Читать книгу Стриптиз - Дарья Белова - Страница 3

Домой добираюсь только к обеду. Измотанная и уставшая, словно отпахала несколько смен подряд. Ноги налились свинцом, руки не слушаются. До сих пор колотит от пережитого.

– Ну и ладно… что, я больше нигде работу не найду? – успокаиваю сама себя. Хотя внутри все плескается от негодования и обиды.

Уже из коридора слышу запахи вкусного обеда и детский сладкий смех. На душе теплеет, все проблемы кажутся мелкими.

Аленка услышала, как хлопнула входная дверь. Бежит ко мне и бросается в объятия.

Понимаю, что сделаю все, лишь бы мое чудо не болело, и все у нее было хорошо. Если потребуется, и станцую, и покручусь у шеста, и разденусь. Только бы деньги заработать и дочь вылечить.

– Мам, – протягивает она. Голосок елейный, уже знаю, что начнет что-то выпрашивать, – а мы едем в парк? На качели там, карусели?

Глаза красивые у нее, ореховые. И такие теплые. Всматриваюсь, и тепло это переливается в меня. Люблю ее до беспамятства.

Помню, как узнала о наступившей беременности. Шок, непринятие, тотальное безразличие. А еще море слез, обвинения матери в моей беспечности и желание заснуть навечно. Чувствовала себя хрупкой веточкой на ветру. Ее метает из стороны в сторону, сильно так, беспощадно, а оторваться никак не получается.

В то время я работала официанткой в каком-то баре. Зарплата мизерная, нагрузка адская. И тяжелое расставание с любимым мужчиной в прошлом.

Я была молода, неопытна и верила в любовь.

Но, наверное, все-таки что-то хорошее сделала в жизни, раз моя незапланированная беременность проходила легко. Я летала практически до девятого месяца. Менеджер в кафе разрешил снизить мне нагрузку, при этом как-то договорился с управляющим, чтобы зарплату оставили нетронутой. Гроши, но все мои.

И роды. Стремительные и практически безболезненные. Подарок, не иначе. Моя дочь это вообще подарок. Не устаю благодарить за нее Бога. Ну и нерадивого отца.

– Что, пришла твоя мать-кукушка? – голос моей матери звучит ржавым гвоздем по тонкому металлу.

Стреляю глазами, потом закатываю их и недовольно вздыхаю. Общий язык со своей мамой я уже даже и не стараюсь найти. С самого детства она пыталась вылепить из меня ту, которой я быть не хотела.

Когда я случайно забеременела, мама перестала со мной нормально общаться. Только упреки, претензии и выедание мозга. В еще большем объеме нежели раньше.

Мне было болезненно слышать те слова от нее. Потом появилось легкое безразличие, что иногда сменялось раздражением. Но сердце ныло, а сама я хотела родного тепла.

Хорошо, что с Аленкой помогает. Пожалуй, только за это и стоит ее поблагодарить.

– Как время провели? – голос нейтральный. Буря внутри после прослушивания потихоньку проходит. Остаются только отголоски злости и обиды. О моем позоре хочу забыть.

Ольшанский провожал меня взглядом до двери. Не отрывался, прожигал насквозь. Это была какая-то ярость, смешанная с возбуждением. Я ловила эти волны. Но мне они нравились. И хотелось что-то сделать напоследок. Что-то дерзкое, запоминающееся.

Я подмигнула ему, перед тем как скрыться за дверью. Теперь жалею.

В груди колотилась мышца. Ее называют сердце, но тогда это был просто насос по перекачки крови. Такой шумный, дикий, что вот-вот взорвется от перенапряжения. Было дико больно.

– Алена все утро страдала, что хочет к маме. Ты же обещала ей сходить вместе в парк. Вот она и болтала без умолку, – мама редко смотрит мне в глаза. А если и переглядываемся, то пару секунд, не больше.

Всю жизнь я хотела узнать, что значит материнская забота и поддержка. Как это, когда мама обнимает и целует в макушку? Желает спокойной ночи. Любит, в конце концов. Потому что этого ничего у меня не было.

Я дико боялась упустить это со своей дочерью. Не простила бы себе, если бы превратилась в того, кто стоит сейчас на кухне и так громко складывает чистую посуду, что закладывает уши.

– Сейчас переоденусь и мы с ней поедем, – делаю паузу.

Разговоры с матерью всегда давались с трудом. До сих пор помню, как сообщила ей новость про беременность и ее обзывательства в мой адрес. Горько становится. Чувствовала себя маленькой и никому не нужной девочкой. И до сих пор это ощущение меня не покидает.

– Как у тебя дела, мам? – спрашиваю тихо. Все еще боюсь. Чего-то боюсь. Но сама не могу ответить на этот вопрос – чего же именно я боюсь? Ее ответов? Ее строгого голоса? Или молчания, которым она меня иногда наказывала?

– Дела… дочь моя проститутка. Ночами где-то шляется.

– Я не проститутка, – еще тише, практически шепотом.

Хочется плакать. Ее слова – пощечина для меня. Хлестает, и жжение расползается по щеке.

– А кто ты? Посмотри на себя! Парик, красные губы, яркие глаза. Одежда вся твоя… Проститутка и есть.

Бью кулаком по столу. Невыносимо это все выслушивать. Хочу поддержки, потому что сейчас она как никогда мне нужна. Я одинока. Безумно.

– Это все образ, как ты не понимаешь?

Она только смеряет меня гнилым взглядом. Я опускаю взгляд и пячусь к стене. Превращаюсь в комочек.

– Иди к дочери. Смой только с себя все это, – кричит она, когда я уже выбежала с кухни, – а то Аленка пугается.

Врет. Дочка никогда меня не боялась и не пугалась.

Захлопываю дверь в ванной и медленно опускаюсь вниз.

Наконец-то плачу, даю волю слезам.

Мой первый мужчина сегодня меня не узнал, унизил и прогнал, а мать обозвала проституткой.

Я раздевалась в зале, гладила себя, сексуально выгибалась.

Что еще хотите знать о моей жизни? Что часто вою в подушку от бессилия и обида? Или что до остервенения желаю все закончить, только не могу? Жду любовь, но перестала в нее верить, глядя на то, как мужчины ласкают тебя взглядом, когда на безымянном пальце сверкает обручальное кольцо. Ярко еще так, будто зазывает в свои сети. Обманывает.

Подхожу к зеркалу. На меня смотрит не молодая двадцатипятилетняя девушка Нина, а стриптизерша Нинель. Стоп, в стриптиз меня тоже не взяли. Моя первая любовь попросила снять трусы, а я отказалась. Вот и закончилась моя несостоявшаяся карьера в стрипе.

Мерзко стало от этого воспоминания. Столько пар глаз меня рассматривали, оценивали и чего-то ждали. А я не смогла.

Снимаю парик и на плечи каскадом падают светлые пряди. Забираю их в хвост. Линзы кладу в контейнер. Теперь глаза привычного голубого оттенка. И макияж. Несколько взмахов ватного диска, и кожа чистая и свежая. Хочется улыбнуться своему отражению. Но не получается. Тоскливо.

Слезы беззвучно катятся по щекам. Даю себе несколько минут успокоиться. Время пожалеть себя еще будет. Мне пора выходить к дочери. Она ждет.

Аленка уже готова. Любимые голубые штаны и такая же голубая кофта. Осталось найти корону Эльзы и ее образ будет готов. В груди щемит от мягкой нежности к этому чуду. С ней я чувствую капельку счастья на губах.

– Я так понимаю, ты уже готова, да, принцесса?

– Эльза. Меня теперь зовут Эльза, – она хитро улыбается. Ее ореховые глаза наполняются лукавством – не откажешь ни в одной ее прихоти.

– А принцесса Эльза будет делать прическу? – морщит носик.

У Аленки густые русые волосы с золотистыми переливами. Они вьются, а у ушек забавные завлекалочки.

– А можно так? – она часто моргает и делает щенячьи глазки. Ангел, не иначе.

– Давай хотя бы хвостик? М? Или два?

Аленка долго думает. Театрально приставила пальчик к подбородку и медленно стучит по нему. Решает что-то.

– Ну? Один? Два?

– Давай… два.

Заплетаю быстро. Аленка еще головой вертит из стороны в сторону, не получается у нее ровно сидеть. Хохочет, что-то рассказывает, не забывая восхищаться.

И я с ней вместе смеюсь. В эту самую минуту мне хорошо. Я – мама.

– Ты знаешь, а мне сегодня снилось, что к нам пришел папа, – торможу, движения поставлены на паузу. В комнате резко становится холодно, – он подошел ко мне и обнял.

Воспоминания тех дней черные и уродливые. Я была на дне. И мне казалось, что выхода нет. Душу жгло, а сердце перестало биться.

Пролистываю это перед глазами, хочется смахнуть и нажать кнопку “удалить”.

– А давай я тебя обниму? Хочешь? – голос подрагивает. Закусываю губу, терзаю ее, до крови царапаю зубами тонкую кожу.

– Мам? – шепчет мне ушко, – а папа правда никогда-никогда к нам не придет?

Так хочется ей сказать, что нет, это неправда. Он обязательно придет. Обнимет, как Аленка того желает. Все будет замечательно. Но вместо этого позорно мотаю головой. И смотрю в ореховые глаза, что покрываются прозрачной пленочкой – она плачет.

Обнимаю ее крепко, прижимаю. Дарю ту любовь, которую мне не хватало в детстве. Да что в детстве, мне и сейчас ее не хватает. Жутко, безумно, яростно.

– Если мы сейчас расплачемся, то глаза у нас будут красные. Нам нужно будет успокаиваться. А время идет… ты же хотела на карусели кататься? – стараюсь придать голосу бодрости. Хотя ее и в помине нет внутри.

– Еще чашечки.

– Чашечки?

– Ну да. Садишься в чашечку, а она кружится.

– А если затошнит? – убираю прядь-завлекалочку за маленькое ушко.

– Выйдешь, – уверенно так заявляет. Не поспоришь.

Улыбаюсь. Искренне. А Аленка смеется. Смех у нее такой звонкий. Хочется, чтобы она не прекращала смеяться. Так чувствую, что все будет хорошо. Он сил мне придает.

Мама стоит в коридоре и ждет, пока мы оденемся и выйдем.

Наши дома стоят по соседству. Жить в ее квартире я отказалась. Как только могла позволить себе снимать скромную однушку, сразу перебралась.

Такой глоток свободы почувствовала, стоило мне переступить порог этой квартиры. Я словно сбросила с себя невидимый, но тяжелый балласт. Легко стало, радостно.

– Когда ты в следующий раз убежишь на свои танцульки?

Молчу. Ответ обдумываю.

Иногда с Аленкой сидит моя соседка – Томка. Она танцует в другом клубе. И у нее есть сын. Пятилетний Артемка. Вот так и выручаем друг друга. То я с детьми останусь, то Томка.

Но иногда приходится просить о помощи маму. Как сегодня. От таких звонков с просьбой о помощи всегда воротит и знобит. Чувствую себя провинившейся школьницей. Ожидаю всегда шумных вздохов, ругани и обвинений. Тяжело.

– Пока не знаю, – про сегодняшнее провальное прослушивание молчу. Мама в штыки воспринимает, что ее дочь виляет задницей у шеста, с ее слов, что уж говорить про стриптиз, – позвоню, наверное.

Хочется уже попрощаться и разойтись в разные стороны. После наших встреч такой осадок на душе, что не терпится отмыться. Смыть с себя всю грязь, что понавешал родной, казалось бы, человек.

– Ну-ну. Позвонишь… как обычно за два часа до своих потанцулек. Сорвется у тебя там что-то, так сразу матери будет названивать: помоги, посиди… – голос строгий и грубый. Невольно вжимаю голову в плечи. Я снова комочек, что пнули грубо ногой. Отлетаю, ударяюсь, теряюсь.

Мы прощаемся у подъезда. Спешно и смазано.

– Мам, – Аленка дергает за руку, – ну идем уже, – молча киваю.

Машина припаркована недалеко. Усаживаю дочь, пристегиваю. Ехать до парка не более получаса. Аленка даже успевает немного подремать. проснулась видать рано, вот ее и сморило.

Моя слабость сейчас ощущается сильнее всего. Происходящее со мной – сон. Я брожу во сне. Цвета кажутся яркими, а речь – замедленной.

Пытаюсь справиться. Не хватало еще заснуть за рулем.

В парке шумно, много семей гуляют с детьми. Смотрю с завистью. Я уже перестала представлять, что однажды у нас будет полная и счастливая семья. Внушила, что Аленка – все, что мне надо.

Мы катаемся вместе на каруселях, кушаем сахарную вату. Она такая вкусная. Хочется сказать, как в моем детстве. Но я не уверена, потому что мне ее никогда не покупали.

Потом был тир. Попасть не удалось. Выигрыша не было. Но посмеялись.

Мы кружимся, играемся. Я целую ее в шейку, а она хохочет.

За это время обида растворилась. Я больше не злюсь.

Вспоминаю Куколку. Надо бы позвонить и все ей рассказать. Переживает, скорее всего.

Телефонный звонок разрезает наше уединение с Аленкой. Она сейчас ест мороженое и испачкала в нем нос. Сидит, смеется. А я любуюсь.

Номер неизвестный. По коже пробегает озноб. Неприятный, колючий. Долго гипнотизирую цифры на экране.

– Але? – отворачиваюсь от Аленки, чтобы не вслушивалась в диалог. Она у меня любопытная. Запомнит то, что ей не предназначалось, а потом устанешь от расспросов.

– Нинель? – мужской голос низкий, красивый. Знакомый. – Игнат, менеджер “The Deux”, – хватаю ртом сладкий воздух – рядом тележка с попкорном. Он им весь пропитался.

– Слушаю, Игнат, – пытаюсь унять дрожь в руках. Телефон сжимаю с силой. И не понимаю, что хочу услышать. Сердце отбивает чечетку, с грохотом. А я молчу.

– Выходите завтра в ночь, – тон пропитан деловыми нотками, словно мы не говорим о стриптизе, а обсуждает бизнес идеи.

– Вы… берете меня? – закатываю глаза. Что я спрашиваю? Стучу по лбу себя.

Он странно откашливается. Замираю, боюсь сделать вдох. Отстукиваю ногой. Тело в напряжении, что сводит мышцы. Я чего-то жду. Приговора какого-то…

– Да.

Наконец выдыхаю. И понимаю, что где-то в глубине чувствую облегчение. Что получилось, смогла. Следом прошибает холодным потом – страшно. Только что я поняла одну вещь – я стала стриптизершей.

– Завтра ждем вас у нас. Без опозданий.