Читать книгу Эмма. Восьмое чудо света - Дана Делон - Страница 9

Эмма

«Нет-нет, мы просто лучшие друзья!»

Облегчение во взгляде Мэйлинь после моих слов о том, что я и Поль только дружим, вызвало у меня раздражение. Хотелось взять эти слова назад, прогнать ее… вышвырнуть из квартиры, громко хлопнув дверью перед этой наглой физиономией! Меня всю трясет. Иду быстрым шагом по улице, не видя ничего перед собой. И плевать, куда ноги меня принесут.

Мэйлинь чертовски красива. Неприятная мысль. Раскосые глаза, высокие азиатские скулы, идеально чистая кожа, стройная фигура… Та черная кофточка безупречно обтягивала ее узкую талию. Стоп, стоп. Какая, к черту, разница?

Я заставляю себя остановиться и делаю глубокий вдох. Успокойся, Эмма. Уйми поток мыслей. Следи за дыханием. Глубокий вдох – долгий выдох. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что шла в противоположную от метро сторону. Устало тру глаза и решаю вернуться.

Солнце слепит, лениво растекаясь теплом по коже. На деревьях виднеются первые набухшие почки, воздух пахнет свежестью, в нем витает что-то необъяснимо весеннее – предчувствие перемен. Поль живет в Шестнадцатом округе, вблизи своего университета и Булонского леса, в спокойном, респектабельном районе, который, как я всегда считала, подходит для жизни только пенсионерам. Но сегодня, гуляя среди этой мягкой тишины, залитой золотыми бликами, я вдруг ловлю себя на мысли, что покой тоже по-своему прекрасен. Даже в метро прыгать не хочется – чересчур хорошая погода, к тому же я так соскучилась по весне. Жаль, что до моего дома идти пешком минут сорок, а я не уверена, что готова сейчас к такому марафону. Хотя велик соблазн пройтись до набережной Сены моим любимым маршрутом.

Мысленно вижу, как выхожу из тихого переулка, пересекаю авеню Версаль и направляюсь в сторону моста Гренель – именно он ведет к Лебединому острову. Еще несколько минут – и я уже на этом узком клочке земли посреди Сены, где одиноко стоит французская статуя Свободы[3]. Меньше, скромнее, но так же символична. У статуи всегда чуть ветрено и очень спокойно.

От Лебединого острова до Эйфелевой башни всего несколько минут пешком. Я представляю, как поднимаюсь обратно на мост Гренель, перехожу на другой берег и поворачиваю к Сене. Башня уже виднеется между домами – темная, массивная, с ажурным силуэтом. Она впечатляет всегда, даже если ты давно привык к этим видам. Я бы прошлась по набережной Кеннеди, мимо редких прохожих и пустых скамеек. Потом – мост Бир-Хакейм, с его арками и видом как с открытки. А дальше – мост за мостом – уже Латинский квартал, с его книжными лавками, крошечными булочными и витиеватыми улочками. Возможно, такая прогулка мне бы не помешала – отвлеклась бы немного. Но усталость не позволяет: она невидимой тяжестью тянет меня вниз.

Метро, конечно, рушит волшебную картинку города. Здесь нет солнца – только тусклый свет ламп, затхлый запах и теснота, стирающая все границы между людьми. С трудом прорываюсь в вагон. Кто-то наступает мне на ногу, чья-то рука пихает в бок, а затем я замечаю на себе взгляд мужчины. Он смотрит прямо в глаза. Холодная испарина выступает на спине. Я отворачиваюсь, опуская глаза, но все еще продолжаю чувствовать его пытливый взгляд. Руки начинают дрожать. Паника подступает к горлу. Поднимаю глаза.

– Мисс, вам плохо? – раздается у меня над ухом. Английский с американским акцентом.

Женщина лет пятидесяти обеспокоенно меня осматривает.

– Джек, она побледнела! Достань из рюкзака батончик! – командует она, и я чувствую ее руку у себя на плече. – Милая, если будешь падать, я поймаю, – продолжает незнакомка.

Я украдкой бросаю взгляд на мужчину, который только что пялился на меня. Но он покидает вагон на станции «Севр – Бабилон» как ни в чем не бывало. Мне показалось? Или он действительно меня разглядывал? Перед моим носом появляется «Сникерс».

– Сахар поможет, – с видом знатока говорит американка.

У меня закладывает уши. Я по инерции беру шоколадку и начинаю есть. Сладкий вкус растворяется на языке. Сахар действительно спасает.

– Как тебя зовут?

– Эмма.

– Я Мэри, – представляется женщина. – А это мой муж Джек. Тебе на какой станции выходить?

– Мне нужна пересадка на «Одеоне».

Мэри внимательно рассматривает схему метро.

– Еще три остановки. Мы доведем тебя до дома.

– Мэри… – неуверенно подает голос ее муж.

– Джек. – Она лишь произносит его имя, но высокий мужчина под два метра ростом уже стыдливо опускает голову.

– Как скажешь, – бормочет он.

Мы молча доезжаем до «Одеона». Я хочу сказать, что справлюсь сама. Но, оглянувшись и увидев толпу, теряюсь. Испуг пронизывает каждую клеточку. А что, если… меня опять узнают? А что, если вновь будут преследовать? Сознание подсказывает: подобное – редкость, один случай на миллион. Но у страха нет логики. Страх не слышит рациональных объяснений. Он лишь холодит сердце, заставляя его биться в панике.

– Куда сейчас? – Мэри держит меня за руку, как ребенка, когда мы покидаем вагон, и я позволяю ей это. У нее доброе, румяное лицо, большие карие глаза излучают свет.

– Деточка, – улыбается Мэри. – Направляй нас.

Киваю и, прочистив горло, шепчу:

– Четвертая линия. Мне нужно на станцию «Шатле».

– Джек! – командует она. – «Шатле»!

Джек утыкается носом в телефон. Он изучает карту метро с таким видом, словно запускает ракету в космос. Я хочу сказать, что знаю, куда идти, но, возможно, у меня такой растерянный вид, что они предпочитают довериться приложению.

– Следуйте за мной, – говорит Джек и ведет нас вперед.

Я смотрю на его кроссовки – массивные, такие мой отец надевает в походы. Но Джек выбрал их для покорения Парижа. Резиновая подошва пружинит по кафелю метро.

Я не перепроверяю, правильно ли мы идем. Уверенная ладонь Мэри, сжимающая мою руку, успокаивает. Мы дожидаемся поезда и входим в вагон. Я стараюсь не смотреть по сторонам. Узкое пространство заставляет быстрее колотиться сердце в груди. Впервые в жизни я чувствую себя в клетке. Но Мэри и ее добрые глаза отвлекают от этих мыслей. Она смотрит мне прямо в лицо – открыто, дружелюбно, будто пытаясь убедить, что я в безопасности.

Рядом стоит Джек – высокий, сдержанный, с напряженными плечами. Он не говорит лишнего, но его взгляд скользит по вагону, оценивая людей, будто Джек взял на себя роль молчаливого защитника.

– Еще одна остановочка, – улыбается Мэри ободряюще.

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Наконец подъезжаем, и попутчица тянет меня к дверям.

– Какой нам нужен выход? – спрашивает Джек, сверяясь с картой на телефоне.

Я молча показываю ладонью в сторону нужного выхода.

– Дальше я сама, – шепчу я.

– Глупости, мы проводим тебя до дома! Верно, Джек?

Джек вздыхает, будто понимая, что спорить с женой бесполезно, но я ловлю в его взгляде не только покорность, но и заботу.

– Конечно, – бурчит он, убирая телефон в карман.

Массивной фигурой Джек прокладывает нам путь, и мы наконец выходим в город. Я делаю глубокий вдох, расправляю плечи. Это просто мимолетный испуг, правда? Так будет не всегда? Даже просто мысль о том, что страх может стать постоянным, холодит меня изнутри. Что страшнее всего на свете? Сам страх. Нет ничего более пугающего, чем ощущение неконтролируемого, животного ужаса.

Я веду Мэри и Джека к своему дому и останавливаюсь перед дверью, увешанной рекламой и миллионом объявлений.

– Я живу здесь.

Мэри улыбается широкой улыбкой. Джек стоит рядом и оглядывает подъезд, нахмурившись.

– Дома кто-то есть? – заглядывает мне в глаза Мэри. – Тебе сейчас лучше не оставаться одной.

Я моргаю и хмурюсь, не понимая, к чему она клонит. Хочется спросить что-то глупое, вроде а что со мной? И Мэри, будто прочитав этот вопрос на моем лице, с легким огорчением поджимает губы.

– В наши дни панические атаки встречаются у молодежи чаще, чем когда-либо. Это реакция мозга на сильный стресс: он воспринимает тревогу как угрозу и запускает режим самозащиты. – В ее голосе слышны ноты профессионализма. – В организме происходит выброс гормонов, сердце начинает колотиться, дыхание сбивается, а разум теряет контроль. Но на самом деле ты не в опасности. Это просто сигнал, что тебе нужна передышка.

– Вещь неприятная, – вставляет Джек, хмурясь. – Но с этим можно справиться.

Мэри крепко сжимает мою руку.

– Тебе стоит рассказать об этом родителям и попросить помощи. Чем раньше, тем легче будет справиться.

– У меня не бывает панических атак, – пытаюсь оправдаться.

Перед ними или перед собой… не могу понять.

– Только что была, – мягко стоит на своем Мэри. – Береги себя, Эмма, ладно?

Мэри обнимает меня на прощание – крепко, будто пытаясь передать частичку своей уверенности. Джек сдержанно кивает, но даже в этом молчаливом жесте есть что-то теплое, человеческое.

Когда они уходят, я растерянно смотрю им вслед. Неужели меня только что спасли абсолютно незнакомые люди?

Я не помню, как поднялась на шестой этаж, как вставила ключ в замок и захлопнула за собой дверь. Но я хорошо помню, как закрылась на все возможные замки, будто это поможет удержать внутри все, что рвется наружу. Сажусь на диван, подбираю колени.

Страшно. Чертовски страшно. Что со мной не так? Бессилие накатывает холодной волной, сжимает горло, не давая вдохнуть. Я опускаю голову, и слезы начинают капать на колени. Больше всего на свете мне хочется позвонить Полю. Услышать его голос – добрый, глубокий, надежный. Сказать, что внутри меня что-то сломалось, что страх сжимает сердце, что ладони липнут от ужаса. Но я не могу заставить себя взять телефон.

«Вы вместе? Встречаетесь?» – звучит голос Мэйлинь в голове. Мой спешный, испуганный ответ: «Мы лучшие друзья!»

Друзья ли мы? Друзья ревнуют друг друга? Друзья хотят поцеловать друг друга? Я знаю ответ. И это – нет. Мы не друзья. Мы что-то среднее, испорченное, застрявшее между. Как пленка, зажеванная в старом кассетном плеере, как песня, которая играет с помехами, запинаясь на одном слове. Слове, которое никогда не сорвется с губ.

Мне кажется, если бы мы были мелодией, нас бы невозможно было дослушать до конца. Мы бы все время заикались на самом важном моменте, прерывались на вдохе, замирали в тишине. Мы были бы той песней, которую кто-то случайно находит в плейлисте поздно ночью, ставит на повтор и не может понять – нравится она или просто о чем-то напоминает.

Я закрываю глаза. Чувствую, как сердце стучит слишком быстро, но уже не от страха, а от осознания. Осознания, что мы не друзья. Но и не что-то большее. Я думаю о Поле. О его голосе, который мог бы сейчас вернуть меня в реальность, как любимая песня, прозвучавшая после долгой тишины. О его руках, которые могли бы удержать меня, если бы я падала. О его взгляде, который всегда был чуть внимательнее, чем нужно, и чуть мягче, чем у «просто друга».

Кусаю губу, пытаясь сдержать очередную волну слез. Нет, я не позвоню ему. Мы – привязанность, отравленная моим страхом. Мы слишком много и слишком мало одновременно.