Читать книгу Стриптиз - Дарья Белова - Страница 8

Просыпаемся от звонка домофона резко. Часы показывают двенадцать дня. Я проспала около шести часов. Аленка и того больше. Бурчит недовольно, ногами перебирает и одеяло скидывает.

Нет ни одной мысли, кто это может быть.

– Да? – голос спросонья кажется таким хриплым, не узнать.

– Эй, открывай давай!

– Куколка? – снова взгляд на часы. Путаюсь не только во времени, но и в днях. Издержки ночной работы.

– А ты думала кто?

Нажимаю на кнопку и слышу противное пищание – дверь открыта.

Куколка как всегда при параде – мелкие кудряшки, лак с блестками, яркие подведенные глаза и глянцевые губы. Сама улыбается открыто, обнимает, словно давно не виделись, и щебечет. Сейчас ее щебетанье немного раздражает. И сказать ей это ой как хочется.

– Ты чего такая веселая? И с утра пораньше?

Аленка выходит к нам в коридор. Пижама сползла. На голове бардак похуже моего. И сама она как маленький сонный гномик. Прям с нее писали песню.

– А ты все забыла, да?

Смотрит на меня свысока – ее рост и высота каблуков позволяет – руки уперла в бока и даже не улыбнется. Коза. Разбудила, наругала и молчит.

– Куколка, правда, не соображаю.

Говорю тихо и очень прошу, чтобы то, что я пообещала, никак не было связано с походом куда-нибудь. Будь то новый ресторан, кафе или мастер-класс по горловому минету. Однажды меня куколка затащила и на него. Было интересно, но до ужаса неловко.

– Кулинарные курсы! – сдается она, глаза выпучила. Большие они у нее, светло-голубые.

– Кулинарные? Курсы? Зачем они тебе?

Куколка не умеет готовить от слова совсем. И дело не в том, что не хочет учиться, а в том, что есть люди, которым это не дано. Вот Куколка одна из них. Вспоминаю, как она готовила ужин – ей так захотелось – и начинаю смеяться. Она всегда привносила в мою жизнь много ярких брызг. Скрашивала мою серость.

Могу ли я считать ее подругой? Фиг знает. Но то, что рядом с ней и правда расслабляешься – это факт. Легкая она. И легкость эту привносит не только в свою жизнь, но и в мою. Да и Аленка ее обожает. Вот стоит сейчас и жмется к ней. Что-то на ухо шепчет.

– Нинелька, у меня, – косится на Аленку. Значит, разговор не для детских ушей, – появился кавалер. Хочу его удивить!

– А что? Курсы по, – теперь кошусь на Аленку я. Та уже увлечена киндером – куколка принесла, – горловому минету прошли даром? – чуть тише говорю я.

– Фу такой быть, Нинелька, – и ухахатывается. Глаза горят, щеки покрываются румянцем, а губки складывает уточкой – настоящая куколка!

– Я в любом случае сегодня хочу провести день с Аленой. И так вижу ее только поздно вечером.

– Ох, вот что ты без меня бы делала? Там и детские кулинарные курсы есть. В одно время. Мы готовим…

Куколка начинает рыться в своем маленьком клатче. Достает бумажку, немного помятую. Меня съедает любопытство. Честно говоря, отвлечься мне не помешало бы. Главное, чтобы на столе там не было оливок.

– Мы готовим цыпленка парминьяна по-итальянски и, – вчитывается, – панна-котту. А дети – пиццу.

Куколка машет буклетом словно флагом. Она ведь победила. Мне остается только сдаться ее напору. А когда смирилась, что придется выходить из дома и готовить на чужой кухне восхитительного цыпленка, стало радостно. Вот что еще с куколкой сделать? Умеет она и настроение поднять, и поддержать, даже не подозревая об этом. Наполняюсь такой благодарностью к этой козе. Подхожу и обнимаю ее. Искренне.

– Спасибо тебе, Куколка.

– Ты же пойдешь? Не будешь отмазываться? Я, между прочим, уже и предоплату внесла.

Она гладит меня по голове. А я отпускаю все свои обиды, злость, апатию и стыдливость, которой пропиталась до кончиков волос. Гладит, гладит… И мне вдруг так захотелось ей рассказать всю свою историю. С именами, фотографиями, что еще хранятся где-то в альбомах.

Аленка доела киндер. Вся чумазая смотрит на нас и ничего не понимает.

– Поедем учиться готовить пиццу? – сажусь на корточки и спрашиваю Аленку.

Дело в том, что если она что-то не захочет делать, убедить ее невозможно. Надо изначально найти подход, чтобы ей стало в миг все интересно.

– А там не будет бекона? – морщится. Она его ну совсем не любит.

– Куколка? – смотрю вопросительно на свою гостью.

– Вот те крест! – я начинаю смеяться.

Мы собираемся быстро. Это первый раз на моей памяти, когда на мне практически нет косметики. Только легкий тон.

Куколка всех поторапливает, напоминает про время. В такие моменты ругаю и себя, и ее за то, что я согласилась. Не люблю, когда торопят. Сразу начинает все валиться из рук, а если не вываливается, то выходит все коряво и некрасиво.

В коридор выхожу последняя. Аленка уже стоит рядом с Куколкой и что-то они весело обсуждаю. Вот они точно подружки. Шушукаются, закатывают глаза и смеются. Почувствовала легкий укол раздражения и зависти. Мне всегда мало эмоции дочери. Настолько мало, что сейчас хочу забрать все, что она подарила Куколке. Детское такое, непосредственное.

– Ну что? Едем? – не хочу выдавать то, что чувствовала сейчас на душе. Это кажется неправильным по отношению к Куколке. Она не виновата, что я такая эгоистка и собственница.

Выходим из подъезда, и начинается легкий дождь. Аленка радуется. Выбегает и кружится на дороге. Ловит эти мелкие капли. И вот сейчас ей весело, настолько хорошо и сказочно – внутри просто разливается цветочный нектар. Хочется подхватить ее и вместе кружиться.

– О, а вот и наше такси.

Смотрю в сторону. Желтая Октавия заезжает во двор.

– Ты же не забыла про детское кресло? – не сяду в машине, если там его не будет. Постоянная тревожность. Она нарастала с каждым днем, как я стала мамой. Иногда выходило за рамки, что дышать бывало трудно – настолько я за Аленку боюсь. А когда мы узнали о диагнозе, так душа просто постоянно ерзает внутри, неспокойно ей.

– Обижаешь. Все в лучшем виде. И это даже не эконом.

– Куколка! – беру ее под руку. Потребность обнимать перебегает и на нее.

Помогаю Аленке. Та не может спокойно усидеть. Постоянно ей нужно движение.

– Вы можете только не курить в салоне? – настоятельно прошу водителя. – Моей дочери нельзя вдыхать никотиновые пары. Спасибо.

Благодарю сразу. Даже его ответ не хочу слушать. Он не может быть никаким иным кроме как согласие.

– А знаете что? – Куколка поворачивается к нам с переднего пассажирского сиденья.

– Что? – с интересом спрашиваю.

Мне кажется, этот день сулит множество сюрпризов. Хороших. Ощущение трепета какое-то непроходящее. Давно такого не было. Ценю каждый момент. Завтра уже будет все по-другому. Я проживаю несколько жизней. И все они отличаются друг от друга. Но эта самая любимая.

– А может потом в кафе-мороженое? М? Или в ГУМ за ним? Говорят, его по-новому украсили? По-летнему, – Куколка спрашивает, но смотрит то на Аленку. Понимает, хитрая коза, что если захочет Аленка, то мне уже не отвертеться.

– Да! – Дочь кричит. И хохочет, будто ее щекотят. Даже водитель улыбается ее эмоциям.

– Что вы со мной делаете, а? – треплю ее за кудряшки. Любимые, нежные, золотые, родные. Пахнут конфетой и счастьем. Моим счастьем.

– Мы едем около часа. Пробки. Куколка начала уже нервничать. Вон покусывает дорогущий маникюр, которым хвалились на прошлой неделе.

Таксист останавливается, а мы выбегаем. Оказывается, и правда опаздываем.

– У тебя такой страх на лице нарисован, Куколка. Ни разу такой не видела за все наши два года общения.

– И не говорю. Жуть как волнуюсь. И жуть как опаздываем. Предоплата еще эта не возвращается… – сетует, бормочет себе под нос. И бежит первая. Мы с Аленкой следом.

– Кто бы знал, что ты так боишься опоздать на кулинарные курсы… Кавалер, наверное, очень понравился, – кричу ей.

Куколка резко останавливается и оборачивается ко мне. Губы поджала и дыру прожигает на мне. Коза. Вредная и противная.

– А вот не надо сейчас, Нинелька! Понравился, конечно. А ему видите ли итальянскую кухню подавай.

И бежим дальше. Осталось немного. Мы вроде как девушки в спорте. Чем танец у шеста не спорт? Еще какой! Но дыхание сбивается. Смотрю на Аленку. Переживаю. Ей бегать очень не рекомендуется. Иногда останавливаемся, переводим дыхание.

– Эй, шеф-повар, а почему нас такси высадило так далеко от этой студии?

– Парковки нет там. Точнее все за шлагбаумами. Это ближайшая точка. Нам еще по лестнице подниматься, – ноги уже Куколка еле переставляет.

Конечно, кто в свой выходной будет надевать туфли? Куколка. Только она. Не помню, чтобы она вообще носила кроссовки. Если только утром в них бегает.

– Ты как, Ален? – сердце не на месте, если приходится пренебрегать правила врача.

– Хорошо. А где пицца?

– Скоро, солнышко.

До студии и правда подниматься на последний этаж. Но хорошо, что она в торговом центре и есть такое волшебное чудо как эскалатор. Никогда так ему не радовалась как сейчас.

Приключение, а не день. Сразу забываешь о том, что с тобой было несколько часов назад. Будто и правда все происходило во сне. Или я сейчас сплю. А стоит мне проснуться – и красный интерьер с множеством мужиков на диванах. Смотрят, любуются тобой и хотят. Тогда я не хочу просыпаться.

– Вот, ура, мы пришли, добро пожаловать, милости прошу, – Куколка перечисляет все. Наконец улыбается.

Мы совсем чуть-чуть опоздали. Мыстро моем руки, надеваем фартуку. Аленка идет в соседнее помещение. Там слышится детский смех, шум и много веселья. Все, как она любит. Убегает, даже не попрощавшись. Ну и пиццу она очень любит.

– А нам туда, – Куколка идет первая.

Она никогда ничего не боялась. Я же трусиха. Удивляюсь, как еще решилась танцевать на сцене. Возможно – танец это все, что умею. И нравился мне он всегда.

Несколько пар и мы с Куколкой. Смотримся чуждо. И смущаюсь как всегда только я. Прячусь за ее спину и жду какой-то похвалы и поддержки, что все правильно, все хорошо.

– Ты чего?

– Тут все такие деловые, уже познакомились. И мы заявляемся… опоздали. Нехорошо мне здесь, – делюсь с Куколкой.

– Ты сливаешся, Нинелька? – злится. А мне не хочется, чтобы она чувствовала злость.

– Нет. Страшно просто. А вдруг, – хватаю ее за руку, – вдруг не получится?

– У тебя то? Тебе еще все завидовать будут!

Скованность отступает. Даже прилив сил какой-то чувствую. Я ведь внутри себя очень неуверенный человек. Всегда такой была. Потому что никогда не понимала, я хорошо что-то делаю или плохо? Я молодец или нет? Мама же могла только поругать. Ну или молчать.

Нехорошие воспоминания. Если я сплю, то не хочу их привносить сюда.

– А ты знаешь, я уже дома посмотрела ролики на Ютубе, – Куколка шепчет мне.

Мы стоим самые крайние. Наказание для опоздавших. Лучшие места около повара заняли первые пришедшие.

– Еще скажу, что и готовила, – отвечаю. Улыбка растягивает губы.

А хочется смеяться. В этом вся куколка. Не хочет выглядеть плохо в глазах других. Она же будет делать сама себе маникюр перед маникюром и эпиляцию перед эпиляцией.

– Пробовала. Получается фигня. Сказала бы хуже, но не буду.

– Ну тогда после сегодняшнего твой кавалер точно останется в восторге. Такие жертвы… – подшучиваю на ней. Получаю локтем в бок. Морщусь. И смеюсь.

Мы слушаем повара. Он говорит быстро. И делает все быстро. Повторить сложно. И тяжело. Кошусь на разделочные доски других участников и опускаю взгляд. У меня не так. Не то, чтобы я стремилась к идеалу, но опять какой-то неполноценной себя чувствую. Так и хочется отбросить все и крикнуть.

– Эй, ты чего? – Куколка чувствуют смену настроения.

– Посмотри на него. Его убили, он стал жертвой. И была хрупкая надежда, что станет прекрасным обедом. А он … глупая у него смерть.

– А по-моему хорошо получается. А вон у того мужика точно нет! – указывает кончиком ножа. Скрываю улыбку, – ну и у меня так себе.

Ободряет меня, посмотри-ка. Но ведь получается. Какие-то простые слова, и веры в себя становится больше.

Режу, стругаю что-то. Или, правильней будет сказать, шинкую. Даже нравится теперь эта суматоха за столом. И запахи. Как тут вкусно пахнет. Уже не терпится попробовать мой шедевр. Ну да, он именно такой. Может, слегка пересоленный, но я сделала его сама.

– Вот смотрю я на твое блюдо и думаю… Помнишь, эпизод в “Отчаянных домохозяйках”? Там за Габи лимонный пирог готовила Бри? Может, мне тебя попросить приготовить этого дохлого цыпленка, мать его, парминьяна? А? Ну что зря продукты переводить? Я в любом случае своего испорчу.

– Ты меня переоцениваешь.

– Нет, Нинель, – голос становится в меру строгим.

Куколка чуть старше меня. И когда она говорит именно таким тоном, правда вслушиваюсь.

– Это ты себя недооцениваешь. Ты замечательная, умная, талантливая.

Мы садимся за стол пробовать свои блюда. То, что так долго ждала. Из другого зала слышны смех и веселые голоса. Значит, дети тоже сели пробовать свою пиццу. Представляю и вижу перед глазами восторг Аленки. Друзей уже себе нашла. Она у меня очень общительная.

– На, – протягивает мне кусочек своего цыпленка. Кошусь подозрительно. Выглядит и правда хуже моего. Желание съязвить зашкаливает. И я первый раз чувствую что-то вроде удовольствия, что у кого-то хуже, чем у меня.

– Прости, Куколка. Но если твоя идея с “лимонный пирогом” не отменяется, то я готова тебе помочь.

– Я же говорила!

Куколка откусывает моего цыпленка и закатывает глаза, – а я жадно впитываю ее эмоции. Если она не играет, то ей и правда нравится.

– Я в восхищении!

– Вкусно? – теплая волна расползается внутри. Это и правда приятно, когда у тебя получается и тебя хвалят.

– Еще как! Хотела бы спросить рецепт, но не буду, – и смеется.

Мы едим в молчании дальше. А меня теперь терзает мысль, что нужно поделиться с Куколкой последними событиями. Я же скрыла от нее про свое место работы, молчу про Ольшанского. И разрывает изнутри от пережитых эмоций. Могу не справится.

– Куколка?

– М?

Откладываю приборы. Я ела так быстро, что все остальные еще орудуют вилками. Даже сама Куколка.

– Я теперь стриптизерша, – и опускаю взгляд. Что если она снова разочаруется во мне? Мысль колючая.

Куколка прожевала свой кусок, откинула вилку с ножом в сторону. Звонко так. Смотрю по сторонам, не хочу, чтобы кто-то был свидетелем нашего разговора. Это все еще стыдно.

– И узнаю это только что? Не за бокалом вина и под вкусный сериальчик?

– Прости. Я хотела тебе сознаться раньше. Но… я боялась, что ты не поймешь.

– А вот сейчас обидно. Я и не пойму, – снова голос становится строже. Кожу бедра снова чешу в нетерпении. Дурная привычка. – Иногда мне твою маму хочется так стукнуть…

Опускаю взгляд. Мы обе понимаем, к чему была сказана эта фраза.

– Рассказывай давай. Стриптизерша Нинель, – звучит грубо, но я радуюсь. Как дурочка.

– Мне Аленку нужно свозить к морю… – замолкаю.

– Деньги?

– Да. Я поработаю только чуть-чуть, накоплю на нужную сумму и вернусь обратно в свой клуб.

– Могла бы у меня взять, – обиженно так говорит. Хочется успокоить, сказать, что она первая бы к кому я обратилась. Но не в этом вопросе. Сумма немаленькая.

– Вчера была первая смена.

– Как ты, солнышко? – один ее вопрос и слезы хотят потоком хлынуть из глаза. Я чувствую противный ком в горле, потому что сдерживаю их. Они предатели капают и капают, не спрашивая.

– Чувствую себя мерзкой и использованный. Поправка, затроганной. Но меня никто не касался.

– Не хочешь?

– Я этого точно не переживу.

И рассказываю все с самого начала. Не упуская детали. Чувства, эмоции, про новых знакомых. Только Ольшанского оставлю напоследок. На сладкое.

Аленка вбегает к нам и бросается мне на шею. От нее пахнет вкусной пиццей. Целую в щечки, глажу волосы.

– У меня была самая вкусная пицца, – уверенно заявляет. В такие моменты я безумно радуюсь, что мне удается показать какая она молодец и у нее все получается, независимо от результата. Она умничка просто уже потому что есть у меня.

– Да ты что? – Куколка тоже искренне радуется, – а у меня самый ужасный цыпленок. Хочешь попробовать?

Аленка морщится и затыкает пальцами нос, будто противно пахнет. Маленькая актриса.

– Сама ешь. Я не буду.

Мы выходим с мастер-класса довольные. Это первый, за который я Куколке еще не раз скажу спасибо. Ее кавалер сыграл хорошую службу только потому, что любит итальянскую кухню.

Вниз спускаемся уже медленно. Мы наелись, спешить больше никуда не надо. Аленка вспоминает про мороженое, ГУМ и прогулку. Видя ее яркие глаза – отказать нельзя.

Проходим крутящиеся двери. На улице уже во всю светит солнышко. Прикрываю глаза и вдыхаю.

– А еще я там встретила свою первую любовь, своего первого мужчину, – говорю очень тихо, чтобы Аленка не слышала. Она крутится рядом пока.

– Что? – Куколка шипит.

– Он владеет этим клубом.

– Можно ругнуться?

– Нет. Алена… – взглядом указываю на подвижного гномика рядом с собой.

– И… какой он?

– Сексуальный, очаровательный и обворожительный мудак.

– Чудесно! А мне ругаться не разрешила.

– Он меня не узнал, – опережаю ее вопрос, – и не хочу, чтобы узнал.

– Врешь. Хочешь, еще как.

Может, и вру. Только самой себе то в этом страшно сознаться.

Аленка хватает меня за руку. Я сразу понимаю, что что-то не так. Рука у нее ледяная стала.

И дыхание…

Короткий вдох и удлиненный выдох с хрипами.

– Алена! – паникую.

Смотрю по сторонам. Не понимаю, что могло вызвать приступ. Вспоминаю каждую мелочь. То, что могло спровоцировать. И ищу ингалятор в сумочке. Он всегда со мной. Без него не выйдем из дома.

Перед глазами ее первый приступ, когда думала, что она может умереть. Ее бледное личико теперь ничем из памяти не вытравишь. Я будто побывала в аду в те минуты. Самые страшные, ужасные и темные.

Краем глаза замечаю мужчину с сигаретой. Он стоит поодаль от входа. И курит. Отчаянно выдыхая дым в сторону.

Мы на улице, табачный дым не сразу долетает до нас, не сразу почувствуешь его. Но Аленка… более чувствительна к таким аллергенам.

– Вот, держи, моя дорогая, – нахожу этот долбанный ингалятор. Аленка уже знает, что делать. Вижу страх в ее глазах. Он всегда там, когда приступ. И меня сковывает по рукам и ногам, долго трясет. Со временем научилась справляться с таким состоянием. Потому что кроме меня ей может и не кому помочь.

Куколка обнимает Аленку. Она больше не улыбается, не веселится. Да и настроение сходит на нет.

Подхожу к этому мужчине и грубо вырываю сигарету. Знаю, не виноват. Виновата я, что не уследила и не увидела.

– Эй! Охренела?

– Охренел ты! У меня у дочери приступ из-за твоей сигареты! – выплевываю слова.

– Вот и следи за ней тогда! – он достает другую, прикуривает и нагло смотрит. Ненавижу.

Куколка уводит меня подальше от него. Аленка идет еле-еле. Усталость, переизбыток эмоции и завершающий штрих – ее приступ. Ей всегда плохо после него, мне еще хуже.

– Куколка, я думаю, мороженое сегодня отменяется.

– Да, я вижу. – Наклоняется к Аленке, обнимает ее и гладит по волосам.

Мы вызываем два такси и ждем молча. На душе пришли тучи. Стало грустно и тревожно.

– Эй, – стучится она в окно. Наше такси подъехало первым, – Ты самая лучшая. У тебя все получится! – Куколка сжимает мою руку и отходит.

Таксист трогается с места. Аленка засыпает в машине. Я же не могу сомкнуть глаз, хотя усталость тоже накатывает.

Воспоминания этого дня чередуются с картинками из клуба. Ольшанский перед глазами, его порочные оливки, будь они неладны, потом мой вкусный цыпленок и приступ Аленки.

Заношу ее на руках домой. Она проснулась, но положила голову мне на плечо и молчит. Понимаю, что вечером она будет грустить. Я прочитаю ей сказку, попробую расшевелить. Только это бесполезно. После приступов она всегда такая: закрытая, безрадостная и немного сонная.

А мне физически плохо, когда Аленка такая. Даже чувствую себя какой-то неправильно мамой, ненормальной. Понимаю, что ее проблемы со здоровьем – не моя ошибка, но все равно сильно себя виню.