Читать книгу Стриптиз - Дарья Белова - Страница 2

Мы смотрим друг на друга не отрываясь. И не моргаем вовсе. Сердце только рвется из груди. Отчаянно.

Воздух стал тяжелым и горячим. Мне физически тяжело сделать вдох. Обжигает легкие.

Олег прищуривается и склоняет голову вбок.

Не двигаюсь, так и лежу на полу. У шеста. На мне экстремально короткие шорты, можно спутать с трусами. И дурацкий красный топик на кнопках. Он едва прикрывает грудь.

Ольшанский рассматривает меня. Пристально. Чувствую себя мелкой букашкой под микроскопом. Еще немного, и меня погрузят в формалин. Я погибну, но буду украшать чью-то стену.

– Имя? – голос грубый. От его вибрирующей глубины мурашек на теле становится больше. Они колючие. Любое прикосновение к коже противно мажет и царапает.

– Нин… – говорю очень тихо, самой от этого становится стыдно. А громче сказать сложно. Мой страх сковывает горло.

Наш первый разговор после эпичного расставания. Я представляла его другим. Все же в мыслях продумывают диалоги с теми, кого любили, чтобы потом случайно встретиться на улице и высказаться?

Делаю глубокий вдох, выдыхать стараюсь тихо. Не хочу выдавать волнение, которое заполнило каждую клеточку сверху до низу.

– Нинель, – говорю чуть громче. Хочется уверенности. И удачи. Сейчас она как никогда мне нужна.

Олег забирает мою анкету у Игната. Все пары глаз, что в зале, молча наблюдают. Чувствую как загорается кожа, когда внимание переключают на меня, а потом холодные волны, когда оставляют в покое.

– Ты ни разу не работала в стриптизе, – раздраженный голос, раздраженный взгляд. Сам он весь пропитан этим самым раздражением.

В эту самую минуту я слабая и беззащитная. Чувствую ком в горле, и хочется плакать.

Помню, как согревалась рядом с ним. Мне было так хорошо, словно попала в сказку. И поцелуи его… такое не забыть. Они проникли под кожу, закрепились там, и никакими раскаленными щипцами их не вытащить. Не вытравить и не стереть. Просто тупик.

– Не работала.

– Образования профильного… – делает паузу. Стреляет глазами. Так остро, что душа начинает кровить.

– Нет, – заканчиваю я за него.

– Вообще образования нет, я смотрю.

– Это проблема? – смелею.

Он странно хмыкает. Ореховые глаза огибают мое тело, останавливаются на лице и пристально вглядываются в красные губы. Облизываю их.

Его взгляд сильно жжет. Хочется кричать, чтобы прекратил.

– Грудь сделанная? – взгляд опускается на красный топик. В зале прохладно. И я знаю, что видны очертания сосков сквозь тонкую ткань.

– Да.

Спустя год после родов я решилась на операцию. Мое тело – это мой инструмент.

Мама тогда долго выносила мне мозг. Это вообще ее любимое занятие. А еще травить меня, унижать, сравнивать с более достойными и правильными девушками. Ведь они зарабатывают деньги честно и порядочно. Не то что я, крутясь у шеста.

– Парик? Или свои такие, – ведет бровями и гадко ухмыляется.

Господи, когда же это закончится? Меня всю трясет от злости, негодования и страха. Пытка, на которую сама и подписалась.

Но стоит представить улыбающееся лицо дочери и вспомнить, зачем я здесь…

– Парик.

– Снимай. Хочу посмотреть, какая ты, – голос пропитался медом. Но не перестал вибрировать.

Вскидываю идеальную бровь. Звучит пошло. Вспоминаю эту его фразу, сказанную в другой обстановке и в другое время. Горячий шар прокатывается по нервам, щекочет и возбуждает.

– Нет, – смелею еще на градус.

Безумно хочется, чтобы он узнал меня, но и противлюсь этому желанию изо всех сил. Меня рвет на части и разбрасывает в разные концы этого зала.

Ольшанский снова странно хмыкает. И улыбается. Боже, он улыбается! Или все-таки скалится?

– Что ты здесь забыла, девочка? – все-таки улыбка. Вижу его идеальные белые зубы. А следом проносится картинка, как он слегка зажимал ими мои соски до приятного покалывания. Хочется провести по ним ладонью, стереть эти яркие ощущения.

Его обращение режет по живому. Не хочу верить, что вот его, такого, я любила, отдавала себя полностью. Хоть и знала, что нельзя. Не оценит ведь.

– Если скажешь, что ты пришла за легкими деньгами, можешь собирать свои шмотки и валить на хер. Этого бреда я наслушался. Так что подумай, перед тем, как ответить.

Хочется ругаться и бить. Потом упасть от бессилия и повторить все по-новой. Его жестокость и бескомпромиссность такая острая, как лезвие. Царапает скоро, но глубоко. Рана кровит, не затягивается. Я чувствую себя жалкой.

Пару лет назад Алене поставили астму. Несколько месяцев она проводит с бабушкой на море. Это облегчает ее состояние. Поэтому мне нужны эти деньги. Много и быстро.

– На учебу. Вы же сами сказали, что у меня нет образования.

Ольшанский наконец встает со своего места. Звук его шагов разносится эхом по помещению. Я перестаю дышать. Перед глазами все расплывается, картинка становится мутной, а тошнота сильной.

В нос ударяет его парфюм. Он его сменил. Раньше Олег пах мятой. Она освежала и дарила спокойствие. А теперь горький табак со сладкими нотами и что-то жгучее, обжигающее нутро, мужское. И этот аромат вцепляется в мои легкие до остервенения цепко.

Он подает мне руку, помогает встать. Я ведь так и осталась сидеть на полу. Не могла пошевелиться, тело парализовало.

Меня простреливает от его касаний. Шумно вбираю воздух. Резко. Воспоминания проносятся табуном перед глазами: улыбки, касания, шепотом сказанные нежности, развратные позы, ссоры и яркие, рвущие все тонкое на лоскутки, взгляды.

– Учеба, говоришь… – между нами нить. Она натягивается до предела. Пока я не опускаю взгляд свои на руки. Ладони сжала в кулаки. Больно. – Танцуй давай. Посмотрим, на что способна.

И отходит на свое место.

Удары сердце громкие. Бахают в моем теле, что эта вибрация чувствуется даже на кончиках пальцев на ногах.

Вижу, Астра машет мне рукой. Вроде как подбадривает. Остается хрупкая надежда, что мы не станет соперницами. Она все-таки мне понравилась.

Про себя считаю секунды. Снова пытаюсь представить, что я одна. Хотя внутри все трепещет, разрывает миной на осколки. Мой личный ад. Он творится внутри, но наружу его выпускать нельзя.

– Можно музыку с начала? – прошу я.

Она начинает играть, а я силюсь превратиться в ту Нинель, которой нужно заработать деньги вот таким способом. Раздеться, соблазнить и станцевать.

Глаза прикрыты, двигаюсь на ощупь. А потом широко распахиваю их и впиваюсь в Ольшанского взглядом. Вижу только его очертания. Но мне кажется, что его глаза горят огнем. Представляю это. И танцую для него.

Извиваюсь, маняще играю бедрами.

Смотрю в самую глубь, стараюсь прожигать его взглядом, как и он меня. Вкладываю и страсть, и ненависть, что плещутся внутри.

Медленно растегиваю кнопки на топике. Все остальные перестали существовать. Есть только я, Нинель, и мое прошлое, что пахнет мятой. Трогаю свою грудь и играю с сосками. Зазывно и приятно. Простреливает, я чувствую легкие волны возбуждения внизу. Меня ведет только от моих рук и его тяжелого взгляда.

Прохлада на коже сменяется жаром. Она пылает. Уверена, если провести рукой, можно почувствовать испарину.

Олег глазами исследует мое тело. На мне остались только трусики, которые мало что скрывают.

И танцую, словно он – единственный зритель. Глажу себя рукой, снова обвожу грудь, тереблю соски. Рука движется вниз и касается лобка и проходит дальше. Готова издать свой первый стон, потому что понимаю, что распалила огонь внутри себя.

Возбуждение прокатывается по нервам. Покалывает, а тело подрагивает.

Его взгляд ловит каждое мое движение, каждый взмах и взгляд.

Хочется подойти и попросить потрогать меня. Везде. Мое тело кричит об этом.

Олег дышит часто, его грудь вздымается. Ладони сжал в кулаки.

Игра, в которую я нас втянула. Специально. Мне хотелось это сделать, увидеть желание в нем, огонь.

Дразню его. Маню указательным пальчиком. Смелею настолько, что и правда превращаюсь в стрептизершу Нинель. Ей можно так делать – провоцировать. А настоящей Нине нельзя. Его касания погубят и утопят.

– Это все? – кричит он?

Не понимаю. Ему нравится, он возбужден. Только не сознается, что на крючке.

– А что еще хочешь? – голос слегка дрожит. Чувствую как горю под его взглядом.

– Раздевайся полностью, – шипит. Понимаю, что он хочет меня. Взгляд скользит по мне, а сам он на грани. Вижу, как сглатывает слюну и как дергается его кадык. Я завела его, соблазнила. Но останавливаюсь. Теряюсь. Не готова. Ко мне возвращается стыд и стеснительность. Возбуждение сходит, словно и не было вовсе. Стою на сцене в одних трусах. Уставилась на Ольшанского и готова разреветься.

Жалкая попытка. Я сама чувствую себя падшей и грязной. То, что сейчас произошло на сцене неправильно.

Музыка прекращает играть. Цепляюсь за шест как за спасение. Иначе упаду.

– Нет, – говорю громко.

Он только ухмыляется.

– А если на привате попросят, м? – смотрит исподлобья. Холодок пробегает по спине. Обхватываю себя руками, прикрываюсь, пусть это и не к месту сейчас выглядит.

Олег ведет плечами, расстегивает пару верхних пуговиц. Ему жарко. Этого не заметит только слепой.

– Не буду, – упрямо заявляю.

– Это твоя работа, – Ольшанский не отстает. Давит. И словом и взглядом. Я правда букашка, которой безумно страшно.

– Я… не хочу, – скатываюсь на жалобный стон. Слезы вот-вот задушат меня. Хочу скрыться быстрее, убежать. Потом уткнуться в подушку и разреветься. Мне больно, обидно. Ощущение уязвимости разрастается изнутри.

– Вот ты… упертая. Свободна, – и смахивает мой образ, как картинку. – Следующая.