Читать книгу Стриптиз - Дарья Белова - Страница 12

Сбегаю по лестнице так быстро, что чуть не падаю на последней ступени. Ноги заплетаются, слезы душат. Руками обхватила себя, чтобы хоть как-то прикрыть наготу. Я до безумия чувствую себя униженной и уязвленной.

Добегаю до нашей небольшой гримерки. По сторонам не смотрю. Боюсь увидеть на себе чужие взгляды. Их же много, тех, кто смотрит и что-то выдумывает в своих головах, осуждает, порицает. А потом смотрят на тело и хотят его. А если представить, в каком состоянии я убегала из кабинете Ольшанского – волосы дыбом встают, как я выглядела со стороны.

– Эй, ты чего? – Астра медленной походкой выходит из гримерки. Мы чуть не сталкивается.

– Я…

Господи, рассказать ей все? Или как обычно промолчать, скверно улыбнуться и пойти дальше? Мучаюсь. Ненавижу, когда не могу принять какое-то решение. Кажется, что, чтобы я не сделала или не сказала, все равно осудят, поругают, втопчут в грязь.

– Сложный приват сейчас был, – позорно опускаю голову. Отчего-то не смогла все рассказать. Что-то останавливало. Может, интуиция, а может снова страх, что не поймут и не услышат.

– Ой, не говори. Один тут вообще ко мне в трусы полез, начал там ласкать, гладить. Я от его наглости даже язык проглотила.

– И… – шумно вбираю воздух, поправляю прядь волос. Хочется спросить, как она выкрутилась из этой ситуации, что говорила, – ты просто терпела?

– Дала ему минутку понаслаждаться моим телом и предупредила, чтобы больше так не делал. Я за пять тысяч только даю смотреть на себя. Ну, слегка коснуться, уж ладно. Но больше ни-ни, – Астра говорит это так уверенно, со знанием дела. И главное, она не чувствует себя как использованный презерватив.

А меня окатывает холодным потом, стоит представить, что тот мужик с именем Алексей касался бы меня там. Даже слово вымолвить сейчас тяжело от одной только подобной мысли. Неправильная я стриптизерша. И чем быстрее я наберу нужную сумму, тем скорее надо отсюда уходить. Нет, убегать.

Только воображение начинает рисовать вместо сальных пальцев теплые руки Олега… готова стонать в голос, даже если не хватит дыхания, даже если воздух накалится до предела.

– А с тобой точно все хорошо? Вид какой-то потерянный. Тебя обидели? Ты не молчи. Сразу рассказывай! – Астра не уходит. Все вглядывается в меня. А я вдруг понимаю, что хочу остаться одна и перевести дух.

– Все хорошо. Просто нужно воды попить, – вру я. Огибаю Астру, чтобы уже наконец зайти в нашу гримерку. Главное, чтобы еще Зарина не решила посетить нашу скромную обитель развратных стриптизерш.

– Ну ладно… О, – не отстает от меня. Я стараюсь улыбаться, а во взгляде, готова поспорить, читается нетерпение и желание уже уединиться, – ты знаешь, что следующая наша смена с тематическим выступлением?

– Не поняла… – ощущение, что меня загоняют в угол. Теперь и костюмы будут выбирать за нас?

– Ага… красная вечеринка. Классно, да?

– Очуметь, – я и не стараюсь придать голосу радости. Меня вообще мало, что здесь может порадовать. Разве только конец смены.

– Все, я побежала. А то только один приват сегодня был. Мало, очень мало, – Астра задумалась о чем-то.

Рассказав мне все, что успела накопить за последние несколько часов, она уходит. В гримерки я теперь одна.

Астра расстраивается из-за одного привата, я же радуюсь, что был только один. А Ольшанского считать?

Деньги. Он же мне заплатил за него в три раза больше. Щедрый какой. А я мерзкая, раз думаю над тем, что забыла их забрать. Хочется вернуть их. Как никак заработала.

Но при мысли, что снова подниматься к нему, видеть его такого возбужденного, дикого… Черт, жар опять волной захлестывает.

Опускаюсь на свой стул и лицом утыкаюсь в гримерный столик.

Желаю завыть от бессилия. В ногам будто привязали гири, а руки намертво приросли к телу. Не сдвинуть.

Может, я правда переоценила свои силы?

– Эй, ты почему здесь? – дверь резко открывается. Успела даже испугаться. Ненавижу, когда люди так делают.

Игнат выглядит рассерженным. Злой прищур глаз, брови сдвинул к переносице. И веет от него какой-то непонятной мне злобой.

Я все еще голая. И вспоминаю, как после таблетки Астры я спрашивала какие-то вопросы, которые не решусь задать будучи в адекватном состоянии. И кажется, смотрела на него как на мужчину. Настоящего мужчину. Подходила непозволительно близко, касалась. И запах его помню. Он мне понравился.

Закатываю глаза и немного отворачиваюсь от него, лишая хорошего обзора на мою грудь. Глупо себя веду, знаю.

– Пришла немного отдохнуть. Нельзя? – говорю с вызовом. Как умею.

– Можно, почему нет, – разводит руки в сторону. Но злость во взгляде так и не уходит.

– Тогда, – закусываю губу, тереблю ее, – ты не мог бы выйти?

Его взгляд становится с налетом наглости. Он не уводит его в сторону, абсолютно понимая, что мне некомфортно. Смотрит, изучает, сканирует.

– Пожалуйста, – стараюсь произносить мягко. А у самой уже снова слезы на подходе.

Игнат прикрывает за собой дверь и проходит в комнату. Паникую, сильно так. Мой взгляд мечется в разные стороны. Зачем – не понятно. Словно ищу чего-то, что мне поможет. Прикрыться? Защититься? Что?

Дышу часто. Воздух стал кислым, и нос начинает щипать. Украдкой смахиваю слезу, чтобы она осталась незамеченной.

– Стесняешься?

Игнат медленной походкой подходит к моему столику, облокачивается на край и сверлит своим взглядом. Теряюсь.

– Не стоит. У тебя шикарное тело, Нинель… – мое имя звучит мягко, невесомо. Я бы даже сказала красиво. Если бы оно прозвучало в другой обстановке, а не в стиптиз-клубе. И я бы не была голой, а Игнат полностью одетым.

Молчу. Я нахожусь сейчас на грани и состояние какое-то пограничное, опасное. Игнат перебирает прядь волос моего парика. И я рада, что это именно он, а не мои светлые волосы.

– А какие у тебя настоящие? Какого цвета? – он помнит, что на прослушивании я созналась: у меня парик.

Молчу. Прикусываю язык. Отвернулась от него. Главное, чтобы не расценил, как неуважение. И стараюсь унять дрожь в руках. С каждой проведенной рядом с ним секундой она усиливается. Такое внимание мне некомфортно.

– Танцевала? Для него?

Мы оба понимаем, кто такой он.

И перед глазами начинают крутиться воспоминания: его рубашка, бокал красного коктейля, деньги, много денег и как он бросил их на столик. Я сижу у него на коленях, чувствую его эрекцию, нахожусь в миллиметре от его кожи. Она горячая. И запах горечи, который я теперь чувствую на языке.

Стреляю ядовито на Игната. Взгляд исподлобья. Да и пусть он увидит в этом неуважение или провокацию! Мне просто больно. Сладко, а потом больно. Воспоминания все такие. До приторности приятно и до невозможности больно.

– А мне? Станцуешь?

Стук сердца дикий, на разрыв. И чувства… их словно нет. Все похоронено под обломками.

Резко поднимаюсь с места. Не прикрываюсь. Пусть смотрит. Но взглядом хочу его убить. Чтобы мучился сначала, а потом вгрызться ему в глотку и убить. Какая, оказывается, Нинель жестокая.

Игнат опускает взгляд на мою шею. Возможно, там еще виден жадный поцелуй Ольшанского. Тонкую кожу начинает печь. Он проходится по груди, и улыбка на его лице с каждой секундой становится шире. Она красивая, правда. Но не теплая.

– Почему ты пошла в стриптизерши? Ну правда? Ты же… смотришь сейчас на меня и просто готова убить, – догадливый ублюдок. – А здесь так нельзя, Нинель, – говорит чуть строже. Он ведь босс, так положено: контролировать нас – стриптизерш, – проверять, а еще просить танцевать ему. Интересно, он захочет сделать то же, что и Ольшанский? Посадить меня на колени, трогать?

– Тебя это не касается, – грубо отвечаю.

– Касается, Нинель, – его улыбка сходит. Теперь чувствую угрозу. – Если к тебе клиент подойдет, и его так будешь сверлить и уничтожать? Представляешь, что произойдет?

– Что?

– Дуру из себя не корчи, – злится. Снова злится. – Вылетишь отсюда. А если тебе нужны деньги, то как миленькая будешь играть и удовольствие, и радость, и счастье. Ловить кайф от того, что тебя касаются, пусть тебе это и не нравится. Танцевать, раздеваться, брать за это деньги.

Я чувствую, как меня потряхивает от гнева. Горючего такого, жидкого. Льется по всем венам и артериям и никак не может вылиться наружу. И мучаюсь от этого только я.

– Приват хочешь? Хорошо. Идем.

Мои шаги жесткие. Внутри зреет бешенство, злость и обида. Их так много, и они такие сильные. Невозможно разобрать, что из этого всего важное. Важное ли это вообще?

Хватаюсь за ручку двери. Игнат так и остался стоять, прислонившись к столику. Только взгляд направлен в мою сторону. Я чувствую, как он жжет мою спину.

Останавливаюсь. Зачем-то. Перевожу дыхание и стараюсь унять бешеное сердцебиение, вызванное той смесью чувств внутри меня.

– Нинель, – растягивает он мое имя. Снова мягко. Прикрываю глаза. Боже, как я хочу, чтобы это все прекратилось, – иди в зал.

– Передумал на меня смотреть в приват-комнате?

– Нет, – грустно ухмыляется и уже не смотрит на меня, не жжет своими теплыми глазами. – просто… возвращайся в зал…

Открываю дверь и переступаю через порог. Безумно хочу остаться в этой комнатке. Даже один на один с Игнатом. Я вдруг отчетливо поняла, что он не причинит мне зла и не сделает того, чего бы мне не хотелось. Оливку в рот силой пихать не будет и нахер не пошлет.

– Нинель… Ольшанский, он…

Игнат тормозит себя. Практически силой. И обдумывает дальнейшие слова. Если, конечно, он решится на них.

– Олег не самый порядочный и мягкий человек.

Хочется орать во все горло, что знаю. Я. Это. Знаю.

– У него в жизни такое испытание случилось. После этого люди черствеют, а может, и вовсе перестают чувствовать.

Сердце предательски простреливает. Колоть начинает. При каждом вдохе отзывается эта колкость. И дышать становится сложнее, потому что больно.

– Это если вдруг ты посчитала свое посещение его кабинета как нечто большее, нежели обычный приват в комнате.

– Я и не думала, что это нечто большее.

– Вот и хорошо. Иди в зал, – напоминает мне. И тон меняет. Теперь там нет мягкости.

– А испытание, про которое ты говорил…. – снова колет, снова больно. Возможно, и Олегу тогда было больно. Я понимаю, что не хочу этого. Я не хочу, чтобы ему было больно. Хоть он и мудак и поступил со мной как настоящий козел.

– В зал. Иди.

И я выхожу, прикрыв тихо дверь. Игнат остался в гримерке. Отвернулся от меня. Теплые глаза свои спрятал, ничего в них нельзя было уже прочитать.