Читать книгу RИО - Дмитрий Сергеевич Долгов - Страница 12

Он никогда не любил тишину. В Латакии тишина всегда была обманчива – слишком густая, слишком тёплая, будто под ней прятался кто-то, кто слушал каждый твой шаг. Махмуд вырос среди песка и ветра, но больше всего в памяти осталась эта липкая, тягучая тишина.

Весной 2011 года город Латакия выглядел умиротворяюще и прекрасно: белые дома у моря, лодки, лениво качающиеся в порту. Сначала пришли «Шабиха» – люди в чёрной одежде, с лицами, закрытыми платками. Они появлялись ночью, стучали в двери, увозили тех, кто говорил слишком громко. Махмуд слышал эти шаги под окнами. Слышал, как во дворе женщина кричала, когда забирали её сына. Их никто не пытался остановить. Каждый знал, что за любым словом может последовать пуля, а за взглядом – петля.

Позже, когда утром он шёл по рынку, видел, как менялись лица. Торговцы опускали глаза, женщины прятали взгляды. Город молчал, и даже мечеть Омара молчала: имам читал молитвы быстро, почти шёпотом. «Не оспаривай власть – и будешь жить», – говорили в Латакии.

В тот день, когда протестующие впервые вышли на площадь, он стоял в толпе. Слышал, как звучат эти слова: «Это наша земля. Наш бог. Наша кровь». Они летели в воздух, пронзали его, как лезвие.

На следующий день город проснулся в железной хватке. Солдаты установили блокпосты на въездах, на крышах домов появились бойцы с винтовками. Над городом гудели вертолёты. Лопасти разрезали небо. Солдаты шли по улицам медленно и уверенно – автоматы прижаты к груди. Через дорогу стояла девушка, совсем юная, её волосы выбились из-под платка, лицо пепельное. В руках – лист картона, белый, с красными яркими буквами. Руки у неё дрожали, но она не отпускала плакат.

Солдат подошёл к ней, и его пальцы сжали край картона, вырвали с лёгкостью, как будто сломали ветку. Лист разорвался с сухим хрустом.

Он ударил её – не кулаком, не прикладом, а ладонью, в лицо. Глухой, тяжёлый звук – как удар в набат. Она качнулась назад, волосы упали на лоб, и в этот момент показалось, что вся улица замерла. Люди неподалёку отвернулись, а она стояла, из разбитой губы струилась кровь. Потом она упала. Медленно, без звука, оседая на пыльную мостовую.

Махмуд тогда не закричал. Он просто отвернулся. Нельзя.

Вечером того же дня «Шабиха» снова въехали в город. На тёмных джипах, без номеров. Их лица закрыты, а в руках – не автоматы, а железные трубы и дубинки. Махмуд видел, как они ехали по набережной, видели каждого. Кто убегал – того хватали. Кто смотрел в глаза – того избивали. Город дышал страхом, как больной, задыхающийся от собственного кашля.

Махмуд шёл по этим улицам и понимал: Латакия больше не город. Латакия – это клетка. Каждая стена как ребро, сжатое вокруг сердца. Он понимал, что не осталось никого, кто мог бы сказать правду. Даже сам он больше не умел говорить – только молчать, так глубоко, что собственное сердце казалось чужим.

С тех пор он больше не верил ни в кого. Ни в Аллаха, ни в слова о правде, ни в людей, которые улыбались ему утром. Он учился молчать – молчать так, чтобы в этом молчании не слышали даже его дыхания.