Читать книгу Стриптиз - Дарья Белова - Страница 13

Аленка будит меня рано. Мне сложно разлепить глаза, делаю это с таким усилием, что сама себе завидую.

На часы даже смотреть не хочу. Боюсь узнавать, сколько сейчас времени.

– Мам, мне бабушка все время говорит, что кто рано встает… – делает театральную паузу. И где только эту учится? – тому Бог подает, – интонации учительские, головой кивает. Огоньки только во взгляде еще детские, озорные.

Ну вот как на нее злиться или обижаться? Пусть хоть еще раньше будит, только бы видеть их в ее глазах.

– И что это значит?

Мы все еще в кровати. Аленка утром очень говорливая. Постоянно рассказывает истории из садика, с художественного школы и дурацкие шутки Артемки. Тот парень взрослее, а еще шустрее и быстрее. Не поспевает она за ним, а очень хочет. Вот и повторяет.

– Не знаю. Бабушка дальше ничего не рассказывала.

– А ты у нее проси в следующий раз. Глядишь, интересное что-то выдаст, – даже саму любопытство съедает, что такого может выдумать моя мама. – Аленка, ты точно больше спать не будешь?

– Неа, – уверенно заявляет. Ничего и не добавишь больше.

– И даже просто не полежишь?

– Неа.

Тяжело вздыхаю. Тело само тяжелое, ноги свинцом налились.

– Пойдем тогда завтрак готовить, принцесса!

– Кашу я не буду.

Начинается… Закатываю глаза. По плану идут мои доводы и убеждения, что каша полезна, особенно для таких маленьких и хитрых девочек. Но … на Алену они никогда не действуют. Упертая и упрямая она точно не в меня.

– Ален, каша она…

– Невкусная и мерзкая. Буэ!

А потом я смотрю на ее вздернутый носик и нахмуренный взгляд. Руки скрестила на груди, смотрит строго, с долей надменности. Понимаю, что не хочу заставлять или шантажировать ее как меня когда-то в детстве. Помню, мама отбирала любимую игрушку, когда я отказывалась есть нелюбимую еду. Угрожала, что выкинет единственную куклу, если не сделаю то, о чем просят. Повторить подобное не смогу. Со своим ребенком так не смогу. У меня сердце расщепляется при мысли, что Аленка уйдет в комнату и будет там плакать от обиды. Как я. Обида эта с каждым годом будет расти внутри ее маленького сердечка. И вырастет до таких размеров, что в один прекрасный момент она поймет – “я не люблю свою маму”.

Это смерти подобно.

– А что ты хочешь?

Она задумалась. Не ожидала такого от меня. Думала, опять уговаривать начну.

– Может, чай с печеньем? Или бутерброды с сыром? – помогаю сделать выбор. Смешная она сейчас. И уютная.

– Ну давай чай и печенье. Мне нравится, – улыбка озаряет ее лицо, глаза начинают светиться еще больше, становятся будто медовыми.

Она усаживается на свой стул. Там везде наклейки с ее любимой Эльзой. И тарелка, на которую я сейчас положу печенье, тоже будет в нежно-голубых оттенках с блондинкой в середине. И чашка, и даже вилка с ложкой.

– Мам, – Аленка кричит громко. Пугаюсь, – а можно я тебе помогу?

– Давай.

Аленка спускается со стула, двигает его по полу с противным скрипом ко мне и снова забирается на него. Довольная такая, что разрешили.

– А бабушка не разрешает.

Я так хочу рассказать, что и мне в детстве не разрешала. А если что-то делала сама, училась, то только ругала потом. “Неряха”, “Криворукая”, “бездарная”… что еще было? Память, наверное, стирает самые обидные обзывательства.

Вспоминать это всегда неприятно.

Помню только одного человека из прошлого, который меня хвалил.

Как-то готовила ужин. Он обещал заехать поздно вечером. Потому что… нужно было уложить дочь. Я долго плакала после этой фразы, но ни слова не сказала ему в ответ.

Олег и правда приехал поздно. Голодный во всех смыслах этого слова.

Сейчас от этих воспоминаний такие мурашки по коже бегают. Приятные. Тело отзывается на эти картинки из моей памяти. Он ел то, что я приготовила. Боже, это была самая обычная еда: картошка и котлеты. А он наворачивал, словно это самый изысканный и желанный ужин в его жизни.

И хвалил. От одного только “пиздец как вкусно” готова была все отдать. И тело, и душу. Вся была его, до последней клеточки.

– Мам, – дочь возвращает меня с небес на землю. В то время я и правда была именно там, где хорошо, мягко и спокойно. – Чайник готов.

– Правильней будет сказать вскипел.

– А мне нравится по-другому, – вредная какая. Снова насупилась.

Мы вместе завариваем вкусный чай с кусочками каких-то фруктов. Он очень нравится Аленке. Высыпаем печенье. Снова Аленкино любимое. И завтракаем. По-семейному спокойно сейчас.

Мы вместе потом убираемся дома, гуляем. Обходим все любимые Аленкины площадки. Доходим до ее садика. Сегодня выходной, он закрыт. Но Аленка упорно ведет меня забору. Там цветы посажены вдоль ограждения. И своей группой за ними ухаживают, поливают.

Аленке нельзя в обычной городской садик. Точнее, на ее диагноз просто там не будут обращать внимание. А Аленка еще слишком мала, чтобы объяснять взрослым, что ей можно есть, а что нельзя, какая активность нужна, а какая противопоказана.

Мы нашли другой выход. Частный сад. Хорошо, что тот оказался недалеко от дома. Можно ли вообще сказать, что нам повезло в этом? Не думаю. Но благодарна.

– Лидия Константиновна сказала на следующей неделе принести растение, которое у нас дома выросло. Показать результаты. Где оно, кстати мама?

Останавливаюсь и смотрю на Аленку. Та медленно вышагивает вдоль забора, проверяет эти самые яркие цветочки.

– Растение?

– Ну цветок, – Аленка пальчиком пытается дотянуться до ближайшего цветка. Язычок высунула от усердия.

Шумно вбираю воздух. До хорошей мамы мне еще долго и долго.

– Пойдем в цветочный. Выберем.

– Мы что? Будем покупать?

– Угу, – даже грустно как-то стало. Представила, как бы радовалась Аленка, если бы мы сами посадили семечко и наблюдали, как оно прорастает, появляются первые листочки, а затем, возможно и бутон.

– Тогда я хочу… – Аленка снова обдумывает.

На лице хитрая улыбка. Задумала что-то хулиганское. Это влияние Артемки. Тот такой хулиган!

– А давай выкопаем из сада, а? – шепчет мне на ушко, стоило присесть на корточки.

Начинаю смеяться. Понимаю, что не надо так делать. Аленка обидеться может. А сдержаться не могу.

– Нет, Аленка. Пойдем с тобой выберем другой цветок. В магазине.

Нахмурилась. Но перечить не стала. А в голове у меня уже сложилась сотня аргументов, почему так делать нельзя.

Да, пожалуй и в таких сложных ситуациях я чувствую себя все равно счастливой. Ненадолго.

Заходим домой с ней, Аленка весело хохочет. В руке у меня горшок с розой. На упаковке была наклейка с Эльзой. В этот момент я возненавидела всех, кто причастен к этому обману. Потому что не улавливаю связи цветочного магазины, бордовой розы и диснеевского мультика. Но зато Аленка быстро заценила этот ход.

Мы даже успели заскочить перекусить в кафе недалеко от дома. Прогулка была долгой и качественной. Свежий воздух необходим ей, как и умеренные нагрузки.

Уставшей сейчас такой выглядит. Глазки закрываются. Знаю, что уснем сегодня вдвоем раньше обычного. Аленка без дневного сна, а я … вообще без нормального сна уже много-много месяцев. Не помню вообще, когда я полноценно спала ночь.

Стук в дверь громкий. Нежданный гость прошел к нам минуя домофон. Переглядываемся с Аленкой и одновременно пожимаем плечами.

– Ты кого-то ждешь? – спрашиваю Аленку. Играю.

– Нет, – она даже пугается немного. А я теряюсь.

Подхожу к двери и смотрю в глазок. Дальше не знаю… То ли облегчение, то ли сожаление.

– Привет, мам, – говорю нейтрально.

Она выглядит расстроенной и злой. Впрочем, как и обычно. И всегда меня это задевает. Подсознание подкидывает мысль – я в чем-то виновата. Из-за меня она злится, я что-то натворила. Только взрослая я этому сопротивляется из последних сил.

– Пропустишь, может? – голос повышает. А я отступаю в сторону.

В душе клокочет обида. Это ведь только приветствие, всего лишь просьба. Но она уже пропитала ее каким-то пренебрежением и высокомерием.

– У тебя что-то случилось?

– В смысле? Ты же должна была сегодня на свои потанцульки идти?

Сердце частит. Понимаю, что перепутала что-то, действительно стала виноватой и начинаю безумно переживать. Слова застревают и мысли путаются. Сама возвращаюсь в детство.

Только сейчас я уже другая. Пытаюсь стать другой. Я взрослая. У меня есть дочь.

– Извини, я сбилась с графика и что-то напутала. Сегодня у меня выходной. А вот вечером завтра выхожу. Буду благодарна, если посидишь с Аленкой.

Мама поджимает губы. Лицо такое недовольное, что вот-вот готова разразиться тирадой. Жду ее. Прекрасно знаю, о чем она будет.

И больно. Всегда.

– Ты вообще нормальная? Я значит, все бросила, с работы отпросилась пораньше, чтобы доехать вовремя, а тут на тебе. Она, видите ли, выходная.

– Извини. – Говорю тихо и опускаю взгляд вниз. Мне всегда будет больно это слышать. Наверное, следует это просто принять.

– Чай хотя поставь. Летела сломя голову к непутевой дочери. Устала.

Молча бреду на кухню. Ставлю чайник. Все движения до невозможности простые, но пропитанные тяжестью. Я делаю это все через силу.

Мама проходит на кухню и садится на стул. Сверлит взглядом, рассматривает меня со спины.

Аленка заходит на кухню и просто здоровается с бабушкой. Ни тебе объятий, ни поцелуев, ни веселого смеха. Даже улыбки и то нет. Скупое приветствие.

– Ты почему босиком? – Аленка смотрит на свои ножки. Дома тепло, я не вижу смысла надевать их. Тем более ноги у нее всегда горячие, огненные. – Заболеть хочешь? Мне некогда будет с тобой сидеть дома, пока мать твоя ошивается где-то.

Аленка смотрит на меня, а в глазах читаю непонимание.

– Мама, при Аленки давай без подробностей, пожалуйста, – прошу ласково. Как могу. Но саму воротит и от этих фраз, и от моей интонации.

– А что? Стоит только ей с соплями домой прийти. Все. Понеслось. Звонки, просьбы. Тебе надо с ребенком дома быть, а не на других скидывать.

Чайник закипает. Со звоном ставлю чашку, наливаю кипяток. Он, конечно же разливается. Под чашкой образуется небольшая лужа.

– Вот ты криворукая. Давай сюда. Сама себе сделаю.

Маленькая девочка внутри меня уже плачет. Ей так горько. Обида огромная. А высказать ее не получается. Слова теряются.

Отхожу от стола и наблюдаю за мамой. Она осунулась за последние годы. Одежда опрятная, но фасон прибавляет ей возраста. Значительно так. Ведь ей всего сорок пять. Она родила меня так же рано, как и я Аленку. Но почему-то я не встретила в ней ту, что поддержит. Скорее наоборот. Она свои переживания, свои обиды вымещала на мне. На маленькой девочке Нине.

Аленка прижимается к моей ноге, уткнулась. А я сжимаю ее плечо. Крошка моя. Я так боюсь стать такой же озлобленной, как и моя мама.

– Печенье!

Достаю с верхней полки упаковку свежего печенья, выкладываю на тарелку. Жду банального спасибо. И, конечно же, не слышу его.

– Ты придешь завтра?

– Приду. Ребенок не виноват, что у него такая мамашка.

Бьет по-живому. Родной человек, близкий. Мама. А рана от ее слов такая, что вздохнуть больно.

– А я виновата, мам?

– Ты о чем?

– Ты сказала, что ребенок не виноват. Я ведь тоже когда-то была ребенком.

Она только фыркает в ответ. Но взгляд свой отводит. А я хочу посмотреть ей в глаза. Они ведь такие же как и у меня – голубые. Раньше мне хотелось быть на маму похожей. Ведь она мне казалось самой красивой.

Мама шустро проходит в коридор, спешно обувается. Мой вопрос ее застал в расплох. Может, в глубине души она и чувствует вину, но никогда в ней не признается. И прощение никогда не попросит.

– Во сколько завтра приехать? – голос кажется уже мягче. Или это все игра воображения. Хоть бы это было не так. Я каждый раз надеюсь на чудо.

– Как и сегодня, – опускаю взгляд, вспоминаю, что перепутала даты. – К семи.

– Ладно. Приеду.

– Мам, – зачем-то торможу ее. – Мам, ты меня любишь?

Жду ответа. Даже не дышу. И маленькая девочка внутри меня тоже ждет. Отчаянно так, с такой надеждой, что душа может не выдержать.

– Иди Аленке носки одень! Простудится ведь ребенок. А у нее астма, ей нельзя болеть. Помню, когда на скорой ее увезли с приступом.

И она с хлопком закрывает дверь. Из моих глаз катятся слезы. Это той маленькой девочки, чья надежда угасла насовсем.

– Пока, мам, – говорю я закрытой двери.