Читать книгу Певец. Фэнтези - Дмитрий Чугунов - Страница 14

Антика и Конис

«Ну вот, – подумал Анн, – всего-то и осталось у меня – два пирога. Ни денег, ни ночлега…»

Внутри ворочалось странное чувство – ни лёгкое, ни тяжёлое. И печаль была, и досада, и даже небольшая злость, а вместе с тем – и облегчение от того, что не выдал нищего воришку стражникам. Анн вдруг представил себе весы. На одну чашу положил те несколько монет, что были у него в кошельке, а на другую – целую человеческую жизнь. И ужаснулся тому, что мог сказать: «Да, это он украл». Что его остановило? Неизвестно. Язык сам собой отяжелел и не пожелал ничего произносить.

Анн решил вернуться на рынок и спросить у той доброй женщины, не требуется ли ей какая помощь. Он мог бы носить товар, присматривать за лотком, исполнять поручения, делать ещё что-нибудь. Ей помогать или кому другому. Всего лишь за еду и ночлег.

Возможно, получится.

Анн впервые в жизни ощутил, как за несколько минут меняется весь мир вокруг. Всего лишь полчаса назад он видел те же дома, тех же торговцев и людей, снующих между лотками, разговаривающих друг с другом, идущих мимо по своим делам, видел важных чиновников и обычных горожан, жителей Римона и приезжих, рыбаков, крестьян, гончаров, мастеров и подмастерий, и всё это заливало своим светом всё то же вечернее солнце, но… Анну и люди, и дома, и солнце казались теперь странно чужими, далёкими от его жизни и его беды. Он не смог бы сейчас просто улыбнуться и сказать, как прежде: «Здравствуй, мир»…

Первый же торговец, которому он предложил помощь, только рассмеялся:

– Парень, да я ведь не знаю тебя! Сам посуди: как же я смогу доверить тебе свой товар?

Другой тоже замахал руками:

– На пару дней, говоришь? На пару месяцев я бы, возможно, и взял тебя. А зачем мне связываться с тобой на пару дней? Не так уж много поручений ты выполнишь, а мне тебя кормить и поить. Один убыток…

И даже женщина, подарившая ему пирог с мясом, отказала.

– Если ты за своим кошельком не уследил, то как же уследишь за целым лотком? Лучше тебе домой вернуться.

Анн присел на какой-то камень, лежавший у стены большого дома, и задумался. Скоро начнёт темнеть, люди станут расходиться с площади, улицы опустеют. А попасть на ночлег в городскую тюрьму, в компанию к подозрительным бродягам и преступникам ему совершенно не хотелось.

Выйти из Римона и поискать укромного местечка где-нибудь за городскими стенами? В стогу сена можно замечательно выспаться! А завтра он снова попытается заработать монетку-другую в городе. Сегодня поужинает одним пирогом, завтра – другим. В общем, не пропадёт!

Из задумчивости его вывели смутно знакомые звуки.

Анн огляделся, ища их источник. Они летели с дальнего конца площади. Музыка была притягательной, её ритм и красивая мелодия так и звали подойти ближе. И он вспомнил, где слышал её!

И его вспомнили… Девушка с роскошными каштановыми волосами, игравшая на мюзете, сразу подмигнула ему, когда увидела среди собравшихся слушателей. Её спутник, с круглой блестящей головой, лишённой волос, был увлечён отбиванием ритма на своём барабане. Он вообще закрыл глаза и вёл свою партию «вслепую», словно бы вживаясь в музыку. Девушка что-то шепнула ему, тогда и он посмотрел туда, где стоял Анн. И по лицу его тоже скользнула улыбка узнавания.

– Снова встретились! – сказала каштановая Антика, убирая свой мюзет в чехол. – Ты здесь с отцом? Как вы поживаете?

Её спутник, Конис, подсчитывал тем временем монетки, которые им накидали восторженные слушатели.

Анн грустно вздохнул и рассказал о том, что отца вот уже как два года нет в живых, что он приехал в Римон поступать в ученики в гильдию, что его обворовал какой-то нищий…

Антика слушала его, по-женски характерно подперев голову рукой, и кивала. В одном месте она сильно расчувствовалась и полезла за платком.

– Ты извини, мы ведь не знали, – сказала она. – Ходили слухи, что какое-то чудище кого-то съело недалеко от города, но они так и остались слухами. Мы и подумать не могли, что всё это с вами приключилось.

– Мы тогда выступили у графа, а потом быстро уехали, – вступил в разговор Конис. – Отправились в столицу, колесили по другим городам. В Римон долго не заглядывали. Только сейчас вот решили посмотреть, что тут изменилось, а что прежним осталось.

– И я не бывал здесь, – сказал Анн.

– Сейчас-то что намереваешься делать?

– Не знаю, – сказал Анн.

– Подожди тогда, не уходи никуда!

Антика и Конис отошли в сторону и стали шептаться о чём-то. Потом вернулись, и Антика сказала:

– А не хочешь ли ты присоединиться к нам? На время до твоих испытаний? Мы снимаем комнатку в гостинице «Золотой орёл», можешь переночевать с нами.

– Но ведь у меня совсем нет денег, – напомнил ей Анн.

– Да хозяину всё равно, сколько человек в комнате, так что не волнуйся! Мы поможем тебе, а ты – нам.

– Знаешь, незадача у нас, – снова подал голос молчаливый Конис. – Мы не особенно сильны в грамоте. Мы даже играем, как научились, со слуха. И поём, как запомнили у других. А ты ведь умеешь писать разборчиво и красиво, да? Землемерам же это надо.

– Сможешь записать для нас тексты песен, которые мы тебе споём? Недавно познакомились с такими же бродячими артистами, как и мы сами. Кое-что запомнили. Да только песенки ведь совсем новые для нас.

– Мы, конечно, всегда другую строчку приделать сможем, если настоящая забудется, но знатоки на такую переделку обижаются. И денег меньше бросают, – сказал Конис.

– Давай мы споём их, а ты для нас слова запишешь.

«Наверное, есть в мире что-то особенное, что уравновешивает все события, – думал Анн, следуя за музыкантами в гостиницу. – Как плохое следует за хорошим, так и хорошее за плохим. Как же здорово, что я встретил их!»

Оказалось, что Антика и Конис умеют играть не только на мюзете и тимпане (так назывался их барабан). В небольшой повозке они возили и изящную лиру, и несколько колоколов и колокольчиков разных размеров, и какие-то гремящие штуки, так и называемые «гремушками», и разнообразные свирели, и лютню, и даже небольшой орган. Конис охотно показал, как можно играть на нём. Орган представлял собой ящик, открытый спереди и сверху, а дно и задняя стенка сходились под прямым углом. По задней стенке шли духовые трубочки, а снаружи к ней крепился мех. На горизонтальной основе располагались клавиши. Конис ухватился за специальную ленту и повесил орган себе на грудь, потом левой рукой взялся за мех, а правую положил на клавиши. И заиграл.

– Ты посмотри на него! – почти закричал он вдруг, указывая на Анна. – Антика, ты посмотри, как у него загорелись глаза!

Анн смущённо потупился.

– Нравится? – спросила Антика.

– Очень. А почему вы не играете на нём? И на других инструментах?

– На площадях мы играем на одних инструментах, в гостиницах – на других, на свадьбы – берём третьи, – объяснила Антика. – Где-то веселимся, а где-то и плачем вместе с людьми. Где-то ликуем, а где-то скорбим. Для каждого случая – своя музыка.

И она рассказала Анну, как они с Конисом путешествуют по королевству, как поют, зарабатывают себе на жизнь, чем живут и чему радуются. И о радостях она говорила всё-таки больше, чем о горестях, несмотря на все трудности, подстерегавшие бродячих артистов.

– Не хочешь попробовать? – спросил Конис.

– Петь с вами?

– Да, я уверен, у тебя бы хорошо получалось.

– Нет, – покачал головой Анн. – Мне нравится ваша музыка, я её чувствую, но…

Он бы при всём желании не смог объяснить, почему отказывается. Имелись, конечно, простые и логичные доводы. Не хотелось бросать мать: как он сможет уехать, когда ей так нездоровится в последние месяцы? Не хотелось идти против воли отца, который когда-то сказал, что не его призвание – потешать публику. И сидело внутри ещё что-то, неясное, но верное, чего Анн не мог выразить в словах, зная только: он не должен был соглашаться.

– Ну что ж, – сказал Конис, – мы не обижаемся. Бывает и так, конечно. Мы вот однажды не поехали в Синдик, хотя там и большая ярмарка проходила, и народ имелся, увеселениями не избалованный, а потом знаешь что выяснилось?

– Что? – спросил Анн.

– Там «чёрная болезнь» началась! Ни въехать в город, ни выехать. Из тех, кто внутри, половина умерла!

– Да, точно, – сказала Антика, – а задержал от поездки туда нас сущий пустяк. Рассказать?

Она хитро посмотрела на своего друга. Тот притворно замахал руками, но Антика уже продолжала:

– Вот этот человек, которого зовут Конис, незаметно от меня успел где-то выпить слишком много крепкого пива, так что у него в тот день жутко трещала голова…

– Жутко трещала! – подтвердил Конис и захохотал. – Я мог только лежать, жаловаться на жизнь и ощущать себя умирающим!

Антика тоже засмеялась.

Это были весёлые люди, и Анну временами казалось, что он знает их так же давно, как они сами – друг друга. С ними было очень легко.

Вечерами они по договорённости с хозяином маленькой гостиницы развлекали в большом зале его постояльцев. Антика и Конис устраивались со своими инструментами в уголке, чтобы не мешать никому, и негромко наигрывали то грустные, то весёлые мелодии. Иногда один из них выступал вперёд и пел какую-нибудь песенку. Некоторые были знакомы Анну, и тогда он радовался и негромко подпевал. А иные он никогда не слыхивал, и тогда Анн брал в руки перо и выводил изящные буковки на листе бумаги. Писал он умело и успевал запечатлеть все слова, которые слышал. Это вызывало несказанное уважение со стороны хмельных соседей. Они поглядывали на Анна и восторженно цокали языками. Пару песен с очень быстрым чередованием слов Анн не успел записать полностью и оставил на бумаге пустые строчки и пропуски слов. И тогда какой-то дюжий кузнец грохнул кулачищем по столу так, что стол затрещал жалобно, и прогудел в сторону артистов:

– Эй, ребятушки, ваш дружок не успевает. Давайте ещё раз!

А песня понравилась не только ему, но и всем в зале. И все тоже загомонили, требуя повторить. Зазвенели монетки, Конис и Антика поклонились и спели её ещё раз.

…Главное дело в юности —

Жизнью наслажденье!

Забудем все премудрости

Забудем всё ученье!.. —

выводили они, лукаво поглядывая на склонившегося над листом Анна.

…Нам ли над книгой сутулиться

В наши цветущие годы?

Всегда нас ждут на улице

Весёлые хороводы!..

Так прошёл этот вечер.

Уже за полночь Анн поднялся вслед за своими друзьями в их комнатку. Специально для него в углу положили соломенный тюфяк, на котором он мгновенно заснул.