там работал наш комментатор. Это даже дало одному из друзей повод написать стихи, вскоре ставшие популярной песней, правда, адресованной девушке: На двенадцатом этаже не погасло твоё окно…

Ночной маячок частенько притягивал ставшего верным другом Владимира Рахманина, референта, позже руководителя протокольной службы Министерства внешней торговли. Он после очередного организованного им ужина для иностранных делегаций в ресторанах «Прага», «Националь» или «Метрополь» возвращался домой на служебном авто поздно вечером часто мимо высотки. Охрана пропускала его в здание в любое время. Догадываясь, кого протокольщик так поздно опять идёт навестить, наказывала: «И предайте этому вашему эксперту, что если будет засиживаться в нарушение инструкции, запрём его там до утра или спровадим в чулан для нарушителей».

На полуночных посиделках друзья-коллеги не раз обсуждали возможные статьи по проблемам, для решения которых протокол в ближайшие дни принимал из-за рубежа известных, влиятельных в мире бизнеса фигур. Распоряжением руководства обозреватель Рачков был включён теперь во многие мероприятия с иностранными гостями. Это мог быть, например, американский миллиардер Арманд Хаммер, который ещё молодым человеком получал заказы для своего бизнеса по протекции Ленина. Или итальянский сенатор, организатор национальной промышленности Италии Энрике Маттеи. Или сопредседатель Совета по торгово-экономическому сотрудничеству США-СССР Майкл Форрестол, особенно интересный тем, что стал рьяным сторонником добрых американо-советских отношений в самый разгар холодной войны – как бы во искупление несчастной судьбы отца, ставшего трагической жертвой именно этой войны: Майкл был сыном того обезумевшего министра обороны США Форрестола, который с криком «русские танки идут» выбросился из окна небоскрёба…

Дежурный милиционер, поднявшись часа через полтора в кабинет на 12 этаже, мог застать картину: эксперт корпит над рукописью, а «недремлющее око» министра Патоличева Владимир Рахманин спит калачиком на сдвинутых столах. Вместо подушки пишущая машинка, обмотанная шторами. Работа в протоколе всегда нервная, зачастую как бы без конца и начала. Референт недосыпал и пользовался любой минутой «прикорнуть». А где хоть часок «покимарить», как не там, где никто в мире не найдёт, не побеспокоит? Сквозь сон: «Капитан, дежурство кончил?» «Да, заступает другая смена». «Борь, я от усталости никакой, распорядись». Эксперт доставал из саквояжа референта красивую фигурную флягу. В ней как штатной принадлежности человека из протокола «всегда было». Наполнялся фужер. Потом милицио нер подобревшим тоном советовал всё же «выматываться поскорей, иначе вас повесят на меня». Высотка – объект режимный, к тому же весь центральный корпус с 7-го этажа и выше занимало Министерство иностранных дел СССР с суровым главой, членом Политбюро ЦК КПСС Андреем Громыко.

В общем, успехи по работе давались не сами собой, а ценой непрестанного труда, даже здоровья. Разговор о пренебрежении Бориса да и многих его коллег собственным здоровьем, был бы неполным без упоминания, например, о том, что в пору работы в «Экономической газете» в 80-х годах его дважды срочно увозили в больницу с сердечными приступами. Один раз сделал это работавший в редакции с Борисом над своей статьёй Володя Рахманин. Видя схватившегося, вдруг, за сердце и побледневшего Бориса, он тут же по телефону связался с хорошо знакомым врачом первоклассной больницы в Волынском, расположенной недалеко от Смоленской площади на бывшей ближней даче Сталина, отвёз друга туда, сдав его в надёжные руки. Врачи потом говорили: опоздай пациент на 10–15 минут и было бы поздно.