Читать книгу Ночь вампиров - Денис Чекалов - Страница 14

– Как я вижу, взять его живым вам не удалось, – произнес Маллен.

– Он не может сказать, что мы не пытались, – ответила девушка.

– Он вообще уже ничего не сможет сказать, – взорвался полицейский. – Обязательно было его убивать?

– Не знаю, как высоко вы цените жизни тех людей, что ждали его на лестнице, – ответил я. – Но я полагаю, что лучше потерять убийцу, чем десять стражников.

– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал Маллен, хотя только что занимался именно этим.

– Вы бы только попробовали, – ответил я. – У вас есть носовой платок?

– Можете не возвращать, – буркнул Маллен. – Все еще хотите переговорить с теми двумя проститутками?

– Это может быть полезно, – согласился я. – Вызовите отца Карлоса из католической церкви в восточном районе. Пусть он позаботится о сожжении тела.

Франсуаз поправила волосы.

– Пусть ваши люди не прекращают поиски, – сказала она. – Этот недоносок не приезжал из Аспоники два дня назад. Значит, у нас еще два ублюдка ходят по улицам.

– Я всего лишь глупый полицейский, – огрызнулся Маллен. – Но до трех я уж как-нибудь посчитаю и сам.

Он вернул на место свой револьвер, заряженный серебряными пулями, который так и не понадобился. После этого Маллен тяжело направился к двери.

– Держу пари, с каждым шагом он продавливает по квадратному футу в потолке внизу, – сказал я.

– Я всего лишь сказала, что два взбесившихся от крови вампира все еще ходят по улицам.

– Ты во всем можешь найти что-то хорошее, – заметил я.

– Встречаюсь же я с тобой, – улыбнулась Френки.

– Никто сюда не заходит, – Маллен отдавал приказания, стоя в дверях. – Никого не впускайте, пока там все не уберут.

Он окинул взглядом комнату, покрытую темными пятнами запекающейся крови и усыпанную отрубленными частями нечеловеческого тела. Маллен глубоко вздохнул и удовлетворился сознанием того, что все плохо.

Франсуаз целеустремленно сбежала вниз, как горная лавина. Спецназовец, который заговорил со мной, отступил на шаг от стены и дотронулся до моего пиджака, желая что-то спросить.

В том настроении, в котором я находился, я бы, скорее, сбросил его через перила, ибо это тоже являлось неплохим способом убрать его с дороги.

– Майкл, – тихо спросил офицер.

Его белесые усы отсвечивали от вкрученной в потолок лампочки. Они походили на грязноватый пластырь, прилепленный под разбитым носом.

Если бы я в этот момент громко сказал ему «У», он сам бы кубарем перелетел через перила.

– Что? – спросил я.

– Я не хочу тебя задерживать, – сказал он.

Я кивнул, ибо такое начало значило, что он и дальше намеревается занимать мое время.

– Ты что-то хотел спросить, Джесси? – поинтересовался я.

Он продолжал говорить тихо, хотя решительно все, стоявшие на лестнице, могли его расслышать; мало того, он еще согнул спину, пряча голову в плечи, точно полагал, что так его никто не заметит.

– Майкл, – спросил он шепотом, какой в театральных ремарках называют страшным. – Что, черт возьми, там произошло?

Настал мой звездный час, и я не собирался его упускать.

Я одобрительно похлопал офицера по груди.

– Ты абсолютно прав, Джесси, – сказал я.

С тем я его и оставил.

Он распахнул рот, но я не стал задерживаться, чтобы узнать, влетела ли туда какая-нибудь муха.

Лейтенант Маллен продолжал отдавать указания, стоя на верхней площадке. Он махал руками так энергично, словно управлял сложным уличным перекрестком, и, не стой спецназовцы гораздо ниже по ступенькам, Маллен не преминул бы случайно сбить с ног одного или двух.

Но этих ребят здорово учат основам выживания.

– Что он хотел? – недовольно осведомилась Франсуаз.

Девушка стояла возле двери с номером 67, возле которой, сложив руки на груди, дежурил скучающий полицейский офицер.

Его лицо было непроницаемо, как нос ледокола, и ясно говорило, что если его не взяли участвовать в захвате преступника, чего он, без сомнения, заслуживает гораздо более, чем некоторые другие, и направили охранять двух полусумасшедших проституток, то, стало быть, его вовсе не интересует, что может происходить наверху.

– Спросил, каким кремом для лица я пользуюсь, – ответил я.

Франсуаз распахнула дверь так резко, что я не успел предупредить дежурного полицейского о том, что иногда бывает полезно беспокоиться о сохранности своих ушей. Впрочем, на этот раз отважному стражу порядка повезло больше, чем когда ему не доверили штурмовать квартиру, и дверной косяк прошел в четверти дюйма от его приплюснутого к черепу уха.

Я успел удостовериться в этом как раз вовремя, чтобы поймать злой взгляд моей партнерши, которая нетерпеливо стояла в дверях и поджидала меня.

– Так что ты ему сказал о том, что произошло внутри? – спросила она.

– Сказал, что мы помогали миссис Дульциус оправиться от запора, – ответил я. – А вот и наши свидетельницы.

– Мы слышали громкий шум там, наверху, – с поспешностью сообщила нам одна из девиц.

Бесспорно, это была крайне ценная информация, которая могла очень сильно помочь нам в дальнейших розысках.

– Я там трахалась, – мрачно сообщила моя партнерша, усаживаясь в третье из трех находившихся в комнате кресел.

Больше в помещении не имелось ни одного предмета, на который можно было бы сесть, кроме пола; да и тот производил впечатление такого грязного, что мог бы без труда прожирить насквозь сколь угодно толстые брюки.

Таким пол выглядел; и я твердо знал, что на деле он еще грязнее.

Я мог бы, пожалуй, взгромоздиться на каминную полку и полагать себя рождественской игрушкой, но если в подобных комнатах обнаруживаются бутафорские каминные доски, то на них опасно ставить даже обычную рождественскую игрушку.

Поэтому я остался стоять.

Если маленькие дети и подростки относятся к Франсуаз с трогательным доверием, способным даже вызвать слезы на глазах того, кто видел детей только на картинках, то с женщинами Френки далеко не всегда находит мгновенное взаимопонимание.

Те из них, кто считают себя красивыми и сексуальными, обычно не склонны радоваться, осознав, что на самом деле такими не являются; что же касается унылых, правильных и всепонимающих жен, которые, пока их муж работает, заботятся о семье, ведут хозяйство и спят с садовником, – то женщинам такого типа трудно смириться с тем, что Френки принимают в обществе как мою жену.

После того, как Франсуаз, небрежно обронив пару слов на светских ужинах, разбила три брака, считавшиеся издалека счастливыми, взаимопонимание было достигнуто; и я не сомневался, что, если эти две проститутки не станут вести себя разумно с самого начала, то их жизни станет угрожать опасность, гораздо большая, нежели могла исходить от их сутенера.

Существует нечто столь глубокое, и в то же время столь очевидно открытое, чего мы, люди, воспитанные в окружении слуг, ливрейных шоферов и огромных парков, в котором каждая аллея и лужайка мои, мы, для кого старинные полотна художников были тем же, что для остальных обои в цветочек, просто не можем полностью осознать. Нечто дикое и естественное, что существует в душе каждого человека, и может быть вытравлено только десятилетиями роскоши, упорного труда, не знающего преград, самолюбования и цинизма.

Но двух ярко раскрашенных проституток еще не успела испортить цивилизация, да им это и не грозило. Вот почему они сразу же поняли, что на вопросы Френки необходимо отвечать так же охотно, как и проводящему венчание священнику.

– Вы работали на придурка, который жил наверху? – спросила Френки.

Жизнь на улицах не учит ни латыни, ни конному поло, ни игре на виолончели. Но она способна научить внимательности. Слово «жил» ударило по ушкам накрашенных девиц, как маленький молоточек, а камертоны в их головах ответили пушечным залпом. Эти девицы привыкли к словам похуже тех, которые я даже никогда и не слышал; но известие о гибели их сутенера все-таки вывело их из состояния возбужденного страха.

Иногда людям удается приятно удивить меня.

Но это бывает редко.

– Пончо умер? – спросила первая из девиц.

Таким тоном спрашивают у молочника, закончилась ли у него сметана.

– Да, и я сомневаюсь, что попал в рай, – ответила моя партнерша. – Еще есть вопросы?

Девица проглотила что-то. Возможно, это был вопрос, или ее гордость, или откушенный язык – чем бы это ни оказалось, девица проглотила его вовремя.

– Я спросила, работали ли вы на человека, который жил наверху? – спросила моя партнерша.

Пожалуй, мне не очень-то понравился тон, которым Франсуаз разговаривала с этими двумя бедняжками. Они не были ни в чем виноваты, кроме как в проституции, мелких кражах и торговле наркотиками, которые прилагались к их услугам.

Я не могу сказать, что знаю женщин по крайней мере хорошо – но я знаю, что никогда нельзя защищать одну женщину в присутствии другой. Даже если ты не спишь ни с одной из них.

Меня тоже неплохо научили технике выживания.

– Пончо был нашим другом, – проститутка потупила взор.

Если бы она стояла, а не сидела, то тут же начала бы ковырять пол носком лодочки.

Франсуаз зарычала.

Девушка сделала это тихо, не разжимая зубы. Ее серые глаза съежились, и я понял, что у меня есть кое-какие задатки к тому, чтобы читать мысли.

В головах у обеих девиц тут же промелькнуло слово «затрещина».

Теперь вопрос был в том, кто из них ответит. Вряд ли в головах этих созданий имелось хоть что-то ценное, не говоря уже о мозгах; но отчего-то они дорожили сохранностью своих черепов – возможно, боялись за прическу.

Поэтому они ответили, перебивая друг друга.

Смысл десятка слов, которые налезали друг на друга и слипались, как дешевые леденцы, простоявшие в жаре пару дней, не был откровением – ни Иоанна Богослова, ни просто откровением.

Они хотели сказать, что девица может иметь сутенера, но в то же время оставаться порядочной.

Я бы сказал, что это contradictio in adjecto[1], но девицы явно не знали, что это такое, и потому могли лелеять себя иллюзиями.

Франсуаз переложила ногу, приняв самую сексуальную позу, какую можно проделать в подобном кресле, и улыбнулась мне.

Мне полагалось похвалить Френки за то, как умело и споро красавица взялась за дело.

Девицы недоуменно переглянулись; одна из них глуповато хихикнула.

Если кое-кто и считает Френки лесбиянкой, то не потому, что она не подает повода.

Сама Френки этого не замечает и всегда обижается на подобные намеки.

– Что это был за человек? – спросила девушка.

– Это не был человек, – произнесла одна из проституток таким шепотом, что у нее едва не слезла кожа с ротовой полости.

Они переглянулись и стали многозначительно качать головами – так энергично, как две нефтекачки.

– И кто же это был, – ласково спросила Френки.

Девицы не почувствовали в вопросе подвоха.

– Вампир, – уверенно заявила одна из них.

При этом от осознания собственной важности ее глаза округлились, став больше раза в два.

Вторая качнула головой еще раз, забивая гвоздь точки в произнесенную товаркой фразу.

Стали ли глаза проститутки видеть лучше, будучи выпученными; или же сам факт разговора с новыми людьми позволил им выпустить нервное напряжение и стать более внимательной к происходящему вокруг, нежели к собственным эмоциям, но девица-таки заметила, что черная куртка Франсуаз сверху донизу заляпана запекшейся кровью.

У меня свои представления о том, что такое элегантная одежда, поэтому пиджак от костюма я снял еще наверху, вместе с бронежилетом.

Люблю выглядеть опрятно.

– Батюшки, – выдохнула проститутка. – Это же тоже вампиры.

Они громко завизжали и бросились вон из комнаты.

Нет ничего забавнее, чем человек, убегающий из кресла.

Из кресла не так-то просто встать, даже если ситуация не предполагает ни скорости, ни грации. Необходимо сперва ухватиться руками за подлокотники, затем напрячь ноги; а если кресло достаточно низкое – то еще и согнуться пополам.

Поэтому быстрого старта у девочек не получилось.

Вдобавок к этому, оба сиденья были развернуты лицом к нам. Френки сама установила так свое кресло с тем, чтобы ей было удобнее разговаривать с двумя проститутками.

Поэтому, выбравшись из своих нор, они оказались прямо передо мной.

Я мягко положил им руки на то безопасное место, где уже закончилась шея, но еще не началась грудь, и мягким толчком вернул каждую в то кресло, из которого она выползла.

– Если будете визжать, – произнес я тем ласковым тоном, каким обычно разговаривают вивисекторы, – и говорить глупости, вас посадят в муниципальную психиатрическую клинику.

Одна из них икнула, вторая потеряла туфлю, и теперь сидела, задрав вверх ногу.

– Вы когда-нибудь видели человека, который вышел из муниципальной психиатрии? – спросил я.

Они покачали головами.

– Правильно; потому, что оттуда не выходят.

Я развел руками, смел Френки с кресла и удобно устроился в нем.

– А теперь, – сказал я. – Мы мило поговорим. Ведь так?