Читать книгу Веллер-квартет. Повести и рассказы - Дмитрий Валерьевич Мечников - Страница 3

Палата для особо важных персон, в которой разместили великого реформатора, представляла собой квадратную небольшую комнату, рассчитанную на одного клиента. Довольно высокий потолок украшала позолоченная люстра с цепочками и стеклянными подвесками разнообразной формы. Светло-бежевые портьеры с абстрактными салатного цвета рисунками придавали проходящему сквозь всё пространство свету уютный неброский колорит.

Отделавшись от сопровождавшей его свиты, Свинцов прошёл на середину палаты и огляделся, но существенных недостатков не нашёл. Мягкий линолеум неброского коричневого оттенка, к удивлению Вениамина Николаевича, не имел дыр от мебельных ножек. Новая прикроватная тумбочка была его любимого цвета и размера, небольшой полированный стол цвета вишнёвого дерева, застеленный голубоватой клеёнкой с нарисованными всевозможными комбинациями фруктов, был даже не исцарапан! Довольно вместительный холодильник работал почти бесшумно и не мешал думать. Телевизор был староват и благодаря дешёвой «коробочке» принимал только двадцать каналов. Но, во-первых, «не всегда же здесь жить», – подумал Свинцов, во-вторых, не особо жаловал он телевизоры, ибо новости знал и без них, а фильмы смотреть себе же во вред – одна гнусная реклама и сопливые похотливо-бытовые сериалы чего стоят! Затем Свинцов самодовольно крякнул и растянулся на удобной полуторной кровати.

Его взгляд, скользивший по покрытым едва заметным голубым колером стенам, наконец остановился на предмете, к которому знаменитый модернизатор испытывал особое расположение – радиоприёмник. Классная штука – увлечение юности, – вызывавшая душевный подъём ещё с тех времён, когда сверстники и окружающие, не подозревая в нем самого Вениамина Николаевича Свинцова – великого медицинского реформатора России, удовлетворялись в общении с ним заурядным прозвищем «Венька-Свин».

Бывший «Венька-Свин» повернул ручку приёмника, и палата наполнилась звуками знакомого, но пока не узнанного им танго. Он поднапряг память и постепенно выстроил весь аудиовизуальный ряд седьмой серии мультфильма «Ну, погоди!». Ну да, именно там на корабле Заяц, танцуя с Волком это самое танго, подло и заискивающе глядел в глаза и выбирал момент, чтобы наступить на край штанины великолепных матросских брюк и оторвать её по колено, чтоб лохмотья висели. А потом смотрел извиняющимся взглядом невинного младенца. Вроде: «Не знаю, как такое могло произойти…» Вот и Свинцову на пути к карьерным вершинам всё время попадались подобные типы, норовящие прикинуться своими, потом тихо нагадить, а то и подсидеть. Правда, за «штанины» они потом горько раскаивались и тоже пытались отделаться невинным взглядом, который вяз, тонул и задыхался в тяжёлых серых глазах возмужавшего «Веньки-Свина».

Затем приболевшее начальство повернуло ручку частот ещё дальше и тут же испытало разочарование, так как из приёмника донёсся вокал маститого эстрадного певца ещё советского разлива: «Куколка, куколка, весь я твой…» «Надо же, известный человек, знаменитый певец, и такое пренебрежение и нетребовательность к тексту, – подумал Свинцов. – Один куплет написан от имени женщины, второй от имени мужчины, причём, как следует из третьего куплета, этот мужчина придёт под утро к возлюбленной утомлённый и хмельной! Кто так сморил бедолагу перед свиданием с девушкой? И на какой ляд сдался он девушке в таком состоянии? А Пушкину такие рифмы вообще не пришли бы в голову даже в состоянии тяжёлого похмелья!» – пронеслось в голове Свинцова. И тут же накатила какая-то отъявленно тоскливая и глухая злость, так как текст этой песни напомнил ему, когда и по какой причине он твёрдо решил реформировать медицину. Не производство лекарств, не возрастание доли инженерных достижений в оперативных техниках, а сам процесс медицинского мышления врачей.

Это произошло в тот ужасный день, когда в кресле стоматолога во время обезболивания лидокаином операции по удалению зуба скончалась от анафилактоидного шока, вызванного лидокаином, его жена. «Моя Куколка», как он называл её в некие особенные минуты. Всё произошедшее Свинцов видел собственными глазами. И как стоматолог спрашивал, все ли лекарства она переносит, не было ли на введение лекарств крапивницы, удушья или шока, и получил на все вопросы отрицательные ответы. Затем доктор одобрительно хмыкнул и стал вводить лидокаин. Но не прошло и трёх минут, как пациентка побледнела, покрылась бисеринками холодного пота. «Мне плохо, спа…» – и, не договорив, стала недвижимой. Резчайший переход от спокойствия к совершившемуся ужасу поверг Свинцова в оцепенение. Восприятие происходящего разбилось на фрагменты. Он не сразу осознал всю необратимую трагичность произошедшего, и словно через дымку перед его взором стоматолог с помощью медсестры, быстро переложив тело на кушетку, вскрыли противошоковую укладку и стали оказывать экстренную помощь, детали которой Вениамин Николаевич в силу расстройства чувств не видел, а ввиду отсутствия медицинского образования и не понимал. Прошло около получаса, а может, и больше.

– Соболезную, мы сделали всё, что смогли, – сочувственно сказал вспотевший от волнения и выполненного непрямого массажа сердца стоматолог и закурил в жестокий затяг.

– Да, да. Я понимаю, – отсутствующим голосом пробормотал Свинцов.

– Уморили, видать, твою бабу-то молодую, – в следующем фрагменте сознания перед глазами Свинцова возникло странное и морщинистое женское лицо. Её манера немного наклонять голову вперёд и смотреть на говорящего собеседника прямо, но чуть ниже глаз, поселила в голове Вениамина Николаевича твёрдую уверенность, что она обладает какой-то потайной и жуткой мудростью и, не дай бог, посмотрит в глаза прямо. Похолодевшая спина несчастного мужа, а точнее, вдовца покрылась мурашками.

– Просто удалить зуб хотели, – пролепетал Свинцов, оглядывая коридор поликлиники и провожая взглядом уносимые санитарами носилки.

– Хотели, вспотели, да на носилках унесли, – старуха всё-таки посмотрела Свинцову прямо в глаза, после чего он в ужасе ретировался. А ведьма тем временем пробралась в кабинет того самого злосчастного стоматолога и громко осведомилась:

– Можно зайти, доктор? Примете-то, что ль?

– Подождите минут пять, и доктор примет, – ответила медсестра, не оборачиваясь на вошедшую.

– Так и будете молчать? Ну и порядки! – продолжала атаку ведьма. Медсестра обернулась к ней, узнала и укоризненно сказала:

– Ефросинья Кондратьевна! Ну, сколько ещё вы будете ходить без слухового аппарата? Ведь глухая же на оба уха!

В течение нескольких недель Свинцов побеседовал с доброй дюжиной самых разных знакомых врачей, которых называл друзьями. Врачи охотно беседовали с ним, искренне сочувствуя горю новоиспечённого вдовца. Общее мнение их сводилось к тому, что произошедшее было непредотвратимым, стоматолог не виноват, аллергологический анамнез собрал вполне нормально и в сложившейся ситуации сделал всё, что мог.

– «Уморили бабу твою молодую», почему так сказала старая ведьма в поликлинике? – мучился упорно засевшим в голове вопросом Свинцов.

– Да черт её знает, может, от балды, может, пьяная или в маразме, а может, глухая, – резонно возражал знакомый хирург.

– Так я ей говорил, что удалить зуб хотели. А она отвечала, что хотели, вспотели и унесли на носилках, ответила по теме, перегаром не воняло. Это пьяный маразм? А как в глаза посмотрела, я аж похолодел!

– Да глухая она, по губам прочла «хотели», носилки и потного врача видела, – пробовал рационально объяснить психиатр. Свинцов с сомнением покачал головой, и участники беседы разошлись по своим делам.

Время шло, а в голове Свинцова не переставая прокручивался фильм-трагедия произошедшего. Но кроме фильма у Вениамина Николаевича внезапно возникали вспышки памяти, рисовавшие перед его внутренним взором то обмякшее в стоматологическом кресле тело жены, то увозимые санитарами носилки, то наводящее ужас сморщенное лицо старухи и её пробивающий голову голос: «Убили бабу молодую! Хотели, вспотели и на носилках унесли!». Вспышки эти, повторяясь всё чаще, сужали возможности логического объяснения и не давали ответа на мучивший его вопрос: «Почему так произошло?». Не помогла даже абсолютно достоверная информация, что слова старой женщины объяснялись её бестактностью, глухотой, умением читать по губам, а также случайным стечением обстоятельств. Встречи со знакомыми врачами постепенно прекратились за ненадобностью, ибо, с одной стороны, почтенные эскулапы свои аргументы истощили. С другой стороны, в беседах с ними Свинцов всё чаще интересовался случаями неудачного лечения или недовольства пациентов их работой. Будучи крепок и дерзок задним умом, он начал явно совать нос в область диагностики и лечения, в которых ничего не смыслил, так как медицинского образования не имел. Время шло, и это сование носа становилось всё назойливее. И в один прекрасный день бывшие друзья-врачи единодушно решили, что не следует ждать, пока у Свинцова крепость и смелость заднего ума перейдут в отвагу, и подобру-поздорову общение с ним лучше прекратить. При невозможности уклониться от разговора ограничиваться согласным киванием головы и сочувственными междометиями.

Наконец в один из дней на Свинцова снизошло озарение: «Стоматолог недостаточно спрашивал о непереносимости! Надо было по-другому, качественнее спрашивать. А может, он не те вопросы задавал? Вроде и много вопросов задал, а доверившуюся его профессионализму Куколку в могилу свёл, гад!», – засела в мозгу неистребимая мысль, которая день ото дня набирала силу и гнала не только его, уже имевшего тогда некоторый административный ресурс, по набиравшим высоту инстанциям, но и отправила в места не столь отдалённые несчастного стоматолога, не только не обладавшего никаким административным ресурсом, но и правильно оказавшего противошоковую помощь.

Да что там стоматолога! На суде эксперт заикнулся было о том, что специальных вопросов, позволяющих предсказать именно у данной больной высокий риск анафилактоидной гибели, вообще не существует.

– Так надо, чтоб существовали, а то этот горе-врач задавал НЕ ТЕ вопросы, – глухо прорычал в ответ Свин-истец, надавил ресурсом, и больше об этом эксперте не было ни слуху, ни духу. И чем больше, беседуя с другими врачами, он убеждался в невиновности несчастного стоматолога, тем большим монстром тот казался в его глазах.

«НЕ ТЕ вопросы задавал, под грамотного МАСКИРОВАЛСЯ!!! ВСЕ врачи ЗАДАЮТ НЕ ТЕ ВОПРОСЫ!! Так они же скольких ещё уморят? Они у меня попляшут! Я научу их, какие правильные диагностические мысли они должны иметь в своих чугунных головах! Да, „Оптимизатор“… надо создать компьютерную программу по оптимизации врачебных диагностических мыслей… Да почему „врачебных“? Какие они после всего этого врачи? Ведь что от них требуется? Мыслить, как будет предписано стандартами „Оптимизатора“… А они задают не те вопросы и убивают… Врачи и убийцы – суть одно и то же! Даже если бы Куколку удалось вернуть к жизни, то это привело бы к расходу дополнительных лекарств, необходимости пребывания в лечебном учреждении и прочему, то есть к лишней растрате финансов. А этого можно было избежать, правильно задав нужные вопросы. Поэтому они не врачи, а… дьявольщина, нет для них названия… ничего не приходит в голову», – метался тогда мыслью беспокойной без пяти минут реформатор и уже заработал изрядную боль в затылке и подступающую дурноту.

Артериальное давление скакнуло к отметке 200 мм рт. ст., хотя раньше ничего подобного он за собой не замечал. Вениамин Николаевич взял под язык и совершенно растворил таблетку коринфара (от Куколки осталась – слезливо свербело в мозгу). «Хорошо, пришла мне среди горя и слёз гениальная мысль! Для начала я их переименую. Врачи будут называться „объекты медицинских реформ“, сокращённо ОМР. Какие реформы будем проводить, так их и нагнём!» – отпустило затылок, и дурнота начала постепенно покидать будущего великого человека. «А пациенты будут называться „клиентами-правообладателями“, чтобы могли по первому сомнению потребовать ответа и указать, из какой известной субстанции сделаны эти ОМРы». Свинцов заметно воспрянул духом, не заметив, как вызывавший буквально минуту назад душевные страдания образ замученной насмерть Куколки из мыслей постепенно улетучился. Так, в состоянии преодоления острого горя и родился замысел великой Реформы, призванной совершить революцию в диагностическом мышлении и привести к нешуточной экономии бюджетных средств при большей эффективности работы системы.

Свинцов выключил приёмник. «Что-то я увлёкся воспоминаниями, а ОМРы уж, наверное, собрались в зале и трясутся в ожидании меня мелкой дрожью. И теоретическую часть „Оптимизатора“, верно, уже отпечатали на бумажном носителе. Листки, небось, в дрожащих руках не держатся. С пола собирать приходится. Пойду посмотрю, как они освоили новый материал с помощью, как они говорят, „тремора“ – кажется, выговорил, уф!» Вениамин Николаевич поднялся с удобной кровати и вальяжной походкой вышел из палаты.